Георгий Карпенко - Полюс. Неутоленная жажда

• Название: Полюс. Неутоленная жажда
• Автор: Георгий Карпенко
• Издательство: Акпресс
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91293-014

Георгий Карпенко — русский путешественник, мастер спорта по туризму, капитан яхты «Урания-2», которая в 1999 году стала первой российской парусной яхтой, достигшей берегов Антарктиды. Рассказ об этой экспедиции лёг в основу его первой книги «Под парусом в Антарктиду» (2002 г.).

Вторая книга Георгия Карпенко повествует об арктическом лыжном переходе, совершённом им совместно с Вячеславом Быстровым в марте-апреле 2003 года.

---

Но все когда-нибудь кончается. На наших глазах заканчивался март, месяц, в начале которого мы в последний раз видели землю и которому дали имя «Страшный Март».

Этот месяц, в противовес теплому февралю, действительно оказался аномально холодным. Может быть, не исполнившиеся в феврале морозы сама Природа, мечущаяся в катаклизмах, переложила на март. Когда мы тащили свои сани в лабиринтах торосов 82-го градуса северной широты, Хатангу терзали морозы до -55°. Вечером, в последний день марта, наши сани пересекли 84-й градус северной широты, пройдя от мыса Арктического 334 километра. До Полюса осталось почти в два раза больше — 650. Мы должны были пройти этот остаток за один месяц. В тот момент мы еще не волновались за судьбу нашей экспедиции, потому что были, как нам казалось, еще полны сил, сани наши стали легче, и мы верили, что ровные поля, по которым мы беспрепятственно полетим в сторону Полюса, ожидают нас впереди.

Начало апреля

Точно такие же торосы, как те, мимо которых мы идем целый месяц, были и сто лет назад. Такими их видели Нансен и Юхансен после того, как покинули «Фрам» и отправились к Северному Полюсу как в никуда. Последнее, что видел умирающий Георгий Седов в нескольких сотнях километров от Полюса, — те же торосы. За последние тридцать лет этим путем без «поддержки» прошли около сотни людей. Некоторых из них я знаю лично. Примерно половина всего народа не дотянула и до этих широт, до Полюса не дошли девяносто процентов, и только некоторые из них через два-три года возвращались сюда вновь и делали вторую попытку. Чуков прошел этот путь пять раз, и лишь в 1994 году его последняя экспедиция стала чистым автономным достижением Северного Полюса. Оценивая те условия, в которых мы шли к Полюсу, и, в первую очередь, погоду, как бы она ни пугала нас, я видел, что Господь дает нам дорогу, и я старался всегда благодарить его в тот момент, когда намечалось малейшее улучшение нашего пути. И еще я видел, что дорога наша трудная, но всегда оказывалась вполне проходимой, потому что была выстлана молитвами моей мамы, что я постоянно ощущал. Это могут чувствовать люди, соединенные друг с другом через Бога.

Эти же торосы видим сейчас и мы. Но после месячного существования в этой среде хочется оградить себя стенами, исчезнуть из четырехмерной бесконечности, залезть в палатку или, на худой конец, надвинуть капюшон на глаза. Тогда нижняя кромка капюшона загораживает небо, и через какое-то время начинает казаться, что ты идешь под мостами, по узкому коридору между двух стен. К этому привыкаешь и долго так идешь, пока тебя вдруг не останавливает вопрос: откуда здесь мосты? Я останавливаюсь и, навалившись на лыжные палки, повисаю на них как старый, истерзанный десятилетиями плащ. Мой взгляд скользит по ближайшим торосам и дальше, туда, где белые поля переходят в серую дымку неба. Я разглядываю это место, пока меня не начинает терзать страх. Страх не дойти. Но это лишь минутный дискомфорт, мозг справляется с этой ситуацией, он уже научился не допускать «нерентабельные» мысли. Сортируя ощущения, он сразу же убивает самые вредные из них. Я заставляю себя сделать первый шаг, дальше — легче, включается инерция. Потом, когда Славка начал регулярно отрываться от меня, я запретил себе останавливаться, пока не наступит время перерыва. Вообще, когда он шел первым, я всегда подхлестывал себя и находился в состоянии активной погони. Я изощрялся, я срезал углы, я наблюдал за каждым Славкиным движением и старался не повторять его ошибок, особенно при переходах через торосы. Славка не давал себе спуску и шел неустанно, как машина. Здесь, я думаю, мы стоили друг друга и одинаково эксплуатировали свою волю. Мне оставалось лишь с тоской вспоминать свою полноценную ногу, которая была у меня до 16 марта, и предаваться мечтаниям, какой бы я сейчас был орел и как бы быстро бежал, если бы да кабы…

