В. Цареградский - По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.

• Название: По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.
• Автор: В. Цареградский
• Издательство: Магадан: Кн. изд-во
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1980

Герой Социалистического Труда, участник Первой Колымской экспедиции, руководитель Второй, Третьей и Четвертой экспедиций, а с 1938 года руководитель геологоразведочной службы Дальстроя В. А. Цареградский делится воспоминаниями об экспедиции 1930–1931 годов, которая, наряду с другими, составила значительную страницу в истории планомерного исследования и освоения Северо-Востока СССР.

---

Лишь при более близком общении открывалась вдруг неброская красота его мужественного лица. Особенно преображалось его лицо и весь облик, когда он улыбался. От улыбки глаза его под густыми черными бровями лучились теплом и доброжелательностью.

Изумляла природная тактичность Степана Степановича, а порой его почти детская застенчивость. Обычная же мягкость его характера неожиданно сочеталась с уверенной твердостью и настойчивостью. Постепенно проявлялись его большая смекалка и умение делать многое необходимое в походных условиях. Все это привлекало, к нему внимание окружающих, вызывало симпатию и уважение. Степан Степанович Дураков становился очень нужным, надежным, просто незаменимым человеком.

Всех нас объединяло содружество, где царил закон: один за всех — все за одного. Такое содружество рождается в трудных условиях спартанской жизни, вдали от родных и близких, от тех мест, где родился и вырос. Это содружество крепнет там, где человек окружен опасностями, где он зависит не только от себя, но и от каждого, кто находится рядом с ним. Ибо в тайге, когда еще не было радиосвязи и самолетов, из беды мог выручить только очень надежный и верный друг. Вот почему, пройдя испытания в экспедиции, поначалу чужие люди нередко становились очень близкими, почти родными.

Легко представить нашу радость, когда мы получили ответную телеграмму от Степана Дуракова и еще нескольких товарищей, в которой они извещали, что деньги отправлены по почте, а сами они ждут нашего приезда.

Это была крепкая дружеская поддержка и большое доверие, которое нас взволновало и тронуло до глубины души. При бережном расходовании полученных денег вполне хватило бы каждому вплоть до отъезда, если бы решение вопроса об экспедиции все еще не задерживалось на неопределенный срок.

Наконец Раковский и Бертин решили поехать в Москву и там разузнать все относительно экспедиции. Они по-дружески предупредили меня, что в случае дальнейшей задержки экспедиции собираются поступать ' на работу в Союззолото.

В Москве им предложили работу на Колыме во вновь создающемся Геологоразведочном бюро (ГРБ) при Среднеканской конторе Союззолота. Раковского назначили заведующим секцией разведок россыпей, Бертина — руководителем разведочного участка. Они дали согласие и известили меня об этом. Их сообщение расстроило меня: жаль расставаться и терять надежных сотрудников, особенно если экспедиция все же состоится.

Мы хорошо сработались и подружились в Первой экспедиции: оба они работали летом 1929 года в моей партии, возглавляя два поисковых отряда. Но отговаривать их, не имея твердой уверенности в том, что новая экспедиция организуется в ближайшее время, я не счел возможным, тем более что Раковскому предложили повышение по службе. Оба вполне самостоятельно могли работать на предложенных должностях. Методика поисков и разведки россыпей за время деятельности Первой Колымской экспедиции уже достаточно определилась. Для этих работ нами (Билибиным, мной и Раковским) была составлена краткая инструкция, которая после проверки на практике дала надежный результат.

И только Казанли, Игнатьев и я продолжали терпеливо ждать окончательного решения об экспедиции.

Закончив Ленинградский университет по специальности астронома-геодезиста, Дмитрий Николаевич Казанли впервые применил свои знания, участвуя в Первой Колымской экспедиции. Теперь он снова стремился на Колыму, чтобы продолжить начатую работу. Его заинтересовала возможность уточнить весьма примитивную, грубо приближенную карту гидросети Северо-Востока хотя бы в пределах территории, исследуемой геологами экспедиции. Продуманный им метода заключался в упрощенной приближенной триангуляции — условной разбивке исследуемой местности на сеть треугольников, вершинами углов которых выбираются заметные издалека вершины гор. Углы таких треугольников измеряются с разных точек теодолитом по избранным вершинам гор. Для привязки (выяснения) географических координат внутри исследуемой площади на заметных местах определяются астрономические пункты [3].

Как человек увлекающийся, Дмитрий Николаевич ради осуществления своих замыслов готов, был ждать, претерпевать всяческие трудности, лишь бы поехать в составе новой экспедиции. К тому же он проникся уважением к Юрию Билибину, а со мной его связывали дружеские отношения.

