Михаил Херасков - Собрание сочинений

• Название: Собрание сочинений
• Автор: Михаил Херасков
• Жанр: Поэзия

Херасков (Михаил Матвеевич) — писатель. Происходил из валахской семьи, выселившейся в Россию при Петре I; родился 25 октября 1733 г. в городе Переяславле, Полтавской губернии. Учился в сухопутном шляхетском корпусе. Еще кадетом Х. начал под руководством Сумарокова, писать статьи, которые потом печатались в "Ежемесячных Сочинениях". Служил сначала в Ингерманландском полку, потом в коммерц-коллегии, а в 1755 г. был зачислен в штат Московского университета и заведовал типографией университета. С 1756 г. начал помещать свои труды в "Ежемесячных Сочинениях". В 1757 г. Х. напечатал поэму "Плоды наук", в 1758 г. — трагедию "Венецианская монахиня". С 1760 г. в течение 3 лет издавал вместе с И.Ф. Богдановичем журнал "Полезное Увеселение". В 1761 г. Х. издал поэму "Храм Славы" и поставил на московскую сцену героическую поэму "Безбожник". В 1762 г. написал оду на коронацию Екатерины II и был приглашен вместе с Сумароковым и Волковым для устройства уличного маскарада "Торжествующая Минерва". В 1763 г. назначен директором университета в Москве. В том же году он издавал в Москве журналы "Невинное Развлечение" и "Свободные Часы". В 1764 г. Х. напечатал две книги басней, в 1765 г. — трагедию "Мартезия и Фалестра", в 1767 г. — "Новые философические песни", в 1768 г. — повесть "Нума Помпилий". В 1770 г. Х. был назначен вице-президентом берг-коллегии и переехал в Петербург. С 1770 по 1775 гг. он написал трагедию "Селим и Селима", комедию "Ненавистник", поэму "Чесменский бой", драмы "Друг несчастных" и "Гонимые", трагедию "Борислав" и мелодраму "Милана". В 1778 г. Х. назначен был вторым куратором Московского университета. В этом звании он отдал Новикову университетскую типографию, чем дал ему возможность развить свою издательскую деятельность, и основал (в 1779 г.) московский благородный пансион. В 1779 г. Х. издал "Россиаду", над которой работал с 1771 г. Предполагают, что в том же году он вступил в масонскую ложу и начал новую большую поэму "Владимир возрожденный", напечатанную в 1785 г. В 1779 г. Х. выпустил в свет первое издание собрания своих сочинений. Позднейшие его произведения: пролог с хорами "Счастливая Россия" (1787), повесть "Кадм и Гармония" (1789), "Ода на присоединение к Российской империи от Польши областей" (1793), повесть "Палидор сын Кадма и Гармонии" (1794), поэма "Пилигримы" (1795), трагедия "Освобожденная Москва" (1796), поэма "Царь, или Спасенный Новгород", поэма "Бахариана" (1803), трагедия "Вожделенная Россия". В 1802 г. Х. в чине действительного тайного советника за преобразование университета вышел в отставку. Умер в Москве 27 сентября 1807 г. Х. был последним типичным представителем псевдоклассической школы. Поэтическое дарование его было невелико; его больше "почитали", чем читали. Современники наиболее ценили его поэмы "Россиада" и "Владимир". Характерная черта его произведений — серьезность содержания. Масонским влияниям у него уже предшествовал интерес к вопросам нравственности и просвещения; по вступлении в ложу интерес этот приобрел новую пищу. Х. был близок с Новиковым, Шварцем и дружеским обществом. В доме Х. собирались все, кто имел стремление к просвещению и литературе, в особенности литературная молодежь; в конце своей жизни он поддерживал только что выступавших Жуковского и Тургенева. Хорошую память оставил Х. и как создатель московского благородного пансиона. Последнее собрание сочинений Х. вышло в Москве в 1807–1812 гг. См. Венгеров "Русская поэзия", где перепечатана биография Х., составленная Хмыровым, и указана литература предмета; А.Н. Пыпин, IV том "Истории русской литературы". Н. К

---

ПѢСНЬ ВТОРАЯ

                       О вы, щастливые грядущихъ лѣтъ пѣвцы!
             Завидны ваши мнѣ Парнасскiе вѣнцы:
             Вы ихъ получите, воспѣвъ ЕКАТЕРИНУ,
             Мнѣ Музы не сiю назначили судьбину:
   5          Велятъ ко временамъ минувшимъ прелетѣть;
             Дивиться въ мысляхъ Ей, а Iоанна пѣть.
             Но древнiя дѣла имѣя предъ очами,
             Ея премудрости одушевлюсь лучами.

