Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлиньский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним — Ланьлинский Насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

— Сейчас уже дождь со снегом идет, — заметил Циньтун. — Как бы шубы не намочить. Хорошо бы попросить у матушки зонты.

У Вторая тотчас же достала зонты. Циньтун с зонтом пошел первым, двое солдат несли фонари. Они миновали, наконец, переулки и оказались на Большой улице. Цзинцзи все время пускал потешные огни.

— Иньэр, твой дом рядом, — сказал он певице. — Мы тебя проводим.

— А где она живет? — спросила Юэнян.

— Да вот в этом переулке, — показал Цзинцзи. — В большом доме. Как раз полпереулка пройти.

— Позвольте мне проститься с вами, матушка, — сказала Иньэр.

— Не надо раскланиваться, а то скользко, — заметила Юэнян. — Слуга проводит тебя до дому. — Она позвала Дайаня: — Ступай проводи Иньэр.

— Можно мы с Дайанем проводим? — спросил Цзинцзи.

— Идите, — последовал ответ.

И Цзинцзи с Дайанем направились вместе с Иньэр в переулок, а остальные продолжали свой путь.

— Вы ведь, сестрица, собирались сами проводить Иньэр, — сказала Цзиньлянь. — Что ж, раздумали?

— Вот дитя неразумное! — засмеялась Юэнян. — Я просто пошутила, а ты и поверила. Не нам с вами в «Прекрасную весну» ходить.

— А как же другие?! — не унималась Цзиньлянь. — Муж к певице, а жена за ним. По всем домам пройдет да скандал подымет.

— А ты возьми да попробуй! — отвечала Юэнян. — Тебя там сразу за красотку примут, глаза пялить будут, зазывать.

Так с разговорами вышли они на Восточную улицу и очутились перед домом свата Цяо. Свашенька Цяо со своей невесткой Дуань Старшей стояли у ворот. Еще издали заметили они Юэнян и стали звать к себе.

— Премного благодарна вам, свашенька, за гостеприимство, — повторяла Юэнян, — но время позднее, и нам пора домой.

— Не обижайте нас, дорогая, зайдите! — настаивала на своем госпожа Цяо и все-таки ввела Юэнян в гостиную.

Горели развешанные всюду фонари, на столе стояли фрукты и вино. Пирующих услаждали две певицы, но не о том пойдет речь.

Тем временем пир у ворот продолжался. Все сидели пьяные. Ин Боцзюэ и Се Сида ели целый день и были сыты по горло. Заметив, как клюет носом Симэнь, они перемигнулись, поспешно набили фруктами и сладостями рукава и удалились вместе с Хань Даого. Только Бэнь Дичуань не решался уходить и сидел наедине с Симэнем.

Накормили музыкантов, и Бэнь Дичуань помог хозяину с ними расплатиться. Музыкантов отпустили, слуги начали убирать со стола, а потом потушили фонари. Симэнь направился в дальние покои.

— Пора, сестрицы! — крикнул служанкам Пинъань, подойдя под окно Бэнь Дичуаня. — Батюшка в дальних покоях.

Юйсяо, Инчунь и Ланьсян пулей выскочили из-за стола и убежали, даже не попрощавшись с женой Бэня. Осталась Чуньмэй. Она поблагодарила хозяйку и, попрощавшись, не спеша вышла. У дальних покоев она поравнялась с Ланьсян. У той соскочила туфелька, и она отстала от подруг.

— Ишь понеслись, точно смерть за вами следом, — заругалась на нее Чуньмэй. — Туфли некогда обуть.

Симэнь был у Ли Цзяоэр, и все пошли туда. Мать наставница, завидев Симэня, удалилась из покоев Цзяоэр и пошла к Юэнян, где присоединилась к Сяоюй. Вошла Юйсяо и поклоном поприветствовала монахиню.

— Матушка за шубой присылала, а тебе и дела нет, — заворчала Сяоюй. — Я ведь даже не знаю, каким ключом открывать! Сколько мы мучались, а как открыли — там никакой шубы нет. Она, оказывается, совсем в другом шкафу! Сама убрала и не помнишь. Вот до чего вы там напились!

Румянец так и играл на щеках подвыпившей Юйсяо.

— Что, зло берет?! — говорила она Сяоюй. — Не пригласили тебя, негодницу, вот и бросаешься на всех, как собака.

— Только я и ждала приглашения от потаскухи! — ответила Сяоюй.

— Довольно, сестрицы! — уговаривала их монахиня. — Смотрите, батюшка услышит. И хозяюшки вот-вот придут. Лучше бы чай пока приготовили.

Вошел Циньтун с узлом в руке.

— Что, матушки воротились? — спросила Юйсяо.

— Да, — отвечал слуга. — Сейчас придут. Их свашенька Цяо к себе зазвала.

Служанки сразу примолкли. Вскоре Юэнян и остальные женщины подошли к воротам. Им навстречу вышла жена Бэнь Дичуаня, а Чэнь Цзинцзи с Бэнем поставили целую раму потешных огней. Когда Юэнян вошла в дом, ее приветствовали Ли Цзяоэр и старшая монахиня. Вышла и Сунь Сюээ. Она отвесила хозяйке земной поклон и приветствовала служанок.