С Евгением Ивановичем Игнатьевым мы впервые встретились в 1928 году во Владивостоке, перед отправкой Первой Колымской экспедиции на Охотское побережье. Ближе сошлись уже в Оле во время плавания на вельботе вдоль Тауйской губы, где проводили исследование побережья, а затем во время похода в бухту Нагаева.

Побывав рабочим в Первой экспедиции, Евгений Иванович теперь не мыслил себе другого призвания, как стать опытным поисковиком-разведчиком. Ему пришлась по душе бродячая жизнь геолога, полная неожиданностей, приключений, где нужны мужество, выносливость в условиях северной природы, смекалка и умение.

А Евгений Иванович обладал многими из этих качеств.

Внешне Игнатьев был не очень приметным. Невысокого роста, необычайно подвижный. У него было почерневшее от загара лицо, обветренное, худое, со слегка запавшими щеками, крутой подбородок, сильные, развитые от физической работы руки. Разве что отличало его от других рабочих, так это непривычные для того времени аккуратно и коротко подстриженные усы. Обращала внимание также его сдержанно-вежливая и вместе с тем спокойно-уверенная манера держаться и с начальством и с рабочими. Речь его была грамотной, он производил впечатление человека воспитанного и образованного. И действительно, позднее в разговорах выяснилось, что Евгений Иванович происходил из интеллигентной семьи, получил среднее образование, но рано ушел из дома, решив начать самостоятельную жизнь. В 1925–1926 годах жизненные дороги привели его на Алдан, где он работал на разведке золота. Оттуда в 1928 году вместе с группой рабочих он и прибыл на Колыму для участия в Первой геологической экспедиции. Поначалу многих из нас, и меня в том числе, Игнатьев настораживал своим суровым и неприступным видом, немигающе-пристальным, порой колючим взглядом небольших, глубоко посаженных глаз. Но при постоянном общении с ним он из замкнутого и настороженного превращался в доброжелательного, доверчивого и надежного товарища. После совместно проведенных полевых работ летом 1929 года нас уже связывала искренняя дружба. И теперь Евгений Иванович тоже упорно ждал второго похода на Колыму.

И вот в эти дни тревожной неопределенности меня наконец пригласил для беседы директор Инцветмета Владимир Клементьевич Котульский.

Зимой, работая над отчетными материалами, и особенно в последние месяцы ожидания, я много задумывался над дальнейшим направлением геологических исследований на Колыме. Как и Ю. А. Билибин, я был убежден в том, что необходимо как можно быстрее проверить все предложения и прогнозы, организовать новую экспедицию с учетом опыта и недостатков Алданской и Первой Колымской. экспедиций. Своими мыслями и планами я не раз пытался поделиться с Юрием Александровичем, чтобы вместе обсудить их. Но он был постоянно чем-то занят, озабочен, в Инцветмете появлялся редко, и разговор этот под разными предлогами откладывался.

Долгожданное приглашение к директору Инцветмета Котульскому, к тому времени уже широко известному геологу, который нам, молодым, казался суровым и недоступным, признаюсь, меня несколько испугало. Тревожили сомнения: как отнесется опытный геолог к моему представлению о работах экспедиции и ко мне лично, как к предполагаемому руководителю. Сумею ли убедить его в необходимости геологопоисковых работ в самом широком масштабе и непременно в этом году?

Беспокоила меня и моя застенчивость, которая нередко мешала доходчиво и связно говорить даже о знакомых вещах. Порой я вдруг терялся, становился неловким, косноязычным. И теперь иногда все еще проявляется этот досадный недостаток, не раз доставляющий мне неприятности и, возможно, создающий обо мне искаженное представление у окружающих.

Поэтому в кабинет директора я шел в предельном напряжении. Войдя и представившись, я получил приглашение сесть. И затем В. К- Котульский попросил меня рассказать о том, как я планирую работу будущей экспедиции, как представляю ее цели и задачи. Я изложил приблизительный план геологических исследований, рассчитанный на полтора-два года, который может быть выполнен силами восьми-девяти геологопоисковых партий, в том числе одной рудоразведочной с определенным объемом поверхностных и подземных горных выработок. Был установлен и примерный объем шурфовки на разведке россыпей в зимний период. Кроме того, в плане предусматривалась одна астрономо-геодезическая партия для обеспечения глазомерной съемки геологов и поисковиков опорной сетью астропунктов и триангуляцией. Необходимость включения астрономо-геодезической партии вызывалась отсутствием в то время сколько-нибудь точных топографических карт Северо-Востока нашей страны. Исключение составляли лишь узкие береговые кромки морей, бухт, заливов, карты которых были составлены морским ведомством. Для остальной территории была нарисована по расспросным сведениям мелкомасштабная схематическая и очень приближенная карта гидросети. Нам предстояло создать первые более точные крупномасштабные карты исследуемых районов.