Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлиньский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним — Ланьлинский Насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

— Я ее попросила на кухне распорядиться, — отвечала Ван.

— А вино, которое тебе принес слуга, мне один придворный прислал, — объяснял Симэнь. — Настояно на бамбуке с целебными травами. Крепкая штука! А то я смотрю, здешнее вино тебе не по душе, вот кувшин сюда и отправил.

— Премного вам благодарна, батюшка, — с поклоном отвечала Ван. — Вот именно — не по душе! Да только мириться приходится, когда в таком захолустном переулке живешь. Тут и лавки-то приличной нет, не то что вина. За хорошими винами на Большую улицу идти надо.

— Погоди, приедет муж, поговорим, — успокаивал ее Симэнь. — Может, раскошелюсь, куплю дом на Львиной, туда и переберетесь. И ему до лавки рукой подать, и вся торговля под боком. Во всех отношениях удобно.

— Вот хорошо было бы! — поддержала его Ван. — А то мне и вас прямо жаль становится. Вон в какую даль добираетесь. А сколько тут злых языков! Я, конечно, сплетен не боюсь. Мое поведение безупречно. А вы, батюшка, распоряжайтесь так, как вам удобнее. А самого можно и не дожидаться. Он согласится со всем, что вы скажете.

Пока они разговаривали, в комнате накрыли стол. Ван пригласила Симэня. Он расстегнулся и сел за стол, на котором красовались куры, гуси, рыба, мясо и всевозможные деликатесы и сладости.

Ван наполнила чарки. Они сели рядышком и стали пировать. После нескольких чарок сняли одежды и легли, отдавшись необузданным усладам. Ван постаралась застелить постель помягче и надушила ее благовониями. Симэнь, убедившись, как она искусна в любви, решил показать в этот раз и свои способности и прихватил парчовый узелок. Оттуда он извлек серебряную подпругу, любострастный наконечник, серное кольцо, вываренную в снадобье белую шелковую ленту, подвесной нефритовый браслет, заполняющее пупок притирание и бирманский колокольчик-возбудитель.

Ван легла на подушку и высоко подняла нефритовую ножку… Симэнь протянул ей бирманский колокольчик и велел спрятать в сердцевину лотоса, себе приспособил серебряную подпругу, надел любострастный наконечник, умастил себя притиранием.

— Милый! — заворковала Ван, как только он приступил к делу. — А у тебя ногу не сведет? Возьми подушку и сядь. Я сама… — Немного погодя она продолжала: — Тебе, наверно, неловко? Может, мне ноги привяжешь, будет удобнее?

Симэнь и в самом деле привязал ей ногу к кровати.

Он стал срывать цветы с заднего двора. В наконечнике ему нелегко оказалось добраться до заветного цветка. Ван слегка хмурила брови и терпела. Симэнь играл цветком, и Ван, усевшись ему на колени, помогала ему.

— Не торопись, милый! — шептала она, обернувшись к нему. — Чтобы сорвать цветок с заднего дворика, нужно терпение.

Симэнь стал смотреть за каждым своим движением.

— Ван Шестая! — обратился он к ней по имени. — Дитя мое! Не знаю, как тебе, а мне этот окольный путь уж больно по душе. Я рад, что тебя встретил. До самой смерти не расстанусь.

— Мой милый! — отвечала Ван. — Поиграешь, поиграешь да и надоест тебе. Бросишь меня.

— Ты ж сама, наверно, убедилась, что я не из таких…

За столь милым лепетом они прорезвились так долго, как тянется обычно солидный обед, потом легли, крепко прижавшись друг к дружке.

Да,

Цветы, конечно, все
бальзамов ароматней,
Но с заднего двора
цветок ещё приятней.
Тому свидетельством стихи:
Мой милый, мой кумир
Рвет сзади ветки сливы.
В парадный вход на пир
Пришел с копьем игривым,
Вот в дом опять проник —
Сдержаться нету силы!
Скачу с ним напрямик,
Послушен конь мой льстивый.
Затем галоп сразит
Усталою усладой,
Смяв грим моих ланит,
Испариной прохладной.

Развлекались они вплоть до второй ночной стражи. Тут слуга привел коня, и Симэнь простился с Ван.

На другой день утром Симэнь направил двух стражников в Кожевенный переулок и приказал им привести Ханя Шулера. Его без лишних слов обвинили в воровстве, на пальцы надели тиски и всыпали двадцать палочных ударов, после чего по ногам его стекала кровь. Он пролежал целый месяц, чуть на тот свет не отправился. Впоследствии он трепетал при одном упоминании о связи с Ван Шестой.

Да,

Хоть с благородством, говорят, я вовсе не знаком,
Но кто вести умеет дом, тот и хозяин в нем.

Несколько дней спустя из Восточной столицы вернулись Лайбао и Хань Даого.

