Чарлз Уилэн - Голая экономика. Разоблачение унылой науки

• Название: Голая экономика. Разоблачение унылой науки
• Автор: Чарлз Уилэн
• Издательство: Олимп-Бизнес
• Жанр: Экономика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9693-0103-0

Книга ученого, преподавателя и журналиста Чарлза Уилэна посвящена тому, что окружает нас всегда и повсюду, — экономике. Но Уилэн старается говорить с читателем об этом трудном и «унылом» предмете на понятном языке — без туманных определений, сложных графиков и запутанных уравнений, «разоблачая» таким образом экономику, используя многочисленные примеры из нашей повседневной жизни, автор лишает основные экономические понятия их таинственности и дает ответы на многие вопросы.

Книга будет полезна руководителям предприятий, менеджерам, преподавателям, студентам высших учебных заведений и всем интересующимся экономическими проблемами.

---

Сколько минут труда придется затратить для того, чтобы заработать булку? Это вопрос, касающийся производительности. С материальной точки зрения это, пожалуй, самое главное. Почти все прочее из того, что мы рассмотрели (институты, права собственности, капиталовложения, человеческий капитал), — всего лишь средства для достижения этой цели (а также других целей). Если в течение следующего полувека производительность будет возрастать на 1 % в год, к 2050 г. наш уровень жизни будет примерно на 60 % выше. Если производительность будет возрастать на 2 % в год, то наш уровень жизни за тот же срок повысится почти втрое — при условии, что мы продолжим работать столь же напряженно, как делаем это ныне. Действительно, эти рассуждения приводят нас к более мелкому вопросу, который я нахожу более интересным: насколько богатым надо быть, чтобы быть достаточно богатым?

Американцы богаче большинства жителей развитых стран. Мы также работаем напряженнее, имеем менее продолжительные отпуска и позднее уходим на пенсию. Изменится ли такое положение дел? В экономике труда есть нечто, называемое «кривой обратной зависимости предложения рабочей силы». Слава Богу, суть этого проще и интереснее, чем можно было бы предположить, судя по названию. Экономическая наука предсказывает, что по мере роста наших заработков мы работаем все больше — и так вплоть до определенного момента, начиная с которого мы работаем меньше. Время становится важнее денег. У экономистов пока нет полной уверенности относительно точки, начиная с которой кривая показывает обратную зависимость, и относительно силы, с которой эта обратная зависимость проявляется.

Рост производительности предоставляет нам выбор. Мы можем работать с прежней интенсивностью, производя при этом больше. Или же мы можем производить тот же объем благ, работая меньше. Или же мы можем найти некое равновесие между одним и другим. Предположим, американцы будут по-прежнему наращивать свою производительность. Выберем ли мы в этом случае в 2050 г. 60-часовую рабочую неделю и станем ли жить богато (в материальном смысле этого слова) в результате такого увеличения продолжительности рабочего времени? Или же наступит момент, когда мы решим работать 25 часов в неделю и слушать классическую музыку в парке в оставшееся от прежней рабочей недели время? Недавно я обедал с портфельным управляющим крупной инвестиционной компании, который убежден в том, что однажды американцам предстоит проснуться и решить, что они работают слишком интенсивно. Ирония заключается в том, что сам этот господин не собирается работать меньше, он планирует инвестировать средства в компании, производящие товары для досуга.

Сколько людей будут спать под Уэкер-драйв? Это вопрос дележки пирога. В 2000 г. «The Economist» дал мне задание написать статью о бедности в Америке. Поскольку экономика США в то время все еще переживала бум, я стремился найти какое-то зримое проявление разительного разрыва между богатыми и бедными американцами. Соответствующую картинку я обнаружил прямо перед главным входом в здание, где находился мой офис:

Прогулка по Уэкер-драйв в Чикаго дает моментальное представление о подъеме американской экономики. По улице снуют молодые профессионалы, отрывисто отдающие приказы по мобильным телефонам. Покупатели устремляются в изысканные магазины на Мичиган-авеню. Строительные краны вздымаются над огромным новым кондоминиумом класса «люкс», корпуса которого простираются аж до горизонта. Сплошное движение, сплошной ослепительный блеск, сплошное процветание.

Но у Уэкер-драйв есть и менее глянцевая сторона, которая лежит буквально под поверхностью. Лоуэр Уэкер — подземная служебная магистраль, пролегающая прямо под своей изысканной сестрой и позволяющая грузовикам совершать доставки через недра города. Эта магистраль также служит излюбленным убежищем для чикагских бездомных, многие из которых спят в картонных временных жилищах, сооруженных между бетонными опорами. Этим людям не видно всего того блеска наверху, и они по большей части даже не думают о происходящей там жизни. Америка подобна Уэкер-драйв [172].

