Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

• Название: Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Классическая проза

В настоящий том входит первая книга романа У.Теккерея "Ньюкомы". Это, несомненно, один из самых значительных английских романов XIX века. В нем с поистине эпическим размахом воссоздана картина жизни Англии того времени и ставится ряд интересных проблем: отношения отцов и детей, положение искусства в буржуазном обществе и др. Перевод с английского Р.Померанцевой, комментарии Г.Шеймана.

---

Вскоре после смерти бедняжки Сьюзен скончался и мистер Хобсон, и мисс Хобсон вошла в дело на правах компаньона, одновременно став наследницей своего благочестивого бездетного дядюшки, Захарин Хобсона. Как-то раз, в воскресенье, мистер Ньюком, который вел за руку сынишку, повстречал мисс Хобсон, возвращавшуюся с молитвенного собрания. Малютка был так прелестен (что до самого мистера Ньюкома, то он был мужчина представительный и румяный, всю жизнь носил пудреный парик, сапоги с отворотами и медные пуговицы, а под старость, побывав в шерифах, являл собой поистине образец лондонского купца былых времен), — так вот, маленький Томми был так прелестен, что мисс Хобсон пригласила их с отцом погулять в саду своей "Обители"; она ни словом не упрекнула невинного малютку, когда тот принялся носиться по лужайке, где под лучами воскресного солнца сушилось сено, а на прощанье вынесла мальчику огромный кусок сладкого пирога, большую гроздь винограда, выращенного в домашних теплицах, и тоненькую брошюрку душеспасительного содержания. Назавтра у Томми весь день болел живот, однако в следующее воскресенье его папенька снова отправился на молитвенное собрание.

Вскоре после этого он прозрел. Стоит ли говорить, какие сплетни и пересуды пошли по Клепему, какие шутки и прибаутки отпускали записные остряки, как подсмеивались над ним на бирже, как тыкали его пальцем под ребро, говоря: "Поздравляем, старина Ньюком!", "Ньюком — новый компаньон Хобсонов!", "Отдай самолично эту бумагу Хобсонам, Ньюком, тогда они, наверно, все сделают" — и так далее и тому подобное; как стенали преподобный Гидеон Боулс и лишь недавно отторгнутый от папизма преподобный Атанасиус ОТрэди, вечно враждовавшие между собой и во всем несогласные друг с другом, кроме своей любви к мисс Хобсон, лютой ненависти к этому мирянину Ньюкому и страха перед ним. Все с той же решимостью, с какой он женился на женщине без гроша за душой, выбился из нужды и открыл свое дело, он храбро ринулся в бой и завоевал богатейший приз Сити, стоимость которого исчислялась в четверть миллиона. Все его старые друзья и вообще все порядочные люди, довольные, когда награждались честность, мужество и ум, радовались его счастливой судьбе и говорили "Поздравляем, Ньюком, старина!" или "Ньюком, дружище!", если это исходило от какого-нибудь купца, давно и близко его знавшего.

Конечно, мистер Ньюком мог бы пройти в парламент и даже стать на склоне лет баронетом, но он сторонился сенатских почестей и не мечтал о баронетском гербе. "Это мне ни к чему, — говорил он со свойственным ему здравым смыслом, — моим клиентам-квакерам это придется не по вкусу". Его супруга никогда не стремилась стать леди Ньюком. Ей приходилось вести дела торгового дома "Братья Хобсон и Ньюком"; отстаивать права порабощенных негров; открывать глаза бродящим во тьме готтентотам; обращать евреев, турок, неверующих и папистов, перевоспитывать равнодушных к вере, а порой и богохульствующих матросов; наставлять на путь истинный пресловутую прачку; руководить всей благотворительной деятельностью своей секты и осуществлять еще сотню мелких, не выставляемых напоказ добрых дел, отвечать на тысячи писем, выплачивать пенсионы множеству сектантских пасторов и неустанно снабжать пеленками их плодовитых жен; а после дневных трудов, по многу часов подряд, да еще стоя на коленях, внимать напыщенным проповедникам, которые обрушивали на ее голову свои докучные благословения, — таковы были обязанности сей жены, и чуть ли не восемьдесят лет кряду она ревностно исполняла их; она была деспотична, но заслужила на то право, была сурова, но верна своему долгу, строга, но милосердна и столь же неутомима в трудах, сколь и в благодеяниях; лишь к одному-единственному существу не знала она снисхождения — к старшему мужнину сыну, Томасу Ньюкому, — тому мальчугану, который когда-то играл в сене и к которому она поначалу прониклась такой суровой и нежной любовью.

Мистер Томас Ньюком, отец ее двух мальчиков-близнецов, младший компаньон торгового дома "Братья Хобсон и Кo", умер спустя несколько лет после того, как завоевал великолепный приз, с коим его от души поздравляли друзья. Но, так или иначе, он был всего лишь младшим компаньоном фирмы. В доме и в конторе на Треднидл-стрит всем заправляла его жена; сектантские пасторы успевали наскучить богу своими молитвами об этой святой женщине, прежде чем догадывались попросить о какой-нибудь милости и для ее мужа. Садовники почтительно здоровались с ним, клерки приносили на проверку приходо-расходные книги, но за приказами шли не к нему, а к ней. Ему, мне думается, смертельно надоели молитвенные собрания; рассказы о страждущих неграх вызывали у него зевоту, а обращенным евреям он от души желал провалиться ко всем чертям. Примерно в то время как французскому императору изменила удача в России, мистер Ньюком скончался. Ему воздвигли мавзолей на Клепемском кладбище, неподалеку от скромной могилы, в которой спит вечным сном его первая жена.