                       Изгнавъ изъ Царскаго жилища Iоаннъ
   10          Развраты, клевету, коварство, лесть, обманъ;
             Оставя праздну жизнь въ златомъ одрѣ лежащу;
             И маковы цвѣты и гроздiе держащу;
             Отвергнувъ отъ очей соблазновъ темноту,
             Что истинны святой скрывала красоту;
   15          Изъ грознаго Царя, какъ агнецъ, ставъ незлобенъ,
             Былъ солнцу Iоаннъ восточному подобенъ,
             Которое когда свое лице явитъ,
             Сiянiемъ лучей вселенную живитъ.
             Льстецы, что слабости Монарши умножали,
   20          Какъ темны облака домъ Царскiй окружали;
             Подобно солнечный вселенной льстящiй зракъ
             Сгущенныхъ тучь отъ глазъ скрываетъ часто мракъ;
             Когда поверхность ихъ лучами озлащенна,
             Отъ грома ихъ земля бываетъ устрашенна;
   25          Но нынѣ смутныя веселости разгнавъ,
             Всю важность ощутивъ Владѣтелевыхъ правъ;
             И возвративъ себя народу и коронѣ,
             Явился Iоаннъ какъ дневный свѣтъ на тронѣ;
             Сердца воззрѣнiемъ безмрачнымъ восхищалъ,
   30          Со умиленiемъ Боярамъ онъ вѣщалъ:
             О вы, которые державу мнѣ вручили [4],
             И царствовать меня во младости учили!
             Мнѣ мнится, моего правленiя заря,
             Не кажетъ днесь во мнѣ достойнаго Царя;
   35          Мечтается въ умѣ моихъ мнѣ предковъ слава,
             Я вижу подвиги младаго Святослава;
             Онъ зрится въ полѣ мнѣ между шумящихъ стрѣлъ,
             Парящъ во слѣдъ врагамъ Россiйскимъ какъ орелъ.
             Ревнуетъ духъ во мнѣ Владимиру святому;
   40          Завидую изъ рукъ его звучащу грому,
             Который онъ на Тавръ, на Халкидонъ металъ,
             И солнцемъ наконецъ своей державы сталъ;
             Отдавъ покой и миръ врагамъ своимъ недавнымъ,
             Россiю просвѣтилъ закономъ православнымъ.
   45          Предсталъ моимъ очамъ Великiй Мономахъ,
             Который наводилъ на Цареградцовъ страхъ,
             И гордость обуздавъ Монарховъ ихъ надмѣнныхъ,
             Къ ногамъ своимъ Царей увидѣлъ преклоненныхъ;
             Смиряяся Комнинъ, въ знакъ мира наконецъ,
   50          Ему приноситъ въ даръ порфиру и вѣнецъ.
             Я сей вѣнецъ ношу, державу ту имѣю,
             Но предковъ шествовать стезями не умѣю.
             Недавно возгремѣлъ побѣдами мой дѣдъ,
             Отечество свое отъ многихъ спасшiй бѣдъ:
   55          Россiя вознесла главу при немъ высоко,
             Потупилося ордъ враждующее око:
             Потомокъ я и сынъ Монарховъ таковыхъ,
             Имѣя ту же власть, нейду слѣдами ихъ.
             Злодѣями со всѣхъ сторонъ мы угнѣтенны,
   60          И столько презрѣны, сколь были мы почтенны.
             На что народамъ Царь, Вельможи имъ на что,
             Когда ихъ защищать не думаетъ никто?
             Вельможи и Цари отечества ограда!
             Мы спимъ, какъ пастыри безпечные у стада;
   65          Не Крымъ, и не Казань губители его,
             Мы первые враги народа своего.
             О Россы! ваша честь и слава умерщвленна,
             И есть ли въ свѣтѣ мы, забыла вся вселенна.
             Надъ самой бездной мы злощастiя стоимъ,
   70          Мы гибнемъ, но спасать Россiю не хотимъ!
             Казань, которая Россiю ненавидитъ,
             Теперь со трепетомъ Свiяжски стѣны видитъ;
             Тамъ другъ отечества, тамъ вѣрный Царь Алей
             Разсѣянныхъ Татаръ погналъ во градъ съ полей;
   75          Въ единое гнѣздо злодѣи наши скрылись,
             Широкiе пути намъ къ славѣ отворились;
             Не наши выгоды хощу вамъ описать,
             Хощу совѣта, какъ отечество спасать?
             Отважиться ли намъ съ Ордами къ трудной брани,
   80          Иль въ страхѣ погребстись и имъ готовить дани?
             Я стражъ отечества, а вы его сыны,
             И должны ваши быть совѣты мнѣ даны….

