Виктор Гюго - Том 14. Критические статьи, очерки, письма

• Название: Том 14. Критические статьи, очерки, письма
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Критика

В четырнадцатый том Собрания сочинений вошли критические статьи, очерки и письма Виктора Гюго, написанные им в различные годы его творчества.

---

2

Перевод Вс. Рождественского.

3

Рет не дал больше ему говорить и, яростный, вложил красно-рыжее пламя в отверстые уста говорящего, а через уста — в грудь его (лат.).

4

Перевод Н. Рыковой.

5

Перевод Вс. Рождественского.

6

Перевод Вс. Рождественского.

7

Перевод А. Майкова.

8

Перевод Н. Рыковой.

9

Перевод Вс. Рождественского.

10

Перевод Вс. Рождественского.

11

Перевод Е. Баратынского.

12

Перевод Н. Рыковой.

13

Перевод Н. Рыковой.

14

Хотя бы немножечко мозга (старофранц.).

15

Сладостно и почетно умереть за родину (лат).

16

«О Германии». (Прим. авт.)

17

Излишне объяснять, что это слово употребляется здесь в самом широком смысле. (Прим. авт.)

18

смешная мышь (лат.).

19

Мерзкое болото связывает разлившейся водой и удерживает девятикратно извивающийся Стикс (лат.).

20

Увещевает и громким голосом взывает в царстве теней (лат.).

21

Люди непредубежденные легко поймут, почему мы так часто упоминаем здесь имя Буало. Есть нечто поразительное в том, что отсутствие вкуса встречается у человека, наделенного столь безошибочным вкусом; это может послужить полезным примером. Нарушение истины слишком противоречит духу поэзии, если оно способно изуродовать даже стихи Буало. Что же касается недоброжелательных критиков, которые захотели бы увидеть в наших упоминаниях о Буало неуважение к великому имени, то да будет им известно, что никто не почитает этот превосходный ум больше, чем автор настоящей книга. Буало разделяет с нашим Расином единственную в своем роде заслугу — создание основ французского языка. Одного этого довольно для доказательства, что и он также обладал творческим гением. (Прим. авт.)

22

Мы настаиваем на этом пункте, чтобы устранить всякий повод для придирок со стороны неясно видящих критиков. Полезно, а иногда и необходимо обновить некоторые стертые обороты речи, омолодить иные старые выражения и, придав полноту метру и чистоту рифме, сделать наше стихосложение еще более прекрасным; но мы никогда не устанем повторять, что дух усовершенствования должен ограничиться только этим. Всякое новшество, чуждое природе нашей просодии и духу нашего языка, должно быть встречено как покушение на главнейшие принципы вкуса.

После столь откровенного заявления мы позволим себе обратить внимание сверхкритиков на одно обстоятельство: истинный талант с полным на то основанием видит в правилах границу, которую не следует преступать, а вовсе не единственную тропинку, по какой можно идти. Правила всегда зовут мысль к одному центру — к прекрасному; но они не ограничивают мысль. Правила в области литературы — это то же, что законы в области морали: они не могут всего предусмотреть. Человек никогда не прослывет нравственным только потому, что он соблюдает требования юридического кодекса. Поэт никогда не будет великим только потому, что пишет по правилам. Мораль вытекает не из законов, а из религии и добродетели. Литература не живет одним только вкусом; нужно, чтобы ее оживляла поэзия и оплодотворял гений. (Прим. авт.)

23

Земля, на которой он находился, была варварской (лат.).

24

Мы употребляем здесь эти слова в том более или менее принятом, хотя и туманном значении, которое им чаще всего придают. (Прим. авт.)

25

Маркос Обрегон де Ла Ронда. (Прим. авт.)

26

Святейший отец, прости победителя (лат.).

27

Граф де Местр в своем достойном внимания суровом очерке о Вольтере отмечает, что Вольтер как автор од ничего собой не представляет; незначительность созданного им в этой области де Местр справедливо объясняет отсутствием у него поэтического энтузиазма.