Слава: «4 апреля. 84°50′ с. ш. 91°33′ в. д. Прошли 17,5 км. До СП 575 км. Утром первым вышел Гера и ломанул, как мне показалось, левее на целый переход. Я кричал, но тщетно. Потом стал догонять, срезая угол. После обеда выдался тяжелый путь. Несколько раз не представлял, как вытяну сани через торос, но вытягивал из последних сил. Когда проходили участок торошения во время подвижек — скрежет, треск, напоминающие пресс или какой-то станок».

Хорошие поля начались с 84-го градуса, и сразу же у меня появилась мозоль во всю правую стопу. Сплошная, в один пузырь, каких сроду не бывало. Славке не говорю, хватает нам моей отмороженной ноги. Что-то мне везет в этот раз на травмы.

Кажется, что все время идешь в гору. Поначалу ждешь, что после этого поедешь вниз, но проходят минуты, а подъем продолжается. Понимаешь, что идешь по горизонтальной плоскости, пытаешься даже наддать, чтобы ощутить скорость, но получаешь комбинацию суетливого и бестолкового движения. Только успеваешь забыть об этом, как тут же Славка жалуется: ему кажется, что дорога пошла вверх. Начались целые пространства молодых полей с взошедшими «цветами», надежные, ровные, без торосов, но тяжелые на ход. Славка опять идет без палок, бредет, как будто заснул. Реже встречались совсем молодые поля, мы их определяли по темному льду и тонкой бахроме солевых «цветов». Они были ненадежны и пробивались лыжной палкой. Больших полей с таким льдом нам не попадалось, но вот «реки» и «озера», шириной от нескольких метров до нескольких сотен метров, были. Мы подходили к такой реке и, посмотрев направо и налево и не найдя ничего более утешительного, отстегивали санки и переходили через полынью с рюкзаком. Потом возвращались за нартами, уже зная этот лед, и перетягивали их к надежному берегу. Тонкий лед проминался волнообразно: волны расходились во все стороны от человека. В этом случае мы просто бежали, и тогда наши нарты скользили уже в полуводе. Но так было всего три или четыре раза. Обычно мы не рисковали, хотя усталость все больше и больше подталкивала нас к риску, но нам хватало здравого смысла, и мы искали обход и пытались обойти проблемное место. В таких полях видны были островки — вмерзшие осколки толстого льда, которые мы называли «пельменями». Это были надежные места, на них можно было перевести дух, осмотреться, после чего рвануть дальше. Большинство мостов, по которым мы переправлялись через разводья, были этими самыми пельменями. Подходя к полынье, мы шли вдоль нее, обычно в сторону мест сжатия, и там часто находили переход. Однажды мы поняли, что поля, разламываясь на части, не столько напирают друг на друга по всему фронту, сколько двигаются вокруг своей оси и, в результате, цепляясь углами одно за другое, производят торошение. Лед крошится на глыбы, вал из глыб растет в ширину и высоту, образуется место потенциального перехода через полынью. И еще мы заметили, что разрушение льда происходит после того, как кончается ветер. Ветер уплотняет лед, но с приходом безветренной погоды лед расползается, появляется множество трещин, и все это происходит на фоне прекрасной погоды. Это качество ветра мы оценили лишь в конце марта, и теперь не огорчались, когда утромбыла плохая погода. Повсеместное торошение на фоне солнечной погоды сопровождало нас 7 и 8 апреля. Дрейфующие льды стонали, когда мы пересекали зоны сжатия по живому льду. На наших глазах громоздились друг на друга глыбы льда, эта куча ледяных обломков шевелилась как живая, отдельные куски, потеряв устойчивое равновесие, обваливались вниз с высоты нескольких метров. Все скрипело и визжало. Славка на несколько секунд замер в эпицентре этого сжатия, и я увидел, как его поднимает. «Смотри, как на лифте!» — кричал он. Его действительно поднимало до уровня высокого дальнего берега, и в какой-то момент он без особых трудов перебрался на соседнее поле. Я не стал отстегивать санки и пошел со всей выкладкой. Под ногами дыбился лед, подталкивал и выталкивал меня. Я отчаянно работал ногами и палками и развил достаточную скорость по этому живому курумнику и буквально взлетел на соседнее поле. Там, где я только что пробежал, хлынула вода и в считанные секунды затопила всю эту кашу.

