Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

• Название: Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Классическая проза

В настоящий том входит первая книга романа У.Теккерея "Ньюкомы". Это, несомненно, один из самых значительных английских романов XIX века. В нем с поистине эпическим размахом воссоздана картина жизни Англии того времени и ставится ряд интересных проблем: отношения отцов и детей, положение искусства в буржуазном обществе и др. Перевод с английского Р.Померанцевой, комментарии Г.Шеймана.

---

Словом, я осмеливаюсь предложить вам повесть, где вороны выступают в павлиньих перьях и павлины их за это по заслугам осмеивают; и хотя здесь воздается должное павлинам, их великолепному оперенью, переливчатой шее и роскошному хвосту, мы помним и об их смешной неуверенной походке, резком и неприятном, пискливом и глупом голосе. Коварные девицы подстригают здесь когти влюбленным львам; здесь порой побеждают плуты, но честные люди, будем надеяться, тоже не остаются внакладе. Вы найдете здесь повязки из черного крепа и белые свадебные банты; увидите, как льют слезы под флердоранжем и отпускают шутки, следуя в карете за гробом; узнаете, что за скудным обедом из одних овощей может быть не только грустно, но и весело, а за столами, ломящимися от ростбифов и окороков, царят ненависть и забота, хоть порой вы и тут встретите дружелюбие и сердечность. Тот, кто беден, не обязательно честен, но я встречал и людей богатых, однако не утерявших великодушия и отзывчивости. Не все крупные землевладельцы угнетают своих арендаторов, и не все епископы — лицемеры; даже среди вигов попадаются либералы, и не все радикалы втайне привержены аристократии. Впрочем, где это видано, чтоб мораль предваряла басню? Детей надо хорошенько потешить сказкой, а уж затем объяснить ее смысл. Позаботимся же о том, чтобы читатель не пропустил ни того, ни другого, а посему, без промедления выведем на сцену наших волков и овец, львов и лисиц, наших ревущих ослов, целующихся голубков, горластых петухов и хлопотливых наседок.

Было время, когда солнце светило куда ярче, чем сейчас, во второй половине девятнадцатого века; люди умели радоваться жизни, вино в трактирах было великолепным, а обеды — верхом кулинарного искусства. Чтение романов доставляло тогда неизъяснимое наслаждение, и день выхода очередного журнального номера был подлинным праздником. Водить знакомство с Томпсоном, напечатавшим статью в журнале, почиталось за великую честь, а встретить в Парке живого Брауна, автора нашумевшего романа, с его неизменным зонтиком, под руку с миссис Браун, было событием, о котором вспоминали до конца дней. Светские женщины были тогда в тысячу раз красивее, а театральные гурии так прелестны и ангелоподобны, что раз увидеть их значило утратить сердечный покой, а вторично увидеть их можно было, лишь пробившись на свои места задолго до начала представления. Портные тогда сами являлись на дом и ослепляли вас фасонами модных жилетов. В те дни считалось нужным приобрести серебряный бритвенный прибор для пока еще не существующей бороды (так молодые дамы запасают кружевные чепчики и вышитые распашонки для будущих малюток). Самым изысканным развлечением казалось тогда прокатиться по Парку на лошади, нанятой за десять шиллингов; а если, проносясь по Риджент-стрит в наемной карете, вам удавалось хорошенько обдать грязью своего университетского наставника, то это почиталось верхом остроумия. Чтобы испытать наивысшее наслаждение, вам достаточно было, повстречавшись в "Бедфорде" с Джонсом из колледжа Троицы, отправиться с ним, с Кингом из колледжа Тела Христова (живяшм тогда в "Колоннаде"), и с Мартином из Тринити-Холла (гостившим у родителей на Блумсбери-сквер), отобедать в "Пьяцце", а потом пойти слушать Брейема во "Фра-Дьяволо" и завершить этот развеселый вечер ужином и песнями в "Музыкальной пещере". Вот тогда-то, в дни моей юности, я повстречался кое с кем из тех, кому суждено стать героями этой повести, и теперь позволю себе сопровождать их, покуда они не станут привычными для читателя и не смогут сами продолжать свой путь. Стоит мне вспомнить их, как вновь зацветают розы, и мне слышится пение соловьев у тихих вод Бендемира.

Побывав в театре, где мы сидели в задних рядах партера, как было принято среди моих сверстников в то счастливое время, с удовольствием прослушав самую блестящую и веселую из опер и вволю нахохотавшись на представлении фарса, мы к полуночи, естественно, проголодались и почувствовали желание поскорей насладиться гренками с сыром и веселыми куплетами, а потому всей гурьбой отправились в "Музыкальную пещеру" знаменитого Хоскинса, к чьим друзьям мы с гордостью себя причисляли.

