Эмилий Миндлин - «Красин» во льдах

• Название: «Красин» во льдах
• Автор: Эмилий Миндлин
• Издательство: Издание: Миндлин Э. Л. «Красин» во льдах. — М.: Детгиз,
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1961

Аннотация издательства: В 1928 году итальянский дирижабль «Италия» под командованием Нобиле летел к Северному полюсу и потерпел аварию. Весь мир взволновала судьба исчезнувших во льдах Арктики аэронавтов. На розыски отправились экспедиции нескольких стран, в том числе и три советские экспедиции. Но только одной из них — спасательной экспедиции на ледоколе «Красин» удалось пройти в глубь Арктики, достигнуть места аварии дирижабля и спасти погибавших. В документальной повести «Красин» во льдах» описаны необыкновенные приключения красинцев во время поисков аэронавтов «Италии» и знаменитого норвежского путешественника Руала Амундсена, заплатившего своей жизнью за попытку разыскать Нобиле и его спутников. Читатель узнает о людях, найденных красинцами на плавающих в океане льдинах, о тайне смерти шведского ученого Мальмгрена, покинутого своими спутниками в ледяной пустыне, о подвиге советского летчика Чухновского и его товарищей, о встрече с полярным Робинзоном, о людях, обнаруженных красинцами на необитаемом арктическом острове Фойн, и о спасении «Красиным» немецкого океанского корабля «Монте-Сервантес». Книгу «Красин» во льдах» написал Эм. Миндлин — участник исторического похода ледокола «Красин». Книга иллюстрирована кадрами из фильма «Подвиг во льдах» и фотографиями участников экспедиции.

---

Семнадцатого июня, к семи часам вечера, берега Пудде-фиорда были густо покрыты толпой народа.

— Да здравствует наш Амундсен!

В половине восьмого вечера гидроплан «Латам», в котором сидели Амундсен, Гильбо и Дитрихсен, взрыв зеленую воду фиорда, поднялся, рванулся на север… и Норвегия замерла.

Ее Амундсен исчез.

Через четыре дня после того, как на берегу Пудде-фиорда народ Норвегии кричал: «Да здравствует наш Амундсен!» — «Красин» входил в Пудде-фиорд.

Мы слышали крики с яхт, шлюпок и лодок. Люди размахивали руками и, глядя на ледокол, кричали:

— Спасите Амундсена!

На улицах Бергена за красинскими матросами бегали норвежские школьники, снимали шапки и хором твердили:

— Спасите Амундсена!

Два дня «Красин» грузился углем в Пудде-фиорде. Мы покидали Берген в белую, молочную ночь. На склонах гор расцветали костры. Отъезд совпадал с праздником Ивана Купалы. Яхтами и катерами был покрыт Пудде-фиорд. Сотни лодок окружали нашего «Красина».

В лодках сидели люди и горестно кричали вслед уходившему кораблю:

— Спасите нашего Руала! Спасите нашего Амундсена!

Фиорд одевался туманом, когда большой катер, переполненный пассажирами, прошел у самого борта ледокола. Красное знамя было развернуто на его корме. Люди на катере пели «Интернационал».

Утром зеленые волны Атлантического океана мерно покачивали наш корабль.

Товарищи красинцы

Сигара в зубах. Над сигарой — на верхней губе — крошечные черные усики. Лицо у человека смуглое, бритое, волосы напомажены и зачесаны аккуратно, на висках седина, а под пиджаком три жилета. Человек в чулках и коротеньких брючках потирал руки и, вынув наконец изо рта сигару, принялся развивать свою точку зрения. Говоря, он сжимал двумя пальцами толстую, наполовину выкуренную сигару, подносил ее к выпуклым стеклам своих больших круглых очков, внимательно рассматривал серый пепел и излагал свою мысль на немецком языке, хотя его родным был итальянский. Мысль собеседника заключалась в том, что он вовсе не против социализма.

Джудичи, корреспондент миланской газеты «Коррьера делла Сера», только называл те условия, без которых он не считал возможным согласиться на социализм. Во-первых, он, Джудичи, должен получить «одну маленькую жену», во-вторых — «одну маленькую виллу», в-третьих — «один маленький автомобиль», в-четвертых — «одну маленькую тысячу долларов в неделю». При соблюдении этих условий Джудичи готов дать согласие на социализм!

Изложив свои условия, Джудичи вставлял сигару в зубы, смотрел поверх очков и в совершенном восторге от собственных слов в течение получаса шумно потирал руки. Он умудрялся производить при этом такие звуки, что штурман Яков Петрович Лекздынь выскакивал из своей каюты выяснить, не оборвалась ли якорная цепь или не обрушился ли на спардеке деревянный помост, на котором стоял самолет Чухновского.

Давид Джудичи стал пассажиром «Красина» в Бергене вместе со знаменитым норвежским исследователем Шпицбергена доцентом Адольфом Гулем.

Джудичи отправился в Арктику в коверкотовом летнем пальто. Но уже в Бергене он напялил на себя несколько жилетов, которые один за другим снимал в течение первого дня. К вечеру на Джудичи остался только один жилет. С неудовольствием оглядев нашу «робу», из которой мы после Бергена вовсе не вылезали, Джудичи заметил, что даже в полярном походе намерен соблюдать элегантность. Когда через некоторое время, уже во льдах, мы влезли в огромные теплые полушубки, вид их привел Джудичи в ужас. Он смотрел на нас с мистическим страхом и боязливо дотрагивался пальцем до черной кожи моего полушубка.