                       Такое Iоаннъ представилъ искушенье,
             Вельможамъ собраннымъ на твердое рѣшенье;
   85          Но каждый взоръ изъ нихъ другъ на друга кидалъ,
             И младшiй старшаго къ совѣту ожидалъ.
             Тогда отвѣтъ простеръ сѣдиной умащенный,
             Носящъ чинъ Ангельскiй и санъ первосвященный,
             Небеснымъ житiемъ извѣстный Данiилъ:
   90          О Царь! ты кровь мою къ отмщенью вспламенилъ,
             Ты бѣдство общее толь живо мнѣ представилъ,
             Что не любить въ сей разъ враговъ меня заставилъ;
             Но правила мои и санъ претитъ мой мнѣ,
             Другова поощрять и мыслить о войнѣ.
   95          Когда бы дѣйствiе слова мои имѣли,
             Нигдѣбъ оружiя на свѣтѣ не гремѣли;
             Однако есть враги, и бранямъ должно быть;
             Ихъ можно дозволять, но брани грѣхъ любить;
             Не кровiю алкать Монарха устремляю,
   100          Но вѣру защищать тебя благословляю.

                       Казалось съ небеси тѣ слышались слова,
             И преклонилася вѣнчанная глава.
             Сiяли радости въ очахъ у Iоанна;
             Но слышенъ тихiй гласъ Боярина избранна,
   105          Который зрѣлымъ былъ разсудкомъ озаренъ,
             Власами бѣлыми, какъ снѣгомъ, покровенъ;
             Кубенскiй Князь то былъ, столѣтiя достигшiй,
             Заслуги многiя отечеству чинившiй,
             Дрожащу руку онъ прижавъ ко персямъ рекъ:
   110                    Сѣдины на главѣ мой древнiй кажутъ вѣкъ,
             И щастiе уже не льститъ мнѣ никакое,
             Я только жизнь мою хочу скочать въ покоѣ;
             Не сродника во мнѣ почти, о Государь!
             Но старцевыхъ рѣчей послушай юный Царь:
   115          Не полагаяся на память усыпленну,
             Взгляни на грудь мою во браняхъ изъязвленну;
             Докажетъ подвиги мои тебѣ она,
             И сколько мнѣ должна извѣстна быть война.
             Подъ сѣнью тишины цвѣтетъ держава краше:
   120          Миръ сладкiй, не война вѣнчаетъ щастье наше.
             Въ любви къ отечеству я самъ и твердъ и гордъ,
             Но слабы стали мы противу сильныхъ Ордъ.
             Димитрiй, предокъ твой, въ чувствительномъ уронѣ,
             Мамая сокрушилъ и съ воинствомъ при Донѣ;
   125          Но долго ли покой въ Россiи процвѣталъ?
             Свирѣпый Тахтамышъ, какъ бурный вихрь, возсталъ,
             И въ сердце нашего отечества вломился,
             Россiйской кровiю полночный край омылся.
             Судьбы державы всей на случай не взлагай,
   130          Людей, о Государь! не грады сберегай.
             Для славы воевать, слаба сiя прiчина;
             А царство безъ гражданъ пустыня лишь едина.
             Спокоить смутный духъ, моимъ словамъ внемли:
             Коль любишь царствовать обширностью земли;
   135          Твои границы Днепръ съ полудня орошаетъ,
             Россiя Волжскiя струи до днесь вкушаетъ;
             Тамъ бурный Волховъ зришь, тамъ кроткую Оку;
             Ты Царь обширныхъ странъ! я смѣло изреку;
             Взведи съ престола ты твои повсюду очи,
   140          Владѣтель цѣлыя явишься полуночи;
             Народъ въ сравненiе обширности возьми,
             Мы бѣдны не землей, но бѣдны мы людьми.
             Съ кѣмъ хочешь въ брань итти? Отцы у насъ побиты,
             Младенцы бѣдствуютъ правленiемъ забыты;
   145          Старайся въ мужество ихъ младость привести,
             И юнымъ симъ птенцамъ дай время возрасти;
             Тогда со стадомъ симъ къ побѣдамъ устремляйся.
             Готовъ ко бранямъ будь, но алчнымъ не являйся.