Мы пользовались таким расположением мистера Хоскинса, что он всегда приветствовал нас ласковым кивком, а лакей по имени Джон очищал нам место во главе пиршественного стола. Мы хорошо знали всех трех куплетистов и не раз угощали их пуншем. Один из нас как-то устроил у Хоскинса обед в честь своего вступления в адвокатскую коллегию — ну и повеселились же мы тогда! Где-то ты теперь, Хоскинс, ночная птица?! Может быть, выводишь свои трели на берегу Ахерона или подхватываешь припев в хоре других голосов у черных вод Овернского озера?

Крепкий портер, "Клушица и ворон", гренки с сыром, "Рыцарь красного креста", горячий пунш (темный и крепкий), "Рожь цветет" (теперь рожь больше не цветет!) — словом, песни и стаканы шли вкруговую, и песни по желанию повторялись, а стаканы наполнялись вновь. Случилось так, что в тот вечер в "Пещере" было мало посетителей, и мы, в тесном кругу, дружно предавались веселью. Песни пелись по большей части чувствительные — они были тогда особенно в моде.

Тут в "Пещеру" вошел незнакомый господин с длинными черными усами на худом загорелом лице и в сюртуке свободного покроя. Если он и бывал здесь прежде, то, по-видимому, очень давно. Он указывал своему юному спутнику на произошедшие здесь перемены, а потом, спросив хереса с водой, сел и принялся восторженно слушать музыку, покручивая усы.

А юноша едва заметил меня, как вскочил из-за стола и с распростертыми объятиями кинулся ко мне через всю комнату.

— Вы меня не узнаете? — спросил он, краснея.

Это был маленький Ньюком, мой школьный товарищ; я не видел его шесть лет. Он успел превратиться в красивого высокого юношу, но глаза у него были все такие же ясные и голубые, как у того мальчугана, которого я звал когда-то. — Каким ветром тебя сюда занесло? — спросил я.

Он засмеялся в ответ, и глаза его лукаво блеснули.

— Отец (ведь это мой отец!) непременно хотел прийти сюда. Он только что из Индии. Он говорит, что сюда ходили все остроумцы — мистер Шеридан, капитан Моррис, полковник Хэнгер, профессор Порсон. Я объяснил ему, кто ты и как ты опекал меня, когда я малышом появился в Смитфилде. Сейчас меня оттуда взяли — мне наняли частного учителя. А какая у меня чудесная лошадка, ты бы знал! Да, это не то, что сидеть в старом Смиффли!

Тут усатый господин, отец Ньюкома, не перестававший покручивать усы, поманил за собой лакея со стаканом хереса на подносе и подошел с другого конца комнаты к нашему столу; он любезно и с таким достоинством снял шляпу, что даже Хоскинс вынужден был ответить на его поклон, куплетисты зашептались, поглядывая друг на друга поверх пуншевых кружек, а маленький Нэдеб, прославленный импровизатор — он тоже только что появился в "Пещере" — принялся передразнивать гостя, покручивая воображаемые усы и презабавно обмахиваясь носовым платком, но Хоскинс одним суровым взглядом живо пресек эту недостойную забаву и пригласил вновь прибывших воспользоваться присутствием лакея и заказать что нужно, пока мистер Гаркни не затянул песню.

Ньюком-старший подошел и протянул мне руку. Признаться, я при этом слегка покраснел, ибо мысленно сравнивал его с бесподобным Харлеем в "Критике" и уже окрестил "Доном Фероло Ускирандосом".

Говорил он удивительно мягким, приятным голосом и с такой задушевностью и простотой, что вся моя насмешливость мигом испарилась, уступив место более уважительным и дружественным чувствам. Молодость, сами знаете, ценит доброту; только искушенный в жизни человек сегодня ценит ее, а завтра нет — смотря по обстоятельствам.

— Я слышал, что вы были очень добры к моему мальчику, сэр, — сказал Ньюком-старший. — Каждый, кто ему друг, друг и мне. Позвольте мне сесть с вами? Не откажитесь попробовать моих сигар.

Не прошло и минуты, как мы стали друзьями: юный Ньюком пристроился возле меня, его отец — напротив, и, едва обменявшись с ним несколькими словами, я представил ему трех моих товарищей.

— Вы, джентльмены, наверно, ходите сюда послушать известных остроумцев? — осведомился полковник Ньюком. — Есть здесь сегодня кто-нибудь из знаменитостей? Я не был на родине тридцать пять лет и теперь хотел бы увидеть все, что достойно внимания.

Кинг из колледжа Тела Христова — неисправимый шутник — уже собрался было нагородить всяких небылиц и указать ему среди присутствующих с полдюжины выдающихся личностей, как-то Роджерса, Хука, Латтрела и прочих, однако я толкнул его под столом ногой и заставил прикусить язык.

— "Maxima debetr peris" [4], - произнес Джонс (он был большой добряк и позднее стал священником) и тут же на обороте своей визитной карточки написал Хоскинсу записку, в которой обращал его внимание на то, что в таверне находится мальчик и его столь же наивный родитель, и посему песни нынче надо петь с выбором.