— А где батюшка? — спросила Юэнян.

— У меня, — отвечала Ли Цзяоэр. — Я его спать уложила.

Юэнян промолчала.

Появились Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян и земным поклоном встретили хозяйку.

— Их тетушка Бэнь угощала, только что от нее пришли, — заметила Цзяоэр.

— Вот сукины дети! — после долгой паузы заругалась Юэнян. — Это еще к чему? Кто вам позволил?

— Они у батюшки спрашивались, — сказала Цзяоэр.

— Тоже распорядитель нашелся! — сердилась хозяйка. — Наш дом на храм предков стал похож: первого и пятнадцатого двери не закрываются — чтобы нечисть выходила.

— Матушка! О ком вы говорите! — вставила монахиня. — Поглядите, сестрицы — писаные красавицы.

— Писаные — недописаные! А к чему выпускать? Чтобы на них глаза пялили?

Поняв, что Юэнян не в духе, Юйлоу удалилась, а за ней вышли Пинъэр и дочь Симэня. Осталась одна монахиня, с которой Юэнян и легла спать.

Снег перестал только на четвертую ночную стражу.

Да,

Аромат искурился, и свечи погасли,
Почивают в ночи терема и террасы.
Завтра сбор овощей[650] наяву, не во сне —
Зажигаются свечи, счищается снег.

На этом тот день и закончился.

На другой день Симэнь отправился в управу. Примерно к обеду Юэнян, Юйлоу и Пинъэр проводили монахиню и встали у ворот. К ним приблизилась повязанная черным платком старуха в выгоревшей кофте, синей холщовой юбке, с котомкой за плечами. Это была деревенская гадалка, использовавшая черепаху и символы-гуа. Юэнян велела слуге проводить ее во двор. Гадалка остановилась у внутренних ворот, разложила карты с символами-гуа и установила чудотворную черепаху.[651]

— Погадай нам, — попросили женщины.

Гадалка упала перед ними на колени и отвесила четыре земных поклона.

— Сколько вам лет, сударыня? — спросила она Юэнян.

— Погадай рожденной в год дракона, — сказала Юэнян.

— Ежели в год большого дракона, — заговорила гадалка, — вам, стало быть, сорок два года, если малого — тридцать лет от роду.[652]

— Мне тридцать, — подтвердила Юэнян. — Родилась в восьмой луне пятнадцатого дня, в полночный час первой стражи под знаком земной ветви цзы.

Гадалка крутанула черепаху, которая сделала один оборот и застыла на месте. Старуха подняла первую гадательную карту. На ней были изображены чиновник со своей женой, сидевшие на возвышении. По обеим сторонам от них сидели и стояли слуги, охранявшие кладовую с золотом, серебром и драгоценностями.

— Вы, сударыня, — хозяйка дома, — начала гадалка. — Родились в год моу-чэнь. А соседние знаки моу-чэнь и цзи-сы — это дерево большого леса.[653] Кто рожден в эти годы, тот человеколюбив и исполнен чувства долга, радушен и щедр, милосерден и добродетелен, набожен и склонен к благотворительности и помощи ближнему. Всю свою жизнь вы ведете хозяйство и страдаете за чужие грехи. Вам в одинаковой мере присущи и ласка, и гнев. Но вы недостаточно благоразумно поступаете с теми, кто находится у вас в подчинении. Поистине, «коль нравится — смеется от души, не любо — так готова все крушить». Когда другие до полудня нежатся в постели, вы с раннего утра отправляетесь к алтарю предков, дабы возжечь благовония, а потом следите, чтобы в чистоте содержались очаг и котлы. Вы можете вспылить, но мгновение ока — и вы отходите — мирно беседуете, смеетесь. Правда, над палатою напастей у вас взошла Звезда Наказаний — Венера. На вас будут роптать и наговаривать, но добросердечие поможет вам снести все напасти, и проживете вы семь десятков лет.

— А будет ли у сударыни потомство? — спросила Юйлоу.

— Не обижайтесь на старуху, — проговорила гадалка. — Вот что скажу. Над палатою потомства виднеется что-то бесплотное.[654] У вас появится сын, но он покинет мир суеты и станет монахом. Он и проводит вас в последний путь. И сколько бы ни было у вас детей, их вам не удастся вырастить.

— Слышишь? — толкнула Пинъэр веселая Юйлоу. — Про твоего сына У Инъюаня говорит. Ему ведь даосское имя дали.

— Теперь погадай ей, — попросила Юэнян, указывая на Юйлоу.

— Мне тридцать четыре года, — сказала Юйлоу. — Родилась в одиннадцатой луне двадцать седьмого дня, в предрассветный час третьей стражи под знаком земной ветви инь.

Гадалка снова раскинула карты с символами-гуа и крутанула чудотворную черепаху, которая, повернувшись, застыла над палатою судьбы. Подняла вторую карту. На ней была изображена женщина в обществе троих мужчин. Один, в маленькой шапочке, был одет купцом, другой — облаченный в красное чиновник и третий — ученый-сюцай. Была тут также охраняемая кладовая с золотом и серебром. По обе стороны толпились слуги.