Что мы хотим пообещать самым неблагополучным людям? Рыночные экономики развитых стран расположены в пределах континуума, на одном полюсе которого находится Америка, а на другом — сравнительно патерналистские экономики европейских стран вроде Франции и Швеции. Европа предлагает более добрый, более мягкий вариант рыночной экономики, но за известную цену. В общем европейские страны предоставляют большую защиту рабочим и имеют более существенную степень материального обеспечения. Щедрые блага предусмотрены законодательством; медицинское обслуживание предоставляют по праву рождения. Результатом этого является общество, которое во многих отношениях более сострадательно. Уровень бедности в Европе, особенно бедности среди детей, гораздо ниже, чем в США. Меньше в Европе и неравенство доходов.

Эта модель приводит также к более высокой безработице и меньшим темпам инноваций и создания рабочих мест. Рабочие, «упакованные» во множество обязательных благ, дороги. Поскольку работающих по найму нельзя с легкостью уволить, компании прежде всего не спешат нанимать работников. Тем временем щедрые пособия по безработице и социальные пособия побуждают работников не спешить наниматься на рабочие места, которые могут им предложить. Итогом становится то, что экономисты называют «склеротическим» рынком труда. В последние годы уровни безработицы в Европе примерно вдвое выше, чем в США.

Американская система — это более богатая, более динамичная, более предпринимательская экономика. Причем экономика более жесткая, сопряженная с большим неравенством. Американская система благоприятствует созданию большого пирога, огромные ломти которого достаются победителям. Европейская система лучше обеспечивает получение каждым человеком по меньшей мере какого-то куска. У капитализма много ароматов. Какой из них выберем мы?

Используем ли мы творчески рынок для решения социальных проблем? Самый простой и самый эффективный способ сделать что-либо — дать людям, сталкивающимся с проблемой, причину захотеть разрешить ее. Все мы одобрительно киваем головами так, словно эта мысль — самая очевидная вещь на свете, а затем расходимся и изобретаем меры, направленные прямо на противоположное. Вся наша система государственного школьного образования не поощряет учителей и директоров в том случае, когда вверенные их заботам школьники учатся хорошо (и не наказывает их за то, что школьники учатся плохо). Мы искусственно удешевляем поездки на автомобилях, косвенным образом субсидируя возникновение целого ряда проблем, начиная от разрастания городов и кончая глобальным потеплением. Большинством наших налогов мы облагаем производительную деятельность вроде работы, сбережений и инвестиций, тогда как могли бы собирать средства в казну и концентрировать ресурсы с помощью налогов, более ориентированных на охрану окружающей среды.

Если выбрать правильные стимулы, то можно использовать рынки для достижения любых целей. Рассмотрим пример редких заболеваний. Как бы плохо ни было любое серьезное заболевание, серьезное и редкое заболевание того хуже. В какой-то момент насчитывалось 5 тыс. заболеваний, которые квалифицировали как настолько редкие, что фармацевтические компании игнорировали их существование, поскольку даже если бы удалось найти лекарства от этих заболеваний, у компаний не было ни малейшей надежды покрыть понесенные ими расходы на научные исследования [173]. В 1983 г. конгресс США принял закон о лекарствах от редких заболеваний. Этот закон дал стимулы, которые делали подобные исследования более прибыльными. Фармацевтическим компаниям в течение семи лет предоставляли гранты на проведение исследований, налоговые кредиты и исключительные права на сбыт и на установление цен на лекарства от редких заболеваний, так называемых «болезней-сирот». За десятилетие, предшествовавшее принятию этого закона, на рынке появилось менее десятка лекарств от таких заболеваний. После принятия закона на рынке появилось примерно двести лекарств от редких заболеваний.

Или задумаемся о торговле квотами на выбросы, которые являются мощным орудием борьбы с глобальным потеплением. Программа работает через установление максимального предела на совокупный выброс некоторых загрязняющих среду веществ, скажем углекислого газа. Затем компаниям (или даже странам) выделяют квоты, или доли этого совокупного выброса. Компании (или страны), которые производят выбросов меньше своей квоты, могут продавать разницу между квотой и фактическими выбросами на рынке квот на выбросы. Компании, превышающие выделенные им квоты, должны выходить на рынок и покупать там права на дополнительные выбросы. Компании, проводящие политику консервации, получают вознаграждение. Действительно, чем больше они сберегают (и чем дешевле средства и методы, которые они могу изыскать для сбережения), тем больше им платят. Между тем компании, которые генерируют чрезмерные выбросы загрязняющих веществ, страдают от сравнительных невыгод; приобретение права на то количество выбросов, которое превышает установленные для них квоты, превращается для них в часть издержек бизнеса.