Наталья Баранова-Шестова - Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1

• Название: Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1
• Автор: Наталья Баранова-Шестова
• Издательство: La Presse Libre
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 2-904228-09-8

Автор выражает глубокую признательность Еве Иоффе за помощь в работе над книгой и перепечатку рукописи; внучке Шестова Светлане Машке; Владимиру Баранову, Михаилу Лазареву, Александру Лурье и Александру Севу — за поддержку автора при создании книги; а также г-же Бланш Бронштейн-Винавер за перевод рукописи на французский язык и г-ну Мишелю Карассу за подготовку французского издания этой книги в издательстве «Плазма»,

Февраль 1983 Париж

---

Герцык пишет: «Мне кажется, что он в первый раз в жизни почти счастлив». Правильно ли это? Шестов, конечно, был рад тому, что его давнее желание поселиться в Москве, наконец, осуществилось и что его там так радушно встретили. Но, помимо этого, у него было множество забот и тревог, мешавших работать. В августе и сентябре он жил в Киеве, «на бивуачном положении», дожидаясь возвращения семьи из Германии, очень беспокоился и работать не мог. Затем, в Москве, ему тоже было трудно работать: отвлекали волнения, связанные с войной, и не было ни рукописи книги «SolaFide», которую он писал в Коппе, ни библиотеки (она осталась в Швейцарии), ни черновых заметок, которые он взял с собой, когда ехал кружным путем из Берлина в Россию и которые пропали. Он пишет Фане и Герману:

Досадно, что рукопись нельзя никак извлечь из банка. Может быть, можно было бы мамаше дать кому-нибудь доверенность к сейфу и все-таки получить ее в Швейцарии[76], чтобы с оказией переслать мне? А то все черновые заметки пропали вместе с багажем, книги лежат в Базеле (?), очень трудно что-нибудь предпринять. (Москва, 3(16). 12. 1914).

В других письмах к Ловцким Шестов тоже жалуется, что у него нет ни книг, ни рукописи, и просит ее прислать. Рукопись им не удалось переслать. Свою рукопись и библиотеку Шестов нашел в Швейцарии после войны.

Сестре Соне, которая в то время, вероятно, жила в Лозанне, он тоже пишет о своих трудностях:

Получил твое письмо. Мамаше я написал отдельно и ответил ей на все вопросы. Дела наши и в самом деле хороши, а о делах Данила все, кого я расспрашивал, отзываются так, что даже не веришь, чтобы его ждала такая удача. Конечно, слава Богу, что дела хороши — по крайней мере за них не приходится беспокоиться. Но все-таки создавшееся положение, разорвавшее надвое нас всех, так тяжело, что деловая удача мало радует. Я тоже, как и ты, с тоской спрашиваю, когда же, наконец, этот кошмар пройдет. Здесь, в России, настроение очень бодрое — это еще спасает. В Германии этого, говорят, нет, и немцам много труднее, чем нам. Об Австрии я уже не говорю. Сам я живу изо дня в день. Работа идет плохо — больше о войне думаю и слушаю, что люди говорят. И мне кажется, что чем меньше говорить, тем лучше. События так грандиозны, что угадать их внутренний смысл сейчас невозможно, да и после невозможно будет. Все, которые говорят — даже патентованные мудрецы, дальше общих мест не идут и идти не могут. Кто поумнее — говорит умно, кто поглупее — глупо. Но все одинаково близоруки и ничего понять не могут, хотя и делают вид, что понимают. Видишь, расфилософствовался: старая слабость. Хотелось бы знать подробнее, как вы живете и что делаете, — напиши все-таки: видишь, письма все-таки, хоть и не скоро, доходят. Я пишу вам много — и Фане, и мамаше, и тебе вот. ([Киев], 17(30). 12.[1914]).

***

Роль «семейного опекуна» оказалась хлопотливее, чем Шестов предполагал. Ему приходилось следить за Товариществом и за финансовыми делами матери, так как, живя в Швейцарии, она была от всего отрезана. Она хотела быть в курсе всех дел и просила Шестова писать ей отчеты. Эти хлопоты и писание писем с отчетами очень тяготили Шестова и мешали работать. Несмотря на это, большинство писем к матери бодрые и успокаивающие. В одном из писем к ней Шестов пишет:

Мы все тебе пишем, не знаю только, доходят ли до тебя письма. От тебя, Фани и Германа писем уже не было давно. У нас дома, слава Богу, все благополучно. Все здоровы и живут, как всегда жили. В магазине дела идут хорошо. Торгуют не хуже, чем в прошлом году, но, сверх того, что торговали в прошлом году, за октябрь и ноябрь месяц доставили интендантству товару больше, чем на миллион рублей. Интендантство так довольно товариществом, что решило представить его к медали. Было, конечно, очень трудно добыть такую массу товару — приказчики, не жалея труда, времени и денег, рыскали по всей России, отыскивая нужное; но все-таки успели все достать и представить вовремя. Наши директора очень гордятся этой удачей и, конечно, очень довольны. Интендантство отстранило всех поставщиков, кроме их и Пе- ховича, так как остальные назначали цены очень высокие, а доставить товар вовремя не умели. Наши довольствовались скромным заработком, а энергию проявили огромную.

