Александр Архангельский - Александр I

• Название: Александр I
• Автор: Александр Архангельский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02783-3, 5-235-02921-6

Императора Александра I, несомненно, можно назвать самой загадочной и противоречивой фигурой среди русских государей XIX столетия. Республиканец по убеждениям, он четверть века занимал российский престол. Победитель Наполеона и освободитель Европы, он вошел в историю как Александр Благословенный — однако современники, а позднее историки и писатели обвиняли его в слабости, лицемерии и других пороках, недостойных монарха. Таинственны, наконец, обстоятельства его ухода из жизни.

О загадке императора Александра рассказывает в своей книге известный писатель и публицист Александр Архангельский.

---

Что же до Александра Павловича времен письма Кочубею, то он демонстративно отказывается вставать над обстоятельствами — и словно предлагает Истории избавить его от этих самых обстоятельств. В следующем, от сентября 1797-го, послании, адресованном Лагарпу, он уже прямо описывает приемлемую для себя модель власти: его монаршая роль ограничится приуготовлением условий для чужой деятельности; не он, а конституированные парламентарии займутся тяжким и рискованным устранением «непорядков» Империи; на таких условиях он согласен занять трон.

И этот шаг разом «удомашнивает» звериную стихию власти, лишает ее образ пугающих, грозных черт. Власти можно более не страшиться, и почему бы не поддаться ее обаянию, почему бы не поиграть в нее? Почему бы не помечтать о далеком триумфе, когда «подготовительные работы» завершатся, нация изберет представителей и проводит своего коронованного благодетеля на заслуженный покой, заменив ему любовью и восхищением те чувства и переживания, какие царям давно прошедших времен давало сознание личной харизмы?

Мы-то понимаем почему. Потому же, почему нельзя пускать продрогшую лису погреться в заячий домик. Потому что и более сильные люди, чем Александр Павлович, не могли устоять перед властью власти. Тем более если ее сладость не уравновешена горечью самопожертвования, ее размах не ограничен личным смирением, а ее «богоподобие» не обеспечено глубиной личной веры.

БРУТ И АЛЕКСЕЙ

По дворцовой легенде, Павел как-то заметил на столе сына книжку о Бруте; в ответ он послал ему историческое сочинение о непослушном царевиче Алексее Петровиче.

Диалог…

В действительности же вплоть до середины 1799-го Павел Петрович спокойно поглядывал в сторону сына. Даже когда ниточка одного из заговоров 1798-го от фаворитического семейства Зубовых потянулась к великому князю и его кружку, ревнивый монарх не дал хода документам, легшим ему на стол. Он куда больше — и справедливо! — страшился тогда козней возлюбленной жены, Марии Феодоровны, и подконтрольного ей «нелидовского» кружка.[78]

И если бы не полубезумный донос полковника Батурина (которому великокняжеский кружок зачем-то доверил некоторые из своих проектов) о намерении заговорщиков превратить Сибирь в новую Вандею; если бы не совпавшая с доносом по времени публикация свидетельств сговора отца бедной Елизаветы Алексеевны с вождями Французской республики — кружок не был бы разметан по четырем концам света; издевки над сыном не превзошли бы обычной меры. А главное — не возникла бы реальная угроза новым царственным упованиям Александра Павловича и при Павле Петровиче не появился бы юный принц Евгений Вюртембергский. Насколько были справедливы слухи о готовности Павла совершить то, что не удалось Екатерине, переназначить наследника по своему усмотрению, сломать принцип — им же закрепленный! — престолопреемства, превратить российский трон в приватную собственность русского царя — неизвестно. И не столь важно. Даже если монарх дразнил сына, грозил ему: «Ужо тебе!» — все равно, сын не мог до конца быть уверен, что дерзкая затея не осуществится. Он и сам, благодаря Екатерине, чуть было не стал участником схожей интриги; он и сам не понимал, что самовластное распоряжение «царской вакансией» не дозволено даже царю; он и сам спустя годы и годы подпишет юридически двусмысленное распоряжение о передаче скипетра и державы младшему брату Николаю — через голову брата Константина, как бы прижизненно завещает империю…

ГОД 1799. Август. 12.

Адам Чарторыйский отправлен посланником к Сардинскому королю.

Август. 22.

Конфискованы имения Валериана Зубова.

Октябрь. 29 I Ноябрь. 9 I Брюмера. 18. Париж.

Генерал Бонапарт разгоняет депутатов, чтобы назавтра объявить себя консулом республики. Октябрь — декабрь. Санкт-Петербург.

Цесаревич назначен сенатором и к присутствию в Сенате.

А. А. Аракчеев — пожалован в генерал-квартирмейстеры.

Кочубей отправляется на жительство в свое имение Диканьку, чтобы в мае следующего года отбыть за границу.