                       То слово съ жадностью Князь Глинскiй подхватилъ,
   150          И взоры на себя всей Думы обратилъ.
             Сей Князь, коварный Князь, Вельможамъ былъ ужасенъ;
             Злокозненъ во враждѣ, и въ дружествѣ опасенъ.
             Въ той часъ во мрачости таяща острый взоръ,
             Вгнѣзденна хитрость тамъ, гдѣ Царскiй пышный дворъ,
   155          Во облакѣ густомъ надъ Думою носилась,
             Коснулась Глинскому, и въ мысль его вселилась;
             Разсыпавъ вкругъ его туманистую мглу,
             Простерлась по его нахмуренну челу;
             Во нравахъ былъ всегда онъ сходенъ мрачной ночи;
   160          Возведши впалыя на Iоанна очи,
             Онъ тако рекъ возставъ: блюди твой Царскiй санъ,
             Тебѣ для выгодъ онъ твоихъ и нашихъ данъ.
             Тебѣ ли сѣтовать, тебѣ ли Царь крушиться,
             И сладкой тишины для подданныхъ лишиться?
   165          Ты Богъ нашъ! Естьли бъ мы могли и нищи стать,
             То намъ ли на тебя отважиться роптать?
             Притомъ на что Казань, на что война и грады,
             Прiемлемъ безъ того изъ рукъ твоихъ награды;
             Блаженство во твоемъ владѣнiи цвѣтетъ;
   170          Любителямъ войны и цѣлый тѣсенъ свѣтъ!
             Къ тому достойны ли любви народы оны,
             Которы бунтовать дерзнутъ противъ короны?
             Свидѣтелемъ тому бунтующiй сей градъ,
             Коль горько пострадалъ за вѣрность здѣсь мой братъ!
   175                    Умолкъ, и сладостью придворной обольщенны,
             Развратныя сыны казались восхищенны;
             Ихъ очи Глинскаго одобрили совѣтъ;
             Ни чей не страшенъ сталъ ласкателямъ отвѣтъ;
             На собственну корысть въ умѣ они взираютъ,
   180          Но пользу общую ногами попираютъ.

                       Вдругъ будто въ пеплѣ огнь, скрывая въ сердцѣ гнѣвъ,
             Князь Курбскiй съ мѣста всталъ, какъ нѣкiй ярый левъ;
             Власы вздымалися, глаза его блистали;
             Его намѣренье безъ словъ въ лицѣ читали.
   185          На Глинскаго онъ взоръ строптивый обративъ,
             Вѣщалъ: ты знатенъ Князь, но ты несправедливъ!
             Цвѣты, которые разсыпаны тобою,
             Ужасную змiю скрываютъ подъ собою;
             Ты мщенiемъ однимъ за сродника горя,
   190          Отца у подданныхъ, отъемлешь ихъ Царя.
             Что Глинскiй плаваетъ въ довольствѣ и покоѣ,
             Россiю щастiе не сохранитъ такое.
             О Царь мой! властенъ ты мою изчерпать кровь,
             Однако въ ней почти къ отечеству любовь;
   195          Позволь мнѣ говорить: оставь богатству нѣги,
             Вели ты намъ пройти пески, и зной, и снѣги;
             Мы ради съ цѣлою вселенной воевать,
             Имѣнiе и женъ готовы забывать,
             Готовы защищать отечество любезно;
   200          Не робкими намъ быть, но храбрыми полезно.
             Орды ужасны намъ, ужасны будемъ имъ,
             Ужасны, ежели мы лѣность побѣдимъ;
             Отмстимъ за прадѣдовъ, за сродниковъ нещастныхъ,
             За насъ самихъ отмстимъ Ордамъ до днесь подвластныхъ:
   205          Лишь только повели, за Днепръ и за Казань,
             Въ сердцахъ мы понесемъ войну, тревогу, брань!
             Но естьли праздностью себя мы обезславимъ,
             И нашихъ силъ противъ Ордынскихъ не поставимъ;
             Пойду отсель на край вселенной обитать;
   210          Любви къ отечеству мнѣ нѣчемъ здѣсь питать!
             Подавлена она и сокрушенна лестью;
             Чины прiобрѣтать единой должно честью,
             Служить отечеству трудами и мечемъ,
             О чести я пекусь, а больше ни о чемъ….
   215          Какъ море бурями отвсюду возмущенно,
             Не вдругъ при тишинѣ бываетъ укрощенно:
             Таковъ и Курбскiй былъ; бесѣдовать престалъ;
             Но стонъ произносилъ и весь онъ трепеталъ.
             Въ то время Iоаннъ умильными очами
   220          Далъ знакъ, что Курбскаго доволенъ былъ рѣчами:
             Прiятный Царскiй взоръ читая за отвѣтъ,
             Придворные и сей одобрили совѣтъ.
             Испорченный давно придворныхъ почитаньемъ,
             Схватясь за мечь рукой, Князь Глинскiй всталъ съ роптаньемъ.
   225                    Но тутъ присутствуя, какъ тихая весна,
             Адашевъ ихъ разторгъ, какъ облаки луна;
             И рекъ: какой намъ стыдъ! врагамъ какая слава!
             Отъ нашихъ неустройствъ колеблется держава.
             Теперь ли внутренни раздоры начинать,
   230          Когда пришли часы отечество спасать?
             Мужайся Царь, ступай тебѣ отверстымъ слѣдомъ
             Къ спасенью общему отцемъ твоимъ и дѣдомъ;
             И терны оные пожни твоей рукой,
             Которые до днесь смущаютъ нашъ покой.
   235          А вы, правленiя почтенныя подпоры,
             Вельможи! прежнiе забудьте днесь раздоры.
             Се! намъ отечество стеная предстоитъ;
             Оно друзьями намъ въ совѣтахъ быть велитъ;
             Оно рыдаючи сынамъ своимъ вѣщаетъ:
   240          Тотъ врагъ мой, за мои кто слезы не отмщаетъ;
             Взгляните, говоритъ, на горы, на поля,
             Тамъ кровью Россiянъ увлажнена земля;
             Тамъ ваши сродники и дѣти избiенны,
             Выходятъ изъ гробовъ на васъ ожесточенны;
   245          Отмстите вы за насъ, отмстите! вопiютъ;
             Не мстимъ, и нашу кровь до днесь враги лiютъ.
             Вельможи! какъ свою державу успокоимъ,
             Единодушiя коль въ Думѣ не устроимъ?
             Презрѣнна зависть насъ снѣдаетъ и дѣлитъ,
   250          А честь о тишинѣ пещися намъ велитъ.
             Соединимъ сердца, раздоры позабудемъ,
             Тогда почтенными людьми мы прямо будемъ;
             Насъ Царь, отечество къ спасенiю зоветъ.
             О други! труденъ ли на сей вопросъ отвѣтъ?
   255                    Тогда Геройства духъ, во свѣтломъ видѣ зримый,
             Явился вкругъ всего собранiя носимый;
             Спокойство сладкое на лица изливалъ,
             Жаръ бодрости въ сердцахъ Боярскихъ запылалъ,
             И рѣчь сiю уста Хилкова вострубили:
   260          О братiя! онъ рекъ, иль бѣдство вы забыли,
             Кипящее вездѣ, какъ токи бурныхъ водъ?
             Князья за скипетры, за нихъ страдалъ народъ,
             И буря бранная въ отечествѣ шумѣла;
             Она близь трехъ вѣковъ какъ громъ вездѣ гремѣла;
   265          Въ сiи постыдныя Россiи времяна,
             Погасли Княжески священны имяна;
             Чужiе къ намъ пришли обычаи и нравы,
             Изгладились слѣды Россiйской древней славы.
             Иль грозныхъ дней опять дождаться мы хотимъ?
   270          Что мы гнѣздилища враговъ не истребимъ?
             Россiяне! изъ сей, изъ гордой сей Казани,
             Грозятъ набѣги намъ, раздоры, смуты, брани.
             Когда отечество погибло не совсѣмъ,
             Слѣпому щастiю обязны мы тѣмъ;
   275          Но естьли гидры сей глава не сокрушится,
             Россiя имяни со времянемъ лишится.
             Вельможи! презритъ насъ унывшихъ цѣлый свѣтъ;
             Потомкамъ плачущимъ мы должны дать отвѣтъ.
             Но царству кто изъ насъ не хочетъ обороны,
   280          Тотъ врагъ отечества, врагъ вѣры, врагъ короны,
             И долженъ общее презрѣнiе нести.