Что у вас слышно? Ужасно досадно, что так редко доходят письма. И еще досадно, что тебе и остальным нашим пришлось застрять на чужбине. Кланяйся Соне и детям. (Москва, 3(16). 12. [1914?]).

Тон иногда меняется, когда Шестов пишет о «делах» Фане и Герману:

На будущей неделе еду в Киев — хотя удовольствия от этой поездки не предвижу. Когда уж кончатся эти дела. Больше всего в мире ненавижу дела и все же никак не могу от них отвязаться. Исполню уже и поручения мамаши — я ей пишу об этом. Она хочет, чтобы ей писать каждую неделю — и все о делах. Ей кажется, что это все так просто и легко. А мне писать о делах — значит отравить себе жизнь. Я все мечтаю* когда уже мамаша вернется, возьмет себе управляющего и мне не придется возиться ни с домом, ни с акциями, ни с банками. Для меня это совсем неподходящее занятие. И писать обо всем этом каждую неделю прямо выше моих сил.

И без того приходится все время писать в Киев, разговаривать с Мишей, который все путает, и т. д. Так что вы уж как-нибудь успокойте мамашу, объясните ей, что нельзя требовать от меня такого количества писем. (Москва, 3(16).03.1915).

* * *

Подобных писем Шестову пришлось написать несметное количество. Когда их читаешь, вспоминаешь афоризм о Пушкине «Неподвижные звезды», который Шестов в то время написал. В нем он цитирует последние строки стихотворения Пушкина «Чернь»:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв

— Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

И затем добавляет:

Так пел Пушкин. А прочтите его письма и биографию! Непрерывные житейские волнения, непрерывные мелкие стычки и вечные, неизбывные заботы о деньгах, деньгах и деньгах! Дивишься, когда мог он находить мгновенья, чтоб отдаваться порывам творчества, сочинять молитвы и сладкие звуки. Конечно, приходилось урывать часы от сна. Оттого настоящие поэты и работают по ночам… Днем нужно волноваться житейскими мелочами, добывать средства, днем нужно вступать в битвы. (Из статьи «Potestasclavium». — «Русская Мысль», январь 1916, стр.37–39. См. также стр.140).

Через много лет в рабочей тетради, начатой в августе 1920 г., Шестов вновь пишет об этом стихотворении:

«Не для житейского волненья, не для корысти, не для битв», — говорит поэт — и всю жизнь описывал и житейские волнения, и битвы, и корысть. Это значит, что он не рожден «для сладких звуков и молитв»? Нет, не значит. И битвы, и волнения, и даже грубая корысть при прикосновении волшебного жезла превращаются в песни и в молитвы. Везде чудеса превращения — а наука, и даже философия, все твердят о естественном![77]

* *

В Москве жизнь семьи постепенно налаживалась. В январе 1915 г. Таня и Наташа поступили в гимназию Хвостовой, а в феврале Анна начала работать в клинике. Шестов пишет Фане и Герману в двух письмах:

У нас все полегоньку налаживается. Вот уже неделя, как дети ходят в гимназию. Они очень довольны и, кажется, ими тоже довольны. По всем предметам, кроме русского, латинского и Зак. Божия, они догнали. Бог даст, и подгонят по всем без труда. Приняли их подруги и учителя очень радушно. Я очень рад — наконец, они попали, после долгих скитаний, в колею… Теперь здесь Миша. Рассказывает, что в Киеве все благополучно, все здоровы. Вероятно, вам из Киева тоже пишут — Лиза и Маня, так что вы знаете не меньше, чем я. (Москва, 14(27).01.1915).

У нас все по-старому. Анна работает в клинике, дети ходят в гимназию. Так что все уже более или менее наладилось. Немного много знакомых: это уже не совсем удобно. И потом не умею я все войти в работу — развлекают волнения, связанные с войной. (Москва, 22.02.1915).

* * *

14 февраля 1915 года Шестов был избран членом Московского Психологического общества (см. стр.92). Об этом избрании сообщает протокол заседания 14.02.1915 Психологического общества, опубликованный в московском журнале «Вопросы философии и психологии» (кн.131, янв. /февр. 1916). Общество было основано при Московском университете в 1885 г. Несмотря на свое название, оно было скорее философским, чем психологическим.

В июне пианист профессор Гольденвейзер пригласил Шестовых на музыкальный вечер. Шестов об этом сообщает Фане и Герману:

Вообще у нас все пока благополучно — жаловаться не на что. Даже было маленькое музыкальное событие: два дня тому назад нас пригласил к себе профессор консерватории Гольденвейзер и устроил нам блестящий концерт: 1) Соната Баха; 2) с-мол. сон. Моц.; 3) вариации Моц.; 4) 10-ая сон. Моц.; 5) Крейц. сон.; 6) вариации Моц. (2-й раз); 7) сон. Шум.; 8) сон. Франка. И он и /…?/ — играли бесподобно. Вот пожалел, что вас не было. Играли до 2-х часов ночи — до сих пор под впечатлением. (Москва, середина июня 1915).

В конце месяца Анна с детьми уехала на летние каникулы к брату Анны, Александру Елеазаровичу Березовскому, в его имение в Симбирской губернии. Немного позднее Шестов поехал на несколько недель погостить у С.Лурье (см. приложение).