Кадзуо Навата - Тигриное око (Современная японская историческая новелла)

• Название: Тигриное око (Современная японская историческая новелла)
• Автор: Кадзуо Навата
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94145-260-8

Сборник «Тигриное Око» — это двенадцать «исторических драм», написанных современными писателями о прошлом Японии, об эпохах, ушедших безвозвратно, но до сих пор хранящих обаяние тайны. Читатель найдет здесь немало историй о благородных самураях, об их кодексе чести и воинских умениях, о секретных приемах мастеров фехтования Кэндо, передававшихся из поколения в поколение. Эзотерическая техника одного из них и послужила названием заглавного рассказа сборника. В книге есть и другие истории — например, о слепом певце-сказителе, поющем баллады о падении дома Тайра, или о самурае-филантропе и его несбывшейся любви, или о голове казненного сановника. Словом, стародавняя Япония представлена здесь с подлинным разнообразием, достоверно и увлекательно.

Кураторы проекта: Мицуёси Нумано, Григорий Чхартишвили.

Составитель: Кадзуо Навата.

Художник: Кадзуя Нака.

Современная японская историческая новелла

М.: Иностранка, 2004. — 479 с.

---

— Что вы такое изволили надумать? — Лицо Итибэй выражало недоумение.

— Но ведь настоящее занятие семьи Ёсиока — красильное дело, разве не так? А эта вывеска больше ни к чему, ведь верно?

И правда, слова Но были справедливы.

Прежний хозяин велел снять эту доску после его смерти. Господин Мибу Гэндзаэмон тоже советовал это сделать, того же хотели и Сэйдзюро с младшим братом.

А уж оставлять такую вывеску на видном месте теперь и вовсе не годится. Разве не она, эта самая вывеска, послужила причиной безвременной гибели нового главы дома и господина Дэнситиро? Конечно, за долгие годы вывеска стала привычной, и Итибэй испытывал привязанность к ней, однако слова Но западали в душу, не вызывая протеста.

— А ведь верно, как вы сказали, так и есть. Ну, что же, подержите-ка вот это, — и он передал фонарь в руки Но.

Распрямив спину, Итибэй потянулся и взял вывеску в руки. Ее тяжесть отозвалась в предплечьях.

Когда они зашли в усадьбу, Но попросила сразу вскипятить воду для ванны. С этой мыслью она и возвращалась домой.

Из зарешеченного бамбуком окошка бани сочился свет. В печурке под бадьей для купания пылал огонь, который Итибэй развел, пустив на дрова вывеску фехтовального зала. Отсветы пламени делали алым и лицо Итибэй, одетого в полосатое кимоно с узкими рукавами.

— Как водичка, впору?

— Хороша!

Раз окунувшись в воду по самые плечи, Но набросила на шею полотенце, и голос ее прозвучал в ответ с чарующей ясностью. Она совсем не думала о том, что использует кипяток, для получения которого пришлось сжечь то, на что с благоговением взирали многие и многие мастера боя.

Свет от стоявшей на полке масляной лампы падал на прекрасную кожу девушки, смутно различимой в облаке пара. Горячая вода текла с тонкой шеи в ложбинку меж округлых и пышных грудей. Нежная белая кожа стала розовой.

За мытьем Но углубилась в созерцание своего тела. Плавно изогнутая линия от груди к низу живота. Округлость бедер. Ей горько было сознавать, что вся эта красота столь безрассудно была отдана ею такому недостойному мужчине, как Нагано Дзюдзо. Миямото Мусаси убил ее братьев. Но как мастер боя он во много раз превосходит Нагано. Он целиком и без оглядки посвятил свою жизнь искусству меча. Так насколько же он надежнее тех недалеких людей, коими полон сей мир тщеты!

Вот такому человеку она должна была вверить свое тело, — так думала Но. Такой мужчина понял бы, почему она сама, собственными руками, сняла с себя одежды.

Колкие слова Нагано Дзюдзо все еще вспоминались с болезненной остротой.

Ее вдруг подозрительно бросило в жар.

Словно застыдившись этого, Но поднялась и вышла из ванны. Во влажном тумане мелькнула яркая нагота.

— Итибэй, завтра пойдем к дядюшке Мибу.

— Ладно, — отозвался из-под зарешеченного бамбуком окошка теплый голос.

Из сада доносился аромат цветущих слив.

Храм Мибудэра относится к числу старых храмов буддийской секты Сингон, его еще во 2-м году эры Сёряку (991 г.) основал монах Кайкен из монастыря Миидэра. Во 2-м году эры Сёан (1293 г.) преподобный Энгаку, именуемый восстановителем традиций, проводил здесь большие молельные собрания, и для их участников разыгрывали представления. Очень скоро они получили название «Мибу-кёгэн»,[132] и их стали показывать регулярно.

В то время как, рожденные отвечать вкусам городской толпы, четыре школы лицедейства из провинции Ямато[133] быстро застывали в виде церемониального действа для самураев, эти представления в храме Мибу всегда разыгрывались «с чувством». Актеры школы Китарю, к которой принадлежал и Мибу Гэндзаэмон, играли на сцене только так.

Дом Гэндзаэмон находился вблизи ворот храма Мибудэра. В обширной усадьбе, обнесенной крытым черепицей низким глинобитным забором, рядами стояли земляные кладовые с потрескавшимися стенами. Хотя в этой округе люди занимались разведением овощей, придающих разнообразие столу жителей Киото, отец жены Гэндзаэмон разбогател, выращивая индиго. Кладовые были наследием тех времен.

