Сергей Гомонов - Душехранитель

• Название: Душехранитель
• Автор: Сергей Гомонов
• Жанр: Прочие приключения

Представьте, что вы — телохранитель у крупного дельца, бывшего военного. Хозяин дает вам выходной, и именно в этот день на него устраивают покушение. Вы успеваете к умирающему, и он просит вас присмотреть за его дочерью, незадачливой предпринимательницей, поскольку не без оснований считает, что те люди не ограничатся покушением лишь на него. А девушка оказывается той еще штучкой. Но все это еще цветочки. Главное таится в том, что все они — не те, кем привыкли себя воспринимать…

---

Незнакомец промолчал. Аксакал поднялся на ноги:

— Рад был увидеть тебя. Рад буду встретить тебя, когда к тебе придет твой тринадцатый…

— Я тоже, — почти шепнул пленник. — Если он придет…

Дед-чеченец прошел мимо Романа, который лежал с колотящимся сердцем. Скрипнула створка ворот, лязгнул ржавый засов. Что-то неосязаемое, из-за чего мутились мысли Комарова, испарилось вместе с уходом старика.

О чем таком странном они говорили? Что все это может означать? А новичок-то не выглядит рабом… Этому у Романа есть два объяснения: либо парень совсем недавно попал в плен, либо здесь что-то нечисто. Если первое, то по своему печальному опыту Комаров знал: оказавшись тут, люди первое время находятся в полном смятении, их терзает непрерывный страх. Незнакомец — идеально спокоен. Даже провел демонстрацию силы перед этим пацаном-сторожем, которого здесь все боялись и ненавидели больше остальных хозяев. Ваха чуть струю не пустил в штаны. Такого мстительный и подловатый мальчишка новичку не простит.

Но есть и второй вариант, при котором пленник знал, что делает. И прекрасно понимал, что за бесчинство голову оторвут скорее Вахе, нежели ему. Хотя Комаров и отупел за полгода в статусе раба, но соображать еще не разучился. Тем более, когда речь шла о собственной, подвешенной на ниточке, жизни.

Если же «дело нечисто», самоуверенность парня, выдающего себя за пленника, может означать лишь одно: он вовсе не русский, а чеченец. «Подсадная утка». И сюда его поместили, желая что-то выведать. Возможно, у кого-то из рабов. Почему нет?.. Вот только у кого?..

Примерно так рассуждал Комаров, падая в круговерть сумбурных сновидений. Мама, Танька, довоенный Гудермес, Бахчисарай… Отец, который после развода забрал сына с собой в Крым, а дочь оставил бывшей жене. Мелькнула и исчезла спускающаяся по лестнице рыжеволосая девушка в подъезде того дома, где еще совсем недавно жил Роман… Хромой хан Теймер и хитроумный Одиссей… нет, не Одиссей, а ингуш Цаген… Войны, войны, войны. Правители и нищие. Затмение солнца. Снова рыжеволосая девушка, сбегающая по ступенькам, ее странный, хоть и брошенный вскользь, взгляд на него, на Комарова… Синие глаза пленного парня… Взгляд той девушки… Взгляд пленного… Взгляд девушки… Провал… Темнота. А потом яркий-яркий сон…

* * *

А вот Хусейну уже не спалось. В отличие от рабов, Горец не был изможден. В отличие от проходивших через этот аул боевиков, не был измучен бесконечными перестрелками и погонями. Но для хозяина дома, для старосты Удугова, он должен пока притворяться, что спит мертвым сном после долгого перехода и выматывающего преследования. До утра еще очень далеко. Как и до той таинственной операции, о подробностях которой знал только Ромальцев. Ромаха сейчас в безопасности, но утром, когда все начнется, он должен быть на свободе…

Горец не отдавал себе отчета, что тянет его к Владу. Он чувствовал, что Ромаха необходим ему. Прежде тот не разделял проявлений дружеских чувств Усманова, и Хусейн предпочитал не навязываться. Но несколько месяцев назад все изменилось. И Влад изменился. Он готов помогать Хусейну, не спрашивая, что, зачем и почему. Горец это знает. И со своей стороны также не поскупится, не струхнет, потребуйся помощь Ромальцеву. Это нормальная взаимовыручка, одобряемая тут, на Кавказе, воспетая в местном фольклоре, кодекс чести настоящего джигита. Но там, в России… Там все иначе. Слишком «добренький» вызывает подозрение, тем более, если он — чеченец. Порядочность почти приравнена к глупости. Хусейн узнал даже одну русскую поговорку, которой прежде не слышал: «Простота хуже воровства». В России нельзя оставлять двери незапертыми. Двери твоей души. Там каются, чтобы грешить дальше. Впрочем, все изменилось нынче и здесь, на родине Горца. Все превратилось в сущий ад…

Уехав из родного города, из Грозного, Хусейн до сих пор чувствовал себя в Ростове-на-Дону отщепенцем. Явной неприязни по отношению к нему окружающие не проявляли: он выглядел очень уверенно, внушительно и независимо. На улице его не останавливали, не просили предъявить документы, ведь внешне Хусейн казался более русским, нежели многие «русские по паспорту». Но в глубине души Усманова, как и в каждом человеке, жил маленький мальчик. Немного нерешительный, слегка растерянный. Чувствующий себя не в своей тарелке. Изгой на родине, он был не нужен и в Ростове. Его родители вернулись в Грозный в шестидесятых. Там и познакомились, хотя прежде жили почти рядом, в Аркалыке. В Грозном у них родился сын, Хусейн, а также его младший брат. Хусейн вырос, окончил школу, нефтяной институт, но через год после получения диплома им всем пришлось уехать. Семья Усмановых не стала дожидаться начала войны: уже в конце восьмидесятых — начале девяностых было понятно, что война будет, хотя многие просто не хотели в это верить.