                       Князь Глинскiй не умѣлъ терпѣнья соблюсти,
             Садился, возставалъ, въ лицѣ перемѣнялся,
             И немощь возмечтавъ, изъ Думы уклонялся.
   285                    Но Царь, глаза свои возведши къ небесамъ,
             Вѣщалъ: хощу итти, хощу на Орды самъ.
             Онъ вѣдалъ мягкое вельможей многихъ свойство,
             И любящихъ двора роскошное спокойство,
             Въ которое своимъ примѣромъ ихъ вовлекъ,
   290          Къ терпѣнью и трудамъ привлечь ихъ, тако рекъ:
             Вы узрите меня въ войнѣ примѣръ дающа,
             Вкушающаго хлѣбъ и въ нуждѣ воду пьюща,
             Я твердость понесу одну противъ враговъ:
             Мнѣ будетъ одръ земля, а небо мой покровъ;
   295          Труды для подданныхъ мнѣ будутъ услажденьемъ,
             Начну я собственнымъ побѣды побѣжденьемъ;
             Коль роскошь узрите когда въ шатрѣ моемъ,
             То въ нѣгахъ утопать позволю войскамъ всѣмъ;
             И требую отъ васъ, когда вы мнѣ послушны,
   300          Пребудьте въ подвигахъ со мной единодушны,
             Устройте къ общему спасенiю умы,
             Да Россы будучи, и братья будемъ мы.

