Георг Гейм - Вечный день

• Название: Вечный день
• Автор: Георг Гейм
• Издательство: Наука
• Жанр: Поэзия
• Год: 2003
• ISBN: 5-02-032700-X

"Вечный день" — единственный прижизненный сборник стихов немецкого поэта Георга Гейма (Georg Heym, 1887–1912). Книгу составляют 41 стихотворение. Все они, за исключением двух — "Самый длинный день" и «Тучи», были написаны с апреля по февраль 1911 г.

Текст снабжен комментариями и подробной статьей А.В.Маркина "О книге "Вечный день"".

Творчество Георга Гейма открывает в немецкой поэзии особые возможности. В тяготевшем к абстрактности экспрессионизме поэзию Гейма выделяет главенство предметности. Поэт разворачивает за картиной картину. Голос его не слышен. Откликаясь на первый стихотворный сборник Гейма, Эрнст Штадлер писал о нем еще в 1911 г. как о крупнейшем даровании, "совершенно поглощенном созерцанием своих образов, как будто оцепеневшем от их ужаса, но без ощутимого резонанса души, лирической взволнованности, полностью отдавшемся предметной мощи своих картин". Именно в этом смысле поэзию Гейма называли "молчащей". Однако молчание это не абсолютно. Особый характер и у его предметности. Жизнь не воспринимается больше непосредственно — она предстает как предмет истолкования, трудной рефлексии художника. Его стихи дали впечатляющий вариант тех новых отношений между субъектом и объектом, лирическим Я и миром, которые по-своему решались не только крупнейшими поэтами-экспрессионистами, но — во множестве вариантов — всей мировой поэзией XX века.

---

Зима{31}

Зима врастяжку. По ровной глади
Голубые снега. На дорогах стрелки
На четыре стороны показывают друг другу
Лиловое безмолвие горизонта.

Четыре дороги, все — в пустоту,
Скрестились. Кусты — как стынущие нищие.
Красная рябина блестит печально,
Как птичий глаз. Четыре дороги

Застыли на миг пошептать ветвями,
И вновь вперед, в четыре одиночества,
На север и юг, на восток и запад,
Где небо к земле придавило день.

Земля из-под жатвы горбом, как короб
С треснувшей плетенкой. Белою бородой
Она щетинится, как солдат после боя,
Сторож над мертвыми после жаркого дня.

Снег бледнее и день короче.
Солнце дышит с низких небес
Дымом, которому навстречу только
Лед горит, как красный огонь.

Вечер{32}

День потонул в червонном багрянце.
Река бела небывалой гладью.
Движется парус. У руля, как вырезанный,
Лодочник высится над большой кормой.

На всех островах в прозрачное небо
Вскинулся красный осенний лес,
И шелест веток из темных омутов
Отзывается дрожью кифарных струн.

Сумрак с востока разливался вширь,
Как синее вино из опрокинутой чаши,
А поодаль стояла, окутанная в черное,
На высоких котурнах большая ночь.

Осень{33}

Осенний хор: из лесов выступают фавны,
Рука за руку, неисчетный хоровод.
Под гуденье вскрученных
Бараньих рогов они пляшут пляс.

Шерсть на ляжках,
Белая и желтая, трясется от прыжков.
Из крепкого темени торчат короткие
Рога, в багряной виноградной листве.

Топочут копыта,
Тирсы бьют по выступам скал.
На солнечных полянах звучат пеаны —
Дыбом грудь, дыбом черная шерсть.

Лесное зверье, кто в бег, кто вскачь,
Распугано шумом на все четыре стороны.
И только бабочки порхают над пляшущими,
Опьяняясь запахом хмельных цветов.

По полю, по лугу, к ручью, вдоль берега,
Поросшего камышами. Камыш — враспах,
И они копытами — прямо в воду,
Отскребая от шкур чащобную грязь.

Тростниковыми дудками отзываются дриады
С деревьев, сплетшихся вокруг лугов.
Фавны смотрят вверх. По их бурым спинам
Каплями, как масло, стекает вода.

Они лезут вверх, вздуваясь от похоти,
И взвывая от страсти, ползут по сучьям.
Эльфы разлетаются прочь — туда,
Где тишь еще дремлет в золотистых всхолмьях.

Крестный ход{34}

Бескрайний край, где лето и ветер,
И ветру вверились светлые облака,
Где зреет золотом желтое жито
И связанная в снопы высыхает рожь.

Земля туманится и дрожит
В запахах зеленых ветров и красных
Маков, которые уронили головы
И ярко горят от копны к копне.

Проселок выгнулся в полукруглый мост
Над свежей волною и белыми каменьями
И длинными водорослями в длинных
Струях под солнцем, играющим в воде.