Когда Но и Итибэй зашли в дом, Мибу Гэндзаэмон только что пробудился от дремоты в комнате на южной стороне дома.

— Как чувствуете себя, дядюшка? — спросила Но, заглядывая в комнату.

На некоторое время состояние больного немного улучшилось, но в результате потрясения после гибели Гэндзиро, павшего от меча Миямото Мусаси, болезнь дала себя знать еще сильнее. Речью больной еще кое-как владел, но телом своим не мог управлять совершенно.

— О, да это Но. Хорошо, что пришла.

Из ввалившихся глаз больного сразу полились слезы. Только сейчас повеяло ароматом курительных свечей, которые Но зажгла в молельне.

Гэндзаэмон жалел собственное дитя, лишенное жизни, когда столько весен и осеней еще ждало его впереди, но и племянницу, брошенную мужчиной, которому она доверилась, тоже было жаль.

Хотя он теперь лежал без движения, Гэндзаэмон догадывался, как обернулось дело, поскольку Нагано Дзюдзо, которому он собственноручно доверил Гэндзиро, больше ни разу у него не показался. Каково же теперь племяннице, обреченной одиноко жить в огромном опустевшем доме, который все обходят стороной?

— Как ты жила все это время? Я теперь в таком состоянии, что не могу даже навестить тебя. Не лучше ли тебе перебраться сюда, в Мибу, и жить с нами?

Гэндзаэмон высказал то, о чем думал давно и не раз. Когда уляжется ее боль, можно было бы выдать Но за актера его труппы, к которому он уже давно присматривался…

— Да, разговор как раз об этом… — Спина ее напряженно выпрямилась.

Сегодня Но была скромно причесана и одета в легкое полотняное кимоно с узором из сливовых цветков. Хотя выглядела она старше своих лет, свободно запахнутое на груди кимоно позволяло оценить изысканную красоту девушки.

— И о чем же ты хотела поговорить? Скажи уж напрямик, так-то лучше.

— Хорошо. Я очень благодарна за ваши слова, однако для Но войти в дом Мибу невозможно. Сегодня я пришла потому, что решила продолжать наше прежнее ремесло, окраску тканей. Ведь дело семьи Ёсиока — красильня. Ее мы пока что не утратили. Но станет красиво окрашивать ткани, и в этом будет ее мщение. К счастью, рядом есть Итибэй. Итибэй научит меня секретам красильного и торгового дела. Дядюшка, прошу вас, простите Но за ее своевольное решение.

— Вот как… Будешь заниматься красильней… — удивился дядюшка Мибу.

— Да, — Но лишь коротко кивнула.

Она упомянула о мщении. Однако не Миямото Мусаси представлялся ей при этом. Враг по имени Мусаси перестал для нее существовать. Врагами были люди, отвернувшиеся от нее после падения дома Ёсиока.

Возродив красильню и изготовляя добротные вещи, семья Ёсиока одержит верх — так думала Но. С этой мыслью в душе она возвращалась домой от Нагано Дзюдзо и потому сожгла вывеску фехтовального зала.

Баня нужна была ей затем, чтобы омыть тело, оскверненное нечистыми руками Нагано Дзюдзо.

Обо всем этом она рассказала Итибэй, пока они шли в дом Мибу.

Если затянуть дело и долго не вывешивать над воротами вывеску красильни, люди подумают, что семья Ёсиока больше крашением не занимается, и кто-то другой возьмется за это. Тем, что дом Ёсиока смог стать единственным производителем тканей куро-дзомэ, он был обязан системе ремесленных цехов, каждый из которых, при поддержке со стороны двора, именитых семейств и монашества, получал монопольные права на изготовление товаров и торговлю ими.

Ёсиока Кэмбо сам придумал способ окраски куро-дзомэ, и все же главой цеха стал придворный Дайнагон Сандзё.

— Не думал, что у тебя появится подобное желание. Такое дело, да в женских руках… — отозвался Итибэй.

В этих же самых словах выразил свое мнение и дядюшка.

— Но все-таки вы позволяете?

— Мне ли давать или не давать свое разрешение? С твоим характером ты не успокоишься, пока не сделаешь по-своему. Даже если бы ты сказала, что убьешь Мусаси, едва ли я смог бы тебя остановить.

— Убить Мусаси…

— Говорят, что Миямото Мусаси сейчас обитает в маленьком храме Рюкоин при монастыре Дайтокудзи. По слухам, он погружен в молитвы. Обычно, когда он в Киото, то пристанище себе находит там.

Мибу говорил все это так, будто, если бы слушались ноги, он бросился бы к тому храму и хоть на словах, но высказал бы Мусаси свою обиду. Горе по погибшему Гэндзиро изменило характер этого миролюбивого человека, по-видимому, он тайно послал кого-то выследить Мусаси.

— Так господин Мусаси в монастыре Дайтокудзи…

Но почувствовала, как ее вдруг бросило в жар. Это было столь неожиданно, что она испугалась.

Ясно, что Миямото Мусаси — враг семьи Ёсиока. И ведь она даже не видела, как он выглядит. Испытывать недостойные чувства к такому мужчине совершенно непозволительно. А может быть, при звуке этого имени ее тело вдруг вспомнило о тех мыслях, которые завладели ею прошлой ночью, когда она принимала ванну? Но решила, что она — развратная женщина. Однако правдой было и то, что, раскаявшись в своей близости с таким человеком, как Нагано Дзюдзо, она пришла к решению принести себя в дар тому мужчине, который нашел в этом мире свою собственную дорогу.