К новым обстоятельствам молодой человек привыкал долго. Беспорядки в Грозном уже начались, а он все еще раздумывал, не появится ли возможность вернуться в Чечню. Родителям было проще: они привыкли к кочевой жизни. Вольный воздух степей, образ мыслей и поведение коренных жителей Казахстана — все это очень повлияло на переселенцев с Кавказа. В родной республике казахи вели себя как гости. Редко кто из них занимался хозяйством, отношение людей к земле было, по рассказам отца, очень пренебрежительным. Одно слово — дети кочевников, не знающих родины, да и не желающих знать ее. Вольные всадники, и дом их — юрта, которую где захотел, там и поставил. А не захотел — собрал и поскакал дальше. Разве можно уязвить сердце вечного странника, ворвавшись в его дом? Разве можно поработить душу человека-«перекати-поле»? Нет. Но древние умели платить за свою свободу, а времена меняются. И пришлось детям степей осесть. А дух отцов жил в них по-прежнему…

Очень много переняли у соседей-казахов насильно подселенные к ним вайнахи, прожив среди степей не одно десятилетие. Особенно — молодые чеченцы. В край своих дедов они возвращались другими: поверхностными, почти утратившими дух и мудрость предков, их культуру. Самым страшным проклятием у древних нахов было выражение: «Пусть в твоей сакле погаснет очаг!» Пока сакли пустовали, огонь погас во многих очагах. Сохранились лишь искорки — то здесь, то там. Пряча эти искорки, те, кто еще не утратил память, бежали прочь. Оставались другие, позабывшие все. Оставались, умирали, убивали, обманываясь заревом совсем иного огня… И не было победителей. Была только война, бесконечный бой. Монстр, восставший из небытия, исчадие, вырвавшееся из подземелий Этера[64], требовало новых и новых жертв. Жадная, ненасытная тварь…

«Хранителям искорок» теперь было нелегко создать свой очаг. Им снился дом. Нет, не тот, не нынешний, с черными пастями пустых оконных проемов, с обугленными стенами, которые изрешетили дыры от пуль и снарядов… А прежний, погруженный в яркую, буйную зелень деревьев, нарядный, подмигивающий уютным светом окошек. Каким они запомнили его навсегда…

Многие ростовчане подозрительно косились на Хусейна, когда узнавали о его национальности. Проблемы же с личной жизнью, с Настей, продолжались и после переезда. Родители Незабудки упрямо не хотели признавать их отношений, несмотря на то, что их дочь и Усманов были влюблены друг в друга со школьных лет и за это время он ни разу, ни словом, ни делом, не дал повод судить о себе как о плохом человеке.

Мать Аси (так называли девушку близкие) высказывалась о Хусейне примерно в таких выражениях: «Мы уехали из Грозного не для того, чтобы ты и здесь продолжала встречаться с этим своим чеченом. Нам не нужен зять из этих». Усмановы, конечно, тоже не были в восторге от сердечного выбора сына, однако проявляли большую сдержанность. О своей любимой Хусейн не слышал от них ничего дурного, но и обсуждать кандидатуру Насти на роль невестки они особо не жаждали. Эта ситуация тянулась уже многие годы. Вся проблема заключалась в национальности. Незабудка не давала согласие на замужество никому из кавалеров, обильно «поставляемых» матерью и теткой, в то же время и убегать с возлюбленным в неизвестность не решалась. Они оба считались с мнением родителей, их воспитали в строгости, и, наконец, они были довольно инфантильны. Достаточно всего лишь такого факта: дальше поцелуев и объятий их отношения не заходили, и в свои двадцать пять Ася оставалась девственницей. Усманов предлагал ей сделать какие-нибудь решительные шаги вроде побега или тайной регистрации брака, но Ася отступала в страхе перед своей и его родней. А делать что-то вопреки ее доброй воле ему не хотелось. В душе Хусейн ругал себя, в самые тяжкие минуты даже обзывал «не мужиком», однако ничто не сдвигалось с мертвой точки. Однажды в сердцах он сказал ей: «Я тебя украду!» Ася побледнела, ее затрясло, с ней едва не случилась истерика. И он замолчал, боясь, что ее родители осуществят угрозу перебраться в другой город, подальше от «этого чечена». Он, конечно, поехал бы следом, но… все повторилось бы, как в Грозном, как в Ростове. Бросить Настю он тоже не мог, хотя в отчаянии частенько подумывал, что вино, которое они месят в виноградной бочке уже много лет, давно скисло, превратилось в уксус и теперь жжет их обоих. Он любил Незабудку и знал, что она тоже любит его. Пусть по-своему, пусть не с той безоглядной пылкостью, страстью и безрассудством, как умеют любить своих избранников другие женщины. Но именно такая любовь, как у Насти, являлась для Хусейна главной ценностью. Хотя не хватало понимания, не хватало тепла, не хватало друзей. Настоящих. Таких, каких он, идеалист, навоображал себе в мечтах.