                       Слова сiи сердецъ уже не премѣнили,
             Но пущимъ жаромъ ихъ къ войнѣ воспламенили.
   305          И шумъ внимаемъ былъ какъ звукъ военныхъ лиръ;
             Казалось не на брань готовятся, на пиръ.
             Но слово, кое Царь и въ таинствѣ вѣщаетъ,
             Ни храмина въ себѣ, ни градъ не умѣщаетъ:
             О скрытыхъ узнавать пекущася дѣлахъ,
   310          Нескромность Царску мысль выноситъ на крылахъ;
             Сiя позорна страсть, принявъ лице и тѣло,
             По Царскимъ комнатамъ, по стогнамъ ходитъ смѣло,
             Касается она Царицынымъ ушамъ,
             Вѣщая: Iоаннъ идетъ къ Казани самъ!
   315          Князь Глинскiй, правдою сраженъ, еще лукавилъ,
             Въ ужасныхъ видахъ ей походъ Царевъ представилъ.
             Какъ буря тихiй день, въ ней сердце возмущалъ,
             И смерть Монаршую супругѣ предвѣщалъ.

                       Когда спокойствомъ Царь и славой услаждался,
   320          Единою совѣтъ душою оживлялся;
             Послушность ихъ была сходна водѣ рѣчной,
             Текущей по ея стремленью съ быстриной.

                       Вдругъ видитъ плачущу Царицу къ нимъ входящу,
             Младенца своего въ объятiяхъ держащу,
   325          Казалося, отъ глазъ ея скрывался свѣтъ,
             Или сама печаль въ лицѣ ея грядетъ;
             Тоски она несла чертахъ изображенны,
             И руки хладныя ко персямъ приложенны.
             Толь смутной иногда является луна,
   330          Когда туманами объемлется она,
             Съ печальной томностью лице къ землѣ склоняетъ,
             И видъ блистательный на блѣдный премѣняетъ.
             Пришла, и на Царя взглянувъ, взрыдала вдругъ,
             Скрѣпилась и рекла: ты ѣдешь мой супругъ!
   335          Ты жизнь твою цѣной великою не ставишь;
             Но вспомни, что меня отчаянну оставишь!
             Когда не тронешься любовiю моей,
             Ужель не умягчитъ тебя младенецъ сей?
             У ногъ твоихъ лежитъ онъ съ матерью нещастной,
   340          Уже лишенной чувствъ, уже теперь безгласной!
             Смотри, онъ силится въ слезахъ къ тебѣ воззрѣть,
             Онъ хочетъ вымолвить: не дай мнѣ умереть.
             Читай въ очахъ его нѣмые разговоры;
             О чемъ языкъ молчитъ, о томъ разскажутъ взоры;
   345          Вѣщаетъ онъ: спаси меня отъ сиротства,
             И мать нещастную отъ слезнаго вдовства.
             О Царь мой! о супругъ! имѣй ты жалость съ нами,
             Не отдѣлись отъ насъ обширными странами,
             Военнымъ, бѣствiямъ не подвергай себя;
   350          Иль храбрыхъ въ царствѣ нѣтъ вельможей у тебя?
             На что отваживать тебѣ не принужденно,
             Для Россовъ здравiе твое неоцѣненно?
             Храни его для всѣхъ, для сына, для меня!
             Останься! я молю, у ногъ твоихъ стеня.
   355          Когда же лютый сей походъ уже положенъ,
             И въ брань итти отказъ Монарху невозможенъ,
             Такъ пусть единою мы правимся судьбой;
             И сына и меня возми мой Царь съ тобой!
             Съ тобою будетъ трудъ спокойства мнѣ дороже;
   360          Я камни и пески почту за брачно ложе;
             Возми съ собою насъ!… Какъ кедръ съ различныхъ странъ
             Колеблемъ вѣтрами, былъ движимъ Iоаннъ:
             Но въ мысляхъ пребылъ твердъ… Царю во умиленье
             Представилось у всѣхъ на лицахъ сожаленье:
   365          Слезъ токи у Бояръ рѣками потекли,
             Останься Государь! Царю они рекли.
             Усердьемъ тронутый и нѣжными слезами,
             Заплаканными самъ воззрѣлъ къ нимъ Царь глазами;
             Супругу вѣрную поднявъ облобызалъ;
   370          Вельможамъ наконецъ такой отвѣтъ сказалъ:
             На что мнѣ быть Царемъ, коль трудъ за бремя ставить,
             И царствомъ самому отъ праздности не править?
             Чужими на поляхъ руками воевать,
             И разумомъ чужимъ законы подавать;
   375          Коль титломъ мнѣ однимъ Монарха веселиться,
             То власть моя и тронъ со всѣми раздѣлится;
             Я стану имянемъ единымъ обладать,
             По томъ отъ подданныхъ законовъ ожидать;
             Какъ плѣнникъ буду я, прикованный ко трону,
   380          Вожди другимъ вручивъ, къ стыду носить корону.
             На что же мнѣ вѣнецъ?… Возлюбленна моя!
             О ты, котору чту не меньше жизни я!
             Къ тебѣ я узами сердечными привязанъ;
             Но прежде былъ служить отечеству обязанъ,
   385          И только сталъ во свѣтъ наслѣдникомъ рожденъ,
             По званiю сему ужъ былъ предубѣжденъ,
             Въ народномъ щастiи мое блаженство числить,
             И собственность забывъ, о благѣ общемъ мыслить.
             Душевны слабости и нѣги отметать,
   390          Во подданныхъ друзей и ближнихъ почитать,
             Вотъ должность Царская… О вѣрная супруга;
             Мой первый есть законъ отечеству услуга;
             Не отторгай меня отъ бремяни сего,
             Которо свято есть для сердца моего;
   395          Когда, любя тебя, мой долгъ я позабуду,
             Супругъ и Царь тогда достойный я не буду.