К несчастью, именно тогда, в 1799-м, в год рождения Пушкина, окончательно созрел последний из череды дворцовых заговоров XVIII столетия. Н. Я. Эйдельман, гениально реконструировавший ход тогдашних событий, вычерчивает такой сюжет.[79]

Осенью 1799 года, после череды оглушительных итальянских побед Суворова, самовластное положение Павла в государстве окончательно укрепилось. Стало быть, долговременная тактическая борьба царя с дворянской олигархией близилась к счастливому для него завершению. Еще несколько лет — и шансов у противной стороны не осталось бы. Нужно было спешить. Нужно было решаться — пока оставалось шатким положение царя в его собственном доме.

В это самое время из Берлина вернулся тайный советник Никита Петрович Панин; вскоре он стал вице-президентом коллегии иностранных дел. Панин был сторонником русско-английского союза, подобно русскому послу в Лондоне Семену Романовичу Воронцову и вопреки своему непосредственному начальнику Федору Ростопчину (который вел, однако, дружескую переписку с Воронцовым). Павел же — под влиянием Ростопчина — был убежден в противном. Шаг за шагом он шел на сближение с послереволюционной Францией, а значит — в направлении к войне с Англией. Русские англоманы были крайне недовольны. Так представления Панина об интересах России неожиданно совпали с интересами английского посла Витворта к этим представлениям. И, возможно, с лондонскими субсидиями.[80]

С другой стороны, Павел имел неосторожность покуситься не просто на придворную роль, но и на имущественные привилегии всесильного семейства Зубовых. В особняке Ольги Александровны Жеребцовой (урожденной Зубовой), который по случайности был расположен как раз на Английской набережной, вызревали мечты о реванше. Очевидно, именно Жеребцова сомкнула цепь заговорщиков: Панин — Витворт (дипломатическое звено) — Зубовы (аристократическое звено) — адмирал Иосиф де Рибас (клиент Зубова) — Иван Муравьев (человек Панина) — генерал Петр Пален (представитель клана екатерининских вельмож, веселых циников минувшей эпохи, жаждавших сословного благоденствия и политической предсказуемости).

9 мая 1800 года состоялись похороны великого полководца Суворова, незадолго до смерти отставленного Павлом, униженного и оскорбленного. Царь, который именно Суворову был обязан устойчивостью своего монаршего положения, не счел нужным лично воздать почести покойному. Между тем похороны генералиссимуса вызвали немыслимое стечение народа; равнодушие царя оскорбило не только память старого воина, но и гражданские чувства собравшихся — казалось, весь город рыдал, погребая «мужа, в свете столь славна».

Благодаря павловской ревнивой бестактности заговорщики получили подпору снизу, в обществе; опору сбоку, в «жировом слое» нации, аристократии, они имели изначально.

Лишь один пункт вызывал разногласия товарищей по несчастью. Коренной русак Панин был европеец. Он был просвещен. Он хотел свергнуть царя гуманно. Пронырливый пруссак фон дер Пален был вполне россиянин. Он был жизнелюб. Он знал, что без крови не обойтись. Но панинская гуманность до поры до времени ему не мешала: очевидно, он с самого начала рассчитал, что ее можно будет использовать в интересах дела.

Так причина и повод роковым образом совпали; так угроза властолюбивым мечтаниям наследника срифмовалась с угрозой дворянской вольнице, а разгром великокняжеского кружка освободил вельможным искателям дорогу к одинокому царевичу. Выбрав минуту, в русской бане, где человек наг телом, а поэтому открыт душой, и где густые пары и малиновый жар создают подходящую инфернальную атмосферу, к Александру с осторожной речью обратился Никита Панин.

Из долгого путаного разговора о международном положении и страданиях России, о конституционной перспективе, неотделимой от нужд прогресса, наследник мог вывести для себя одно: жизненную схему придется усложнить. На пути к итогу — частному счастью всеобщего кумира — необходимо сделать еще один шаг: отстранить отца. Конечно, мирно, конечно, бескровно. Но — отстранить. Иначе отец сам может устранить сына. И уклончивый великий князь, сын человеческий, решился заплатить необходимую цену. Он, по словам графа Палена, о заговоре «знал — и не хотел знать»; он надеялся все сделать чужими руками; однако он не произнес ясное и недвусмысленное — нет.

ВЕК тот же. ГОД 1800. Октябрь — ноябрь.

Настроенный на бескровный вариант переворота Панин выслан из столицы.

Склонный к кровопусканию Пален приближен к особе императора. С конца октября он вновь становится петербургским генерал-губернатором. Реальная власть в столице империи принадлежит ему.

Под покровом особенно мерзкой, промозглой, гнилой осени 1800 года в столице Российской империи вовсю творилось темное дело.