Гера: «8 апреля. 36-й день пути. 85°33′ с. ш. 91°11′ в. д. Прошли 23 км. До СП 496 км. Насыщенный день. Шли хорошо. Во второй половине пошел ветер, пришлось на ходу надевать ветродуйные штаны. К вечеру вышли на большое разводье, быстро проинтуичили и перебросились на тот берег по плывущей льдине. Такие суперэкстремальные моменты резко сближают. Гамет сообщил, что корейцы запросили эвакуацию. Завтра их будут снимать. На трассе остаёмся только мы со Славкой, а с нами и наша многострадальная Родина. Вечером отметили годовщину нашего знакомства (Полярный Урал, р. Б. Пайпудына) и половину пройденного расстояния до Северного Полюса (три стопки)».

К вечеру мы пересекали небольшое поле и шли в лоб на торосы, за стеной которых, казалось, что-то происходило. Было слышна работа «экскаватора». Там, куда мы шли, клочьями носился туман. Свистел ветер, и ныло сердце в недобром предчувствии. Поднявшись на торос, мы увидели то, чего до сих пор не встречали на дрейфующих льдах: западная часть простиравшегося до горизонта пространства была открытой водой, серо-черный цвет которой пробивался сквозь пелену тумана, мечущегося в тревоге над поверхностью, и отдельными льдинами, плавающими в воде. Наш путь пересекала широкая река, по которой справа налево шустро плыли плоские льдины, на наших глазах впадавшие в океан и исчезавшие в тумане. Справа, откуда вытекала наша река, замерли на старте разбитые ветром поля. Расчлененные широкими трещинами с плавучими обломками, ждали в торжественном молчании своей очереди. Мы уставились на преграду и бездумно наблюдали за льдинами, плывшими перед нами по реке. Район, к которому мы вышли, проделав почти пятьсот километров пути от земли, был принципиально новым, невиданным и, казалось, непреодолимым, что на какое-то время погрузило нас в уныние, и мы только и могли, что молча наблюдать за медленным, но неукротимым движением проплывавших мимо нас льдин. Потом мы сбросили рюкзаки, отстегнули нарты и налегке пошли к воде. Сама река в том месте, где мы к ней вышли, была метров двести в ширину и впадала в океан в трехстах метрах слева от нас. Можно было попробовать обойти полынью справа, но там, по обоим «берегам» этой реки стояли высокие валы голубых, свеженаломанных, непролазных торосов. Туда идти не хотелось. Мимо нас продолжали плыть льдины. Большие льдины, цепляя «берега» реки, легко и с хрустом крошили его двухметровую толщину, эти места пульсировали локальным выбросом обломков и рождением трехметровых валов. К нам приближалось большое поле, которое еле умещалось между «берегами». Его передний край уже поравнялся с тем местом, где стояли мы, и в этот момент в обеих головах одновременно пронеслась одна и та же мысль. У нас было несколько секунд. Мы бросились за нартами и мигом подтащили их к берегу. На проплывавшую мимо нас льдину полетели лыжи, лыжные палки, рюкзаки и нарты. Затем мы перепрыгнули на нее и, схватив первую партию вещей, бросились что было сил к другому ее краю, возвращались назад, подбирая вещи, раскиданные по льдине, и снова бежали вперед, к выступу. И прежде, чем выступ льдины начал как плугом вспарывать противоположный берег, мы перекидали на него все свои вещи и в последний момент перекинулись туда сами. Мы лежали на неподвижном поле, хватая ртом воздух, и видели, как льдина, по которой мы только что перебежали, уже вплывала в безбрежный океан. На льдине остались только наши следы, нелепо обрывавшиеся у ее края.