— Дворецкий Чжай остался барышней очень доволен, — докладывал хозяину Лайбао. — Просил передать вам сердечную благодарность, а нас оставил погостить. Вот вам, батюшка, его письмо. Он вам коня серой масти в подарок прислал. Приказчику Ханю пятьдесят лянов за дочь отвалил и двадцать лянов дал мне на расходы.

— Щедро вас одарили, — заметил Симэнь и стал читать письмо, пересыпанное благодарностями.

С этих пор и породнились Чжай Цянь с Симэнь Цином, стали величать друг друга сватьями, но не о том речь.

Хань Даого отвесил Симэню земной поклон и направился было домой.

— Хань, — окликнул его Симэнь, — а деньги себе возьми. Это вам за дочь в награду.

— Вы нас, батюшка, и так щедро одарили, — не решаясь взять деньги, отказывался Хань Даого. — Не могу я эти деньги брать. Мало вам было хлопот?

— Бери, говорят тебе, на грех не наводи! — настаивал Симэнь. — Да убери. Знаю, куда потратишь.

Хань отвесил земной поклон и пошел домой. Обрадованная Ван взяла у него вещи и подала воды смыть дорожную пыль.

Начались расспросы.

— Ну, как там дочка? — спрашивала она.

Хань Даого рассказал, как добрался до столицы.

— В солидный дом попала наша дочка, — говорил Хань. — Три комнаты ей отвели, двух служанок в услужение дали. Я уж не говорю о нарядах и головных украшениях. На другой день она нанесла визит госпоже хозяйке. Дворецкий Чжай был ею так доволен, что оставил нас погостить. Кормили-поили и нас, и слуг до отвалу. А на прощанье зять дал мне пятьдесят лянов в подарок. Я не хотел брать, а батюшка настоял, чтоб домой отнес.

Хань передал Ван серебро, и та его тотчас же спрятала. У нее будто от сердца отвалило.

— Надо будет завтра же матушку Фэн хоть ляном отблагодарить, — говорила Ван. — Спасибо ей, каждый день со мной время коротала. Ей и батюшка лян дал.

Служанка подала чай.

— А эта барышня откуда взялась? — спросил Хань.

— В служанки купила, — пояснила Ван. — Цзиньэр, поди сюда, поклонись хозяину.

Цзиньэр отвесила земной поклон и удалилась на кухню.

Ван Шестая поведала мужу о своих отношениях с Симэнем.

— После твоего отъезда не раз бывал у меня, — говорила Ван. — Дал четыре ляна. На них и купила служанку. За каждый приход по ляну, а то и по два оставлял. Тут твой братец ко мне было ворвался, думал поживиться, да силы не рассчитал — не на того напоролся. Хозяин его сразу в управу доставил. Здорово ему всыпали — больше носа не показывает. Хозяину к нам ходить неудобно. Обещал мне на Большой улице дом купить.

— Так вот отчего он не взял серебро, — сообразил Хань Даого. — Вот почему не велел тратить.

— Ну конечно! — подтвердила Ван. — Вот уж пятьдесят лянов есть, а там он нам еще немножко добавит и дом подходящий присмотрит. И все своим телом добываю. Он мне и наряды дарил.

— Если придет, когда я в лавке буду, делай вид, будто я ничего не знаю, — поучал жену Хань Даого. — А сама обращайся с ним поласковей. Служи ему как полагается. Куй, говорят, железо, пока горячо.

— Ишь, насильник! — засмеялась Ван. — Хорошо тебе денежки-то загребать, а знал бы, каково они мне достаются. Сколько мук терпеть приходится!

Так они пошутили немного. Потом Ван накормила мужа и, прибрав вещи, они легли спать.

На рассвете Хань Даого зашел в хозяйский дом, взял ключи от лавки и пошел торговать. В тот же день он наградил старую Фэн ляном серебра, но рассказывать обо всем этом подробно нет надобности.

Как-то Симэнь Цин и Ся Лунси вышли из управы вместе.

— Что это вы забросили белого коня? — спросил Ся Лунси, разглядывая стройного, серого в яблоках, скакуна, на которого усаживался Симэнь. — Хорош конь! А как зубы?

— Белого я на отдых поставил, — отвечал Симэнь. — А этого мне столичный сват Чжай Юньфэн в подарок прислал. А ему доставили от военного советника Лю из Сися. Только по четвертому зубу выросло. Хорошо ходит. Но с норовом: то кормушку опрокинет, то стремена порвет. Первое время много в весе терял, теперь лучше ест.

— Такой конь будет хорошо ходить, — заметил Ся. — Только как следует объездить надо. Он не для далеких путешествий. На нем по улицам гарцевать. В здешних краях такой лянов семьдесят-восемьдесят стоит. А у меня с конем что-то неладное стряслось. Пришлось у родных попросить. Без коня как без рук.

— Не огорчайтесь, сударь! — успокаивал его Симэнь. — Есть у меня каурый. Я его вам подарю.