                       Скончавшу таковы Монарху словеса,
             Казалось, новый свѣтъ излили небеса;
             Царица лишь одна объемлющая сына,
   400          Какъ солнце зрѣлася въ затмѣнiи едина.

                       Когда отъ слезъ Монархъ Царицу ублажалъ,
             Свiяжскiй вдругъ гонецъ въ собранiе вбѣжалъ;
             Онъ ужасъ на челѣ и видъ имѣлъ смущенный,
             И такъ отвѣтствовалъ Монархомъ вопрошенный:
   405                   Измѣна, Государь, измѣна въ царствѣ есть!
             Безбожный Царь Алей, забывъ законъ и честь,
             Стезями тайными отъ насъ въ ночи сокрылся,
             Съ Сумбекою Алей въ Казанѣ затворился;
             Боящихся Небесъ я присланъ отъ Бояръ,
   410          Сей новый возвѣстить отечеству ударъ.

                       Имѣя Iоаннъ своимъ Алея другомъ,
             Казался быть раженъ унынiя недугомъ;
             И рекъ въ смущенiи не умѣряя словъ:
             Се нынѣшнихъ друзья изпорченныхъ вѣковъ!
   415          Несытая корысть ихъ узы разрушаетъ,
             И прелесть женская горячность потушаетъ!
             Но Адску злобу мы у нашихъ узримъ ногъ;
             Намъ храбрость будетъ вождь, подпора наша Богъ!
             Велите возвѣстить слова мои народу,
   420          И двигнемъ силы всѣ къ поспѣшному походу;
             Коломна цѣлiю да будетъ всѣмъ полкамъ,
             Куда собраться имъ, куда собраться намъ;
             Оттолѣ потечемъ, устроя силы къ брани,
             Подъ сѣнiю Орла Россiйскаго къ Казани.
   425          Хоть весь на насъ востокъ вооруженный зримъ,
             Но съ вами въ брань идущъ я есмь непобѣдимъ!
             Царица нѣжная отъ трона удалилась,
             И въ сердцѣ у нее надежда поселилась.

                       Едва лишь возгремѣлъ во градѣ трубный гласъ,
   430          Духъ брани по сердцамъ простерся въ тотъ же часъ;
             И храбрость на стѣнахъ вздремавшая проснулась,
             На щитъ, на копiе, на мечь свой оглянулась:
             Я вижу въ прахѣ васъ, орудiямъ рекла,
             И пыль съ себя стряхнувъ, по стогнамъ потекла.
   435          Гдѣ праздность роскоши въ объятiяхъ гнѣздилась;
             Тамъ грозная война какъ огнь воспламенилась;
             Зажженный пламенникъ несетъ своей рукой,
             Летятъ изъ градскихъ стѣнъ утѣхи и покой,
             Межъ кроткихъ поселянъ убѣжище находятъ;
   440          Граждане шумъ одинъ и ужасъ производятъ.
             Уже орудiя звучатъ вокругъ знаменъ,
             Отмщенье вырваться готовится изъ стѣнъ;
             Брони его блестятъ; прямые Царски други
             Съ охотой жизнь несутъ отечеству въ услуги;
   445          Въ заботѣ радостной ликуютъ домы ихъ,
             Нахмуренна печаль въ слезахъ сидитъ у злыхъ.

                       О вѣчность! обрати теченiе природы,
             И живо мнѣ представь изчезнувшiе годы.
             Се вѣчность, возмутивъ священну тишину,
   450          Мнѣ кажетъ ратниковъ грядущихъ на войну!
             Держащiй булаву и щитъ златый руками,
             Князь Пронскiй зрится мнѣ предъ конными полками,
             Густыми перьями покрытъ его шеломъ,
             И мнится, издаютъ его доспѣхи громъ.
   455          Не угроженiемъ, не строгимъ разговоромъ,
             Но мнится правитъ Князь полки единымъ взоромъ.
             Изъ юношей сiя дружина состоитъ,
             Которыхъ родъ во всей Россiи знаменитъ.