Над мостом возносится первая хоругвь,
Пылая пурпуром и золотом. Оба
Конца ее с кистями справа и слева
Держат причетники в выцветших стихарях.

Слышится пение. Младший клир
С непокрытыми головами шествует
Впереди прелатов. Старинные, благолепные
Звуки над нивами разносятся вдаль.

В белых одежках, в маленьких веночках
Маленькие певчие истово поют;
И взмахивают кадилами мальчики
В красных сутанах и праздничных шлыках.

Алтарные движутся изваяния,
Мариины раны[50] сияют в лучах,
И близится Христос с деревянным желтым
Лицом под сенью пестроцветных венков.

Под навесом от солнца блещет епископская
Митра. Он шагает с пением на устах,
И вторящие голоса диаконов
Возносятся в небо и разносятся по полям.

Ковчежцы сверкают вкруг старых мантий.
Дымят кадила тлением трав.
Тянется шествие в пышности полей.
Золото одежд выцветает в прожелть.

Шествие все дальше. Пение все тише.
Узенькая вереница втягивается в лес,
И он, зеленый, блещущую глотает
Темными тропами златодремлющей тишины.

Полдень настает. Засыпают дали.
Ласточка заблудилась в бескрайних высях.
И вечная мельница у края неба
Тянется крыльями в белые облака.

День{35}

Пальмира.[51] Храм. И пыль на ветру,
Шелестящем между колонн в часы
Полого полдня, когда в голубом
Своде застыло солнце. Золото

Ветра ткет золотую пыль
Полдня, как дым над блеском пустынь,
Как шелк шатра над страшною ширью.
Крыша мира. Зефир, как дальние флейты,

Поет, и тихо подпевают пески.
Безудержен свет. Аромат дамасских
Роз вздымается воздушной волною,
Как пламя, режущее эфир.

Красной кровью белых быков
Кипят алтари, вкруг которых люд
Осязает россыпи теплых брызг,
Вспыхнувших рубинами на светлых тогах.

В синем полдне на белом поле
Пляшет плясун, пьяный от лучей.
Но свет уходит. Гаснет Ливан,
Обитель кедров во имя Божье.[52]

День мчится к западу. Выгиб неба
Залит золотом. Это круглый
Божий щит прикрывает спину
Беглого бога. Шелом о синем

Султане катится к горизонту,
К морю, к жемчугу островов,
Мимо горной Иды,[53] в дубравной буре,
Где гулко буйствует Геллеспонт,[54]

И прочь от вод — к зеленому вечеру.
Трубные шаги его будят гул
На кручах Оссы.[55] Мимо троянских
Камышей, по багровым лесам, по мягким

Бархатным лугам — пурпурным сапогом,
Вслед огню, летевшему из Трои в Аргос,
Он вломился в Халкиду.[56] Под ним шумит
Море из пропастей зеленых гротов.

Над землей и морем он вскинул руку,
Черную, как полымя. Полным вздохом
Он окутал море в тяжелый пар,
Белой пастью лижущий багрец подошв.

Вьющейся громадою фиолетовый
Льется плащ его по пятам
К марафонским могилам, где в белой пене
В раковину моря дует Нептун.

Ветер его ног опахнет крылами
Красные флаги прибрежных камышей
Дальней Элиды, когда месяц-щитоносец
Выпрядет в ночь первую темную нить.

Смерть влюбленных{36}

В высоких воротах простерлось море
И золотооблачные столбы,
Где поздний день окаймляет небо,
А снизу грезит водная ширь.

Забудь печаль. Она утонула
Вдали, в играющей влаге. Забудь
О прошлых днях. Пусть шепотом ветер
Поет тебе горе свое. Не слушай.

Не плачь. Скоро мы с тобою будем
В преисподнем царстве теней
Жить и спать навек между мертвыми
В потаенных демонских городах.

Нам смежит глаза одиночество,
И в покоях наших будет покой.
Только рыбки скользнут из окон в окна,
Только ветер в коралловых ветвях.

Мы будем, навеки вместе,
В тенистых рощах на дне,
Отуманясь единою волною,
Губы в губы впивать единый сон.

Смерть нежна. Она даст нам родину —
Ту, которой не даст никто другой.
Смерть снесет нас, окутав в мягкое,
В тихий темный сонный дол мертвецов".

Морская душа запевает песню
Пустому челноку, игрушке глухих
Вихрей, и он гонится в одиночество
Океана, вздыбленного в слепую ночь.

Сквозь валы мчится птица корморан,[57]
Сея темные сны с зеленых крыльев.
Под водою плывут в последний путь
Мертвецы, как бледные лилии.

Глубже, глубже. Море, сомкнувши пасть,
Блещет белым блеском. И только
Небо напряглось, как орлиный взмах
Синих крыльев над закатной пучиной.

Офелия{37}