И действительно, Вольтер не иначе как с отвращением обращался к лирической поэзии, да и то лишь чтобы оправдать свои притязания на универсальность. Всякое глубокое переживание было чуждо ему; он знал одно лишь истинное волнение — волнение гнева, но гнева, никогда не переходившего в то негодование, которое, по словам Ювенала, создает поэта, — facit indignatio versum. [347] (Прим. авт.)

28

И горделивая поступь изобличает богиню (лат.).

29

Чудовища (лат.)

30

Всеобщая деморализация должна была пустить очень глубокие корни, если понапрасну был послан небесами в конце века Людовик XVI, этот высокочтимый мученик, добродетель которого доходила до святости. (Прим. авт.)

31

Перенесение останков Вольтера в Пантеон. (Прим. авт.)

32

Расстрел у церкви Сен-Рок. (Прим. авт.)

33

Читая эти строки, не следует упускать из виду, что под понятием «литература такой-то эпохи» надо разуметь не только совокупность произведений, созданных в данное время, но также общий строй идей и чувств, который большей частью бессознательно для самих писателей определял их творчество. (Прим. авт.)

34

Не волнуют меня ни символы народовластия, ни пурпур царей (лат.).

35

Здесь речь идет лишь о противопоставлении двух образов, которое отнюдь не оправдывает названия «сатаническая школа», данного одним талантливым человеком школе лорда Байрона. (Прим. авт.)

36

В момент, когда вся Европа воздает славу гению лорда Байрона, признанного после смерти великим человеком, читателю любопытно будет заново ознакомиться здесь с несколькими фразами из примечательной статьи, которой «Эдинбургское обозрение», весьма почтенное издание, приветствовало знаменитого поэта в начале его творческой деятельности. Впрочем, именно в таком тоне известного рода газеты говорят нам каждое утро или каждый вечер о первейших талантах нашего времени.

Творчество нашего юного лорда такого рода, которого не терпят ни боги, ни люди. Вдохновение его находится на столь низком уровне, что может быть сравнено с болотной водой. Как бы извиняясь, благородный автор все время напоминает нам, что он еще не достиг совершеннолетия… Может быть, он хочет сказать: «Видите, как может писать несовершеннолетний». Но, увы, все мы помним, каким поэтом Каули был в десять лет и Поп в двенадцать. Совершенно не собираясь изумляться тому, что мальчик, едва окончивший учение, пишет плохие стихи, мы считаем, что это самая обычная вещь в мире и что девять десятых из числа молодых людей школьного возраста могут писать так же, как лорд Байрон, и даже лучше.

. . . . . . . . .

По правде сказать, только это соображение (о ранге, занимаемом автором на общественной лестнице) заставило нас уделить лорду Байрону место на наших страницах, да еще желание посоветовать ему, чтобы он бросил поэзию и нашел своим талантам лучшее применение.

С этой целью мы скажем ему, что рифма и количество стоп, даже если оно правильно соблюдается, сами по себе еще не поэзия, мы постараемся убедить его, что ум и воображение тоже необходимы и что в наши дни читается только такое поэтическое произведение, в котором мысль или нова, или выражена так, что кажется новой.

Лорду Байрону следовало бы также остерегаться притязаний на то, что пытались совершить до него великие поэты. Ибо сравнения, которые тут можно сделать, будут не из приятных, — это он мог узнать еще от своего преподавателя стилистики.

Что касается его подражаний поэзии Оссиана, то мы так мало в ней разбираемся, что рисковали бы подвергнуть критике самого Макферсона, желая высказать свое мнение о рапсодиях этого нового подражателя… Мы можем сказать лишь одно — они похожи на писания Макферсона и потому — в этом мы вполне уверены — так же нелепы и скучны, как творения нашего соотечественника.

В значительной части книги увековечены занятия, которым предавался автор еще на школьной скамье. Мы весьма огорчены тем, что вынуждены дать печальное представление о творчестве, процветавшем в его колледже, цитируя нижеследующие аттические стансы (следует цитата)…