Бедный Джудичи! Через два дня после того, как «Красин» вошел во льды, в разговоре с Пономаревым он спросил, нельзя ли и ему, Джудичи, получить полушубок. Итальянцу выдали его в тот же день. Джудичи влезал в него, испуская крики восторга. Он был очень забавен в своем черном кожаном полушубке, в коротеньких штанишках и в шерстяных чулках.

С первого дня итальянец стал одним из пяти «угловых» жильцов кают-компании «Красина». Ледокол вовсе не приспособлен для такого количества людей, какое было на нем в течение всего времени исторического похода на север. О комфорте и думать никто не смел. Кают-компания одновременно служила и столовой, где мы ели и пили пять раз в день, и комнатой отдыха, где отдыхали после вахты сменявшиеся штурманы. Наконец, кают-компания служила и спальней для «угловых жильцов», как в шутку называл наш капитан Давида Джудичи, Адольфа Гуля, журналистов Южина, Суханова и меня.

Джудичи водрузил на столик возле себя пишущую машинку и часами выстукивал радиотелеграммы объемом в тысячи слов. Иногда он ложился с книжкой в руках, ставил книжку перед глазами, и через минуту тонкий свист разливался по кают-компании. Джудичи необыкновенно музыкально храпел. Ксения очень любила звук храпа Джудичи. Она слушала его, сложив на груди руки, и умиленно разглядывала лицо спящего итальянца.

Доцент Гуль был самым пожилым человеком не только в нашей кают-компании, но и на всем корабле.

Штурман Петров назвал его «человеком, который есть полуостров». Именем Гуля назван маленький полуостров на западном берегу Шпицбергена, на так называемой Земле Хокона VII. Шпицбергену Гуль посвятил свою жизнь. Он являлся начальником почти всех норвежских правительственных экспедиций на Шпицберген. В то время лучшими картами Шпицбергена считались те, что составлены Адольфом Гулем.

Очень крепкий человек пятидесяти лет, с коротенькой рыжеватой бородкой, он много раз на день причесывал свои светлые, седые с рыжинкой, волосы. Гуль был скромен и мягок в обращении всегда и со всеми. Подходя к столу, он обычно потирал руки и произносил русское «доброе утро». Дотрагиваясь до суповой миски, смотрел внимательно на соседа и задавал вопрос: «Суп?» — «Суп», — говорил сосед, и Гуль удовлетворенно качал головой. Так он поочередно знакомился с названиями всех блюд, а также со всеми предметами, находившимися в кают-компании. Затем он продолжал расширять круг своих знаний, запоминал русские названия частей корабля, названия одежды, заучивал глаголы и радовался, когда ему удавалось произнести за столом русскую фразу.

Во время одной из своих экспедиций на Шпицберген Гуль остался в горах. Безмолвие гор Шпицбергена полно звуков. С горных вершин ползут сияющие синие глетчеры. На горных вершинах рушатся ледяные глыбы и синими метеорами слетают в долину. Гул рождения этих ледяных «метеоров» разносился по горным вершинам, где бродил тогда еще молодой ученый Гуль. В тот день Гуль унес с горных вершин в долину горсть промерзлой земли — память о почве горных вершин. В одном из красных деревянных домов людского поселка Гуль рассматривал, изучал горсть земли, взятой им на высоте двухсот сорока метров над уровнем моря. Горсть земли была кладбищем миллиардов живых существ, живших миллионы и миллионы веков назад. В горсти земли, принесенной им с высоты двухсот сорока метров, Гуль увидел остатки морских моллюсков. Тот день положил начало работе Гуля по изучению состава горных высот Шпицбергена. Гуль понял и доказал, что суша архипелага Шпицберген поднимается, растет из воды. Море отступает от этой земли. Эта земля — бывшее дно моря. Гуль написал об этом книгу. В Осло, столице Норвегии, Гуль был директором Института Шпицбергена и Медвежьего острова.

На «Красине» Гуль ревностно принялся изучать русский язык.

Он выговаривал не «суп», а «су-уп». Он произносил не «спасибо», а «спаси-ибо». Гуль бывал в России и переписывался с русскими учеными.

Гуль и Джудичи так не походили один на другого, что не могло быть зрелища более странного, чем Гуль и Джудичи, живущие в общем углу. Оба они были у нас на положении иностранных гостей советской арктической экспедиции и обитали с нами в кают-компании.

Ленинградец Южин подсаживался иногда к пианино и напевал. Весь его репертуар состоял из единственной песни, которая в короткий срок стала знакома всем на «Красине», так же как и единственная острота его, с которой Южин не расставался в течение двух месяцев плавания на ледоколе. Острил он следующим образом. Если его собеседник выражал по поводу чего-нибудь неудовольствие, Южин скалил зубы и изрекал:

— Но ведь экспедиция «Красина» из-за этого не расстроится!

— Отчего бы вам не побриться? — спрашивал собеседник. — Вы уже пятый день не бриты!

— Экспедиция «Красина» не расстроится, если я и не побреюсь, — неизменно отвечал Южин.

Позднее, когда острота его приелась, к нему обращались примерно так:

— Южин, хотя экспедиция «Красина» не расстроится, если вы не побреетесь, но почему бы вам не побриться?

Тогда Южин фыркал и на долгое время оставался с оскаленными зубами и глазами, которые не переставали смеяться. Он обладал способностью, которой все искренне завидовали: мог читать в любой обстановке. За два месяца красинской экспедиции при ежедневных попытках засесть за книгу мне удалось прочитать семьдесят две страницы книги, которая называлась «Благонравный роман». Другим удавалось не больше. И только невозмутимый Южин читал целые дни.