Валентин Турчин - Инерция страха. Социализм и тоталитаризм

• Название: Инерция страха. Социализм и тоталитаризм
• Автор: Валентин Турчин
• Издательство: "Хроника"
• Жанр: Политика
• Год: 1978

В данной работе В. Турчин анализирует сущность политических строев, существовавших в СССР и странах Запада в 70-80-е гг. Основное внимание уделяется системным аспектам: принципам устойчивости строя, эмоциональным устремлениям, лежащим в его основе. Автор удивительно тонко и точно описывает разницу между оригинальными идеями социализма и их конкретной реализацией, а также объясняет, на каких принципах, по его мнению, может быть построен социализм, ориентированный на свою оригинальную идею - творческую интеграцию разных людей. В заключительной части книга производится анализ текущей идеологии стран Запада и его недостатков (на основе произведений Маркузе и Тоффлера).

Книга как философское и научное произведение актуальна и по сей день.

---

То, что в странах Запада так много людей поддерживают "Международную Амнистию" дает основания для надежды. В маленькой Голландии — 15 тысяч членов "Международной Амнистии". Это замечательно.

Беспристрастность в поляризованном мире

Тот факт, что "Международная Амнистия" построена на за­падных идеях, не мешает ей быть организацией глобальной и политически беспристрастной. К сожалению, западное обще­ственное мнение часто бывает склонно в стремлении к ложно понятой "беспристрастности" и "нейтральности" добровольно сдавать позиции в идейной борьбе с тоталитаризмом, прино­сить в жертву жизненно важные идеи. Это проявилось недавно в реакции некоторых кругов на присуждение А.Д. Сахарову Нобелевской премии мира — крупное событие в плане борьбы за права человека и взаимоотношений между Востоком и За­падом.

Один из старейших и известнейших научных журналов ми­ра "Нейчур" пишет в редакционной статье:

"Присуждение Нобелевской премии мира академику А.Д. Сахарову удивило почти всех. Несомненно, одно время его можно было рассматривать как кандидата на Нобелевскую премию по физике, но мало кто думал о нем в контексте премии мира. Так было ли решение комитета в Осло вдохновенным жестом, направленным на расширение сферы "мира" путем включения в нее прав человека как "единственного прочного основания для подлинной и долговечной системы международного сотрудничества" — как гласит формулировка премии, или это был просто политический акт, который мог быть совершен из относительной безопасности Скандинавии и был рассчитан на причинение Советскому Союзу некоторых неприятностей?

Прежде всего необходимо сказать, что деятельность Сахарова — вначале как физика, затем как пропагандиста ограничения вооружений, затем как социал-демократа, борющегося за гражданские права, — достойна восхищения (см. стр. 528). Ес­ли присуждение премии этого года и оспаривается, то спор ни­коим образом не идет вокруг личных качеств академика Са­харова. Далее, не подлежит сомнению, что присуждение пре­мии поддержит Сахарова, если поддержка необходима, в его работе.

Все это хорошо. Но даже если Запад может в целом рассмат­ривать эту премию как присужденную за работу в области прав человека, Советский Союз несомненно рассматривает ее как образчик политического цинизма, имеющий целью поддержку смутьянов. Если бы Нобелевский фонд был политической ор­ганизацией, созданной для поддержки западных идеалов, это не имело бы большого значения — но тогда и Нобелевские премии имели бы только значение Сталинских премий. Пре­тендуя на глобальное значение, Нобелевские премии должны быть свободны от той двусмысленности и поляризации, кото­рые были порождены премией этого года; и не только этого года — недавние награждения Вилли Брандта, Ле Дык Тхо и Генри Киссинджера, все были в своем роде политическими и спорными".6

Я был чрезвычайно обрадован решением Нобелевского комитета. Потому что не было в 1975 году человека, в большей степени заслужившего Нобелевскую премию мира, чем акаде­мик Сахаров. Формулировка премии верна: соблюдение основ­ных прав человека в глобальном масштабе — единственная на­дежная основа мира. С закрытым обществом подлинного мира быть не может. Вклад Сахарова в дело прав человека — вклад в дело мира, и он значительнее, чем торжественно провозгла­шаемые обязательства, которые нарушаются на следующий день после подписания. Далее, при присуждении премии мира играет роль не отдельный продукт личности — научное открытие, художественное произведение — а личность в целом, ее влияние на современников. Мы видим в Сахарове одну из немногих титанических личностей нашего времени.

Все эти соображения, для меня совершенно несомненные, отнюдь не были очевидными, как мне было известно, для широ­кой публики на Западе. Решение Нобелевского комитета было нетривиальным, оно требовало известного мужества и вызвало приятное удивление.