После женитьбы отца мистер Томас Ньюком-младший перебрался вместе со своей няней Сарой из маленького домика по соседству, где им так уютно жилось, в роскошный дворец, окруженный садами, теплицами, где зрели ананасы и виноград, лужайками, птичниками и прочим великолепием. Этот земной рай находился в пяти милях от Корнхилской водокачки и был отделен от внешнего мира высокой стеной густых деревьев, и даже ворота с привратницкой были увиты плющом, так что путешественники, совершавшие свой путь в Лондон на крыше Клепемского дилижанса, могли заглянуть туда только краешком глаза. Это был строгий рай. Едва вы ступали за ворота, как серьезность и благопристойность сковывали вас наподобие туго накрахмаленного платья. Мальчишка из мясной, который носился как сумасшедший на своей тележке по окрестным лугам и дорогам, насвистывая лихие песенки, услышанные им с галерки какого-нибудь нечестивого театра, и шутил со всеми кухарками, приближался к этому дому шагом, будто ехал за погребальными дрогами, и молча с черного хода передавал окорока и сладкое мясо. Грачи на вязах кричали здесь утром и вечером с важностью проповедников; павлины разгуливали по террасам степенно и чинно, а цесарки, эти лакомые птицы, больше обычного походили на квакеров. Привратник был человек строгий и служил причетником в соседней часовне. Пасторы, входя в ворота, здоровались с его миловидной женой и детками и награждали этих овечек душеспасительными брошюрками. Старший садовник был шотландский кальвинист самого ортодоксального толка и занимался своими дынями и ананасами лишь временно, в ожидании светопреставления, каковое, по его точным подсчетам, должно было наступить, самое позднее, через два-три года. Зачем, спрашивал он, дворецкий варит крепкое пиво, которое можно будет пить только через три года, а экономка (последовательница Джоанны Саускот) запасает тонкое полотно и всевозможные варенья? По воскресеньям (хотя в "Обители" и не очень жаловали это слово) домочадцы группами и парами расходились по разным молельням — слушать каждый своего проповедника — и только Томас Ньюком шел в церковь вместе с маленьким Томми и его няней Сарой, доводившейся ему, кажется, родной или, во всяком случае, двоюродной теткой. Едва Томмя научился говорить, его стали пичкать гимнами, подобающими столь нежному возрасту, дабы он узнал о жестокой участи, уготованной всем скверным детям, и наперед хорошенько усвоил, какие именно наказания ожидают маленьких грешников. Стихи эти он декламировал мачехе после обеда, стоя у огромного стола, ломившегося под тяжестью блюд со всевозможными фруктами и сластями и графинов с портвейном и мадерой, а вокруг сидели упитанные господа в черном платье и пышных белых галстуках; они хватали малыша, зажимали между колен и допытывались, хорошо ли он уяснил себе, куда неминуемо должны угодить все непослушные мальчики. И если он отвечал правильно, они гладили его по головке своими пухлыми руками, а когда он дерзил им, что случалось нередко, сурово ему выговаривали.

Няня Сара, или тетя Сара, не выдержала бы долго в этом душном эдемском саду. Но она не в силах была расстаться с мальчиком, которого ее хозяйка и родственница вверила ее попечению. В деревне они работали в одной мастерской, и когда Сьюзен стала женой коммерсанта, а Сара — ее служанкой, продолжали все так же нежно любить друг друга. В этом новом, богатом и чопорном доме она была всего-навсего нянькой маленького Томмж. Добрая душа ни словом не обмолвилась о своем родстве с матерью мальчика, а мистер Ньюком не удосужился сообщить об этом своим новым домочадцам. Экономка обзывала ее эрастианкой, а горничная миссис Ньюком, особа весьма строгих взглядов, доносила, что она верит в ланкаширских ведьм и рассказывает про них Томми всякую небывальщину. Чернокожий лакей (дворецкий, разумеется, был заодно с хозяйской горничной) досаждал бедной женщине своими ухаживаниями, в чем его к тому же поощряла хозяйка, собиравшаяся отправить его миссионером на реку Нигер. Немало любви, преданности ж постоянства пришлось выказать честной Саре за все эти годы жизни в "Обители", покуда Томми не отослали в школу. Неустанные мольбы и просьбы хозяина, который с глазу на глаз заклинал ее памятью любившей ее покойницы не покидать их; привязанность Томми, его простодушные ласки, его злоключения, слезы, проливаемые над гимнами и катехизисом, которые вдалбливал ему преподобный Т. Хлоп, ежедневно приходивший из Хайберийского колледжа и имевший твердый приказ не жалеть розог, дабы не избаловать ребенка, — все это удерживало Сару в доме, пока ее питомца не отослали в школу.