                       Блестящiй мечь нося, Князь Палецкiй выходитъ,
   460          Съ пищалями стрѣльцовъ и съ копьями выводитъ;
             Вдали являются они какъ лѣсъ густой,
             И молнiи родятъ оружiй чистотой;
             Великое они покрыли ратью поле;
             Но сильны не числомъ, а храбростiю болѣ.
   465                    Но что восхитило вниманiе и взоръ?
             Я вижу пламенныхъ Опричниковъ соборъ! [5]
             Се войска цѣлаго подпора и надежда,
             Сiяетъ, будто огнь, златая ихъ одежда.
             Какъ въ храмѣ Божiемъ является олтарь,
   470          Такъ зрится мнѣ грядущъ въ срединѣ оныхъ Царь.
             На шлемѣ у него орла изображенна,
             Царя вельможами я вижу окруженна;
             Гдѣ онъ присутствуетъ, и слава зрится тутъ;
             Седмь юношей вокругъ оружiя несутъ;
   475          Иной идетъ съ копьемъ, иной съ большимъ колчаномъ [6],
             Съ великимъ сайдакомъ, съ мечемъ, съ щитомъ, съ тимпаномъ;
             Пернаты видятся чеканы вкругъ его.
             Въ Монархѣ Бога я представилъ самого,
             Когда онъ грозные съ небесъ низводитъ взгляды,
   480          Имѣя вкругъ себя перуны, вихри, грады;
             Блистаютъ огненны по воздуху лучи,
             Какъ звѣзды, съ небеси падущiя въ ночи;
             Дрожитъ вселенная, мiръ ужасъ ощущаетъ!
             Богъ мститъ, но стрѣлъ еще громовыхъ не пущаетъ,
   485          Мнѣ Царь представился въ величiи такомъ,
             Бiющiй медленно во звучный накръ жезломъ;
             Онъ множитъ въ ратникахъ отважность и вниманье,
             Которы громъ несутъ Казанцовъ на попранье.
             За нимъ избранные полки съ мечами шли:
   490          Возстала пыль, но свѣтъ отъ нихъ сiялъ въ пыли.
             Украшенъ сѣдиной, въ служенiи священномъ,
             Мнѣ зрится Данiилъ на мѣстѣ возвышенномъ;
             Грядуще воинство изъ градскихъ вратъ чредой,
             При пѣнiи кропитъ священною водой.
   495          Мой слухъ стенанiя съ военнымъ шумомъ внемлетъ;
             Братъ брата, сынъ отца прощаяся объемлетъ.
             Тамъ ратникъ зрится мнѣ покрытый сѣдиной,
             Трудами изнуренъ, болѣзнями, войной,
             Съ сердечной ревностью на воинство взираетъ,
   500          И руки томныя на небо простираетъ;
             Открылася его израненная грудь,
             О Боже! онъ вскричалъ, благослови ихъ путь!
             Съ высокой храмины взирающiй со стономъ;
             Но въ духѣ подкрѣпленъ святымъ своимъ закономъ,
   505          Родитель сына зря подъ шлемомъ, вопiетъ:
             Я можетъ быть съ тобой въ послѣднiй вижу свѣтъ!
             Но естьли жизнь свою ты въ полѣ и оставишь,
             Коль многихъ ты сыновъ отъ пагубы избавишь!
             Небесный обрѣти, или земный вѣнецъ;
   510          А естьли я умру, то Царь тебѣ отецъ.
             Тамъ смотрятъ матери на чадъ во умиленьѣ —
             Но все умолкло вдругъ, зрю новое явленье!
             Простерши взоръ къ Царю чертоговъ съ высоты,
             Царица нѣжная въ слезахъ мнѣ зришься ты!
   515          Какъ будто бы къ себѣ Царя обратно проситъ,
             Младенца своего на раменахъ возноситъ;
             Растрепанны власы, взоръ томный, блѣдный видъ,
             Поколебалъ Царя!… Но стонъ въ груди былъ скрытъ,
             Слезъ капли отеревъ, взглянулъ на мечь, на войски,
   520          И чувства на лицѣ изобразилъ геройски;
             Еще мнѣ видится съ небесъ простерта длань,
             Вѣнчающа полки, грядущiе на брань.

                       Но пусть къ Ордамъ несетъ Россiйскiй Марсъ перуны,
             Хощу перемѣнить на звучной лирѣ струны;
   525          Доколь кровавыхъ мы не зримъ еще полей,
             Воззримъ, что дѣлаютъ Сумбека и Алей.
             О Музы! лиру мнѣ гремящу перестройте,
             И нѣжности любви при звукахъ бранныхъ пойте;
             Дабы за вами въ слѣдъ мой духъ быстрѣй парилъ,
   530          Внушите пламень вашъ, прибавьте мыслямъ крилъ;
             Еще отдалены побѣдоносны брани,
             Вѣщайте трепетъ, лесть и хитрости Казани.

ПѢСНЬ ТРЕТIЯ