Статья в "Нейчур", напротив, вызывает неприятное удив­ление. Дело не в том, что кто-то не согласен с решением Нобе­левского комитета, дело в аргументах, выдвигаемых журналом. Я готов был бы выслушивать и обсуждать любые доводы отно­сительно вклада Сахарова в дело мира. Но вклад Сахарова в дело мира в статье не обсуждается, а его личности дается высо­кая оценка. Единственная причина, по которой "Нейчур" кри­тикует решение Нобелевского комитета, — что оно вызовет недовольство Советского Союза. Итак, неважно, какова роль Сахарова в международной жизни, неважно, заслужил он пре­мию мира или нет, — но раз советские власти рассматривают Сахарова как "смутьяна", от присуждения премии надо было воздержаться,

И это называется нейтральностью? Беспристрастностью? Тогда что же такое пристрастность? И что такое подобостра­стность — худший вид пристрастности, проистекающей от стра­ха перед силой?

Когда "Нейчур" сопоставляет Нобелевские и Сталинские премии, аргументация становится на первый взгляд убедитель­ной. В самом деле, очень не хочется, чтобы Нобелевские пре­мии были как Сталинские. Но при более внимательном анали­зе убедительность этого аргумента рассыпается. Для такого анализа нам снова придется вернуться к понятию бесприст­растности.

Мы находим в современном мире две противостоящие иде­ологии: западную (либерально-демократическую) и восточ­ную (тоталитарно-социалистическую). Им соответствуют проти­востоящие политические блоки, обладающие противостоящи­ми политическими целями: каждая сторона хотела бы, чтобы человечество приняло ее идеологию и устроило жизнь по ее модели. Что же такое политическая беспристрастность в этой ситуации? И существует ли она вообще?

Западная и восточная идеологии дают на этот вопрос  проти­воположные ответы.

Западная идеология утверждает, что беспристрастность су­ществует и в определенных ситуациях необходима. Человече­ский мозг обладает способностью смотреть на себя как бы со стороны: свою систему идей, оценок, целей рассматривать с точки зрения более обширной метасистемы. В частности, человек может отвлечься от своих целей, как бы страстно он к ним ни стремился в действительности, и анализировать вещи так, как если бы этих целей у него не было. Это и есть беспристрастность. Без нее не было бы науки и была бы невозможна разумная коррекция целей.

Восточная идеология утверждает, что никакой беспристрастности — во всяком случае, в вопросах, связанных с общественной жизнью, — нет и быть не может. Каждая мысль и каждый поступок индивидуума непосредственно служит целям того лагеря, к которому он принадлежит. Беспристрастность — либо обман, либо самообман. Обычно о беспристрастности говорит тот, кто тайно перешел на сторону врага.

Различие между Сталинскими и Нобелевскими премиями состоит в том, что Сталинские премии должны быть политически пристрастны и по замыслу, и по осуществлению, а Нобелевские премии по своему замыслу должны и могут быть беспристрастными. Конечно, человек — существо несовершенное, и в осуществлении этого замысла неизбежны какие-то проявления пристрастия. Однако сам замысел и наличие в арсенале западной цивилизации определенной традиции беспристрастного суждения, умения быть беспристрастным заставляет мыслящих людей во всем мире, в том числе и в Советском Союзе (а также и советских руководителей!), относиться к Нобелевским премиям совсем не так, как к Сталинским. Что ка­сается данного случая, то именно отказ от присуждения Нобе­левской премии Сахарову по политическим соображениям, как этого хотелось бы журналу "Нейчур", был бы отклонением от замысла. Люди ожидают, что Нобелевский комитет будет руководствоваться исключительно своим видением вклада кандидатов в дело мира, отвлекаясь от политических целей как своей, так и противоположной стороны.

В выступлении "Нейчур" мы наблюдаем странное явление: люди, явно принадлежащие к западной стороне, стремясь как будто к беспристрастности, призывают на деле к политиче­ской дискриминации в пользу восточной стороны. Причина этого явления кроется в том фундаментальном факте, на кото­рый я указал выше: подлинное, без кавычек, понятие бесприст­растности — понятие целиком западное. Мнимая беспристраст­ность, являющаяся на деле безыдейностью, призывает к отказу от этого понятия как чуждого и неприемлемого для восточной стороны. Беспристрастность заменяется на политический праг­матизм, проще говоря — на постоянную заботу о том, чтобы не разгневать Москву. Во многих случаях (и присуждение Но­белевской премии мира академику Сахарову ~ один из них) беспристрастный подход приводит к неблагоприятным для тоталитарного лагеря результатам. Тогда мнимая "беспристраст­ность" выступает в качестве защитника теории и практики то­талитаризма.

"Нейчур" заканчивает свою статью словами: "Мы отмечали и раньше, что Нобелевские премии часто оставляют за собой разрушительный след. Это особенно так по отношению к Пре­мии мира: Нобелевскому фонду пора серьезно заняться поис­ком других способов поддержки своих достойных идеалов". Из приведенной ранее части статьи мы видим, что эти другие способы не должны были бы, по мысли журнала, порождать "поляризации". Но как можно избежать поляризации в нашем поляризованном мире, когда даже понятие беспристрастности отвергается одной из сторон? Очевидно, лишь отказавшись от беспристрастности!