Софья Радзиевская - Тысячелетняя ночь

• Название: Тысячелетняя ночь
• Автор: Софья Радзиевская
• Издательство: Издание редакции журнала «Светлячок»
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-87397-001-7

В книгу известной детской писательницы Софьи Борисовны Радзиевской включены два исторических произведения. В основу романа «Тысячелетняя ночь» (публикуется впервые) легли баллады о легендарном Робин Гуде. Автор использовал одну из малоизвестных легенд, согласно которой предводитель лесных разбойников принадлежал к феодальной знати. Отсюда подробное описание быта и нравов тогдашнего рыцарства и духовенства, коварных интриг под сводами родовых замков и т. д. Повествование охватывает жизнь трёх поколений средневековой Англии — почти целый век.

---

На этот раз он сам пошатнулся от толчка чёрного монаха, который озлобленно пояснил:

— Ибо дрожала эта рыжая скотина от страха и прыгал кошель на её трепещущем чреве…

— И отвязал он наши кошельки и высыпал всё золото и серебро из них, — плакал рыжий. — И забрал, окаянный, всё до полушки, ибо сказал: «Это не ваше, у вас ведь ничего не было, а послано Господом мне по вашему молению».

— И загрохотал на весь лес злодейским смехом и сказал: «Имя моё Робин Гуд. Не плачьте, ибо золото ваше я отдам тем беднякам, о которых вы так радеете!» — дополнил чёрный.

Протянув пустые кошельки шерифу, они вдруг увидели неподвижного от гнева епископа и, в трепете упав на колени завопили уже дуэтом:

— Милости, милости, преподобный отче!

Но тут шериф точно очнулся, вскочил необычайно проворно для своего тучного телосложения, оттолкнул кресло и воскликнул в величайшем волнении:

— Горе мне, горе! Беда приходит не одна! Страна кишит беспорядками и неустройством, бароны грабят евреев, разбойники — церковь и служителей её. Целая армия нужна мне, и даже её будет мало для поддержания порядка. А мои стрелки бледнеют при одном упоминании имени проклятого разбойника. И я сам не удивлюсь, если в моём собственном доме вдруг отскочит с полу доска и выглянет из-под неё проклятая его голова! День и ночь мысль о нём преследует меня. Добрый епископ, помоги мне, ибо разжижается мозг мой!..

Тонкий свист прервал сетования шерифа. Драгоценный стеклянный сосуд с мальвазией, звякнув, опрокинулся, и густое вино полилось по столу, подтекая под блюдо жареных фазанов.

Все кинулись к столу: тонкая длинная стрела вонзилась в румяную грудку аппетитной птицы и дрожала, замирая.

— А это что такое? — послышался спокойный голос. Приор Эмметский, вырвав стрелу из птицы, развернул привязанный к ней кусочек пергамента и поднёс его к глазам.

«Капитан вольных стрелков шервудского леса, именуемый Робин Гудом… — прочёл он медленно и, опустив руку с бумажкой, обвёл всех внимательным взглядом, — …именуемый Робин Гудом, — повторил он, — благодарит тебя, почтенный шериф, за лестное предложение поймать самого себя. И посылает тебе ясеневую стрелу — в обмен на золотую, полученную из рук твоей прекрасной жены».

Громко и грубо, забыв о приличии, ругался почтенный шериф, громко стучал об пол посохом разгневанный епископ Герефордский и, хватаясь за рукоятки мечей, проклинали наглого разбойника благородные рыцари. Так громко, что только зарумянившаяся от волнения и тайных опасных дум жена шерифа расслышала, что прошептал весёлый приор Эмметский, всё ещё держа в руках тонкую стрелу и в раздумье покачивая головой:

— Клянусь преисподней, зелёная лесная ящерица слишком хороша, чтобы делать из неё монаха!

Глава XXVIII

Яркие лучи вечернего солнца проникли в круглую башенную комнату и золотым четырёхугольником упали на ковёр, едва ли не целиком покрывавший её стены. Блёклые краски ковра тут же ожили: прекрасные дамы на горячих лошадях готовились спустить с пёстрых рукавичек быстрых соколов, рядом скакали гордые, сверкающие дорогими доспехами и оружием рыцари… Звук рога, донёсшийся в эту минуту со двора замка, казалось, довершил волшебное превращение.

Стоявший у ковра хорошенький черноглазый паж с лёгкой досадой отвернул от любопытного солнца пухлое лицо и продолжал нетерпеливо следить за последними стёжками, которые искусная портниха, стоя на коленях, накладывала на его костюм.

— Готово, госпожа! — с этими словами портниха перекусила конец нитки и, откинувшись назад, с гордостью осмотрела своё произведение. — И в девушках ты, госпожа, лучше всех, — добавила она довольно, — а уж в этом наряде — похожа на пажа не меньше, чем сам Мартин.

Вместо ответа Мериам, движимая неясной тревогой, быстро вошла в нишу окна, как в маленькую комнату.

— Кет, — донеслось оттуда, — похоже, приехал кто-то знатный — сам дядя вышел на крыльцо… О, боже, это он!.. — договорила Мериам упавшим голосом.

— Кто — он? — не поняла ошеломлённая служанка, бросаясь к окну.

Но Мериам взяла её за плечи:

— Не надо, — сказала она. — не смотри, и так тяжело. Это он… дядюшкин любимец, старик граф Гольдернес.

— Госпожа моя, что же теперь делать?

Стиснув руки и крепко сжав губы, Мериам несколько раз прошлась по комнате, затем резко остановилась.

— Кет, — сказала она решительным голосом, — скажи Мартину: сегодня ночью пусть приготовит верёвку — там, около старой груши. Сама скажись больной и ложись спать в комнате матушки Селестины или ещё что-нибудь придумай, чтобы дядя не сорвал на тебе свой гнев.

Кет пристально посмотрела в лицо своей госпожи, удивительно похожее в эту минуту на лицо упрямца дяди. «Нежели решилась?» — говорил её взгляд.

Мериам улыбнулась и кивнула головой:

— Да, — сказала она, — ты поняла. Если он по-прежнему любит — никогда его хлеб не будет для меня слишком чёрствым, а ложе из еловых ветвей будет мягче постылых графских пуховиков. Ну, а если разлюбил… — тут Мериам задумалась так глубоко, что, казалось, забыла о Кет, ловившей каждое её слово. — Если разлюбил… — повторила девушка, — тогда… — она взялась за шёлковый воротник нарядной курточки. — Помоги мне переодеться, Кет, — неожиданно докончила Мериам самым спокойным тоном, — и скорее: дядюшка, верно, сейчас позовёт меня встречать дорогих гостей.

Кет старательно сложила зелёную курточку и короткие панталоны и помогла молодой госпоже облачиться в длинное голубое бархатное платье, вышитое хитрым серебряным узором, затем резным костяным гребнем расчесала её чёрные кудри и поднесла было серебряное полированное зеркало, но Мериам с неожиданной вспыльчивостью оттолкнула её руку.

— Не хочу! — через минуту прибавила она, смущённая собственной резкостью. — Что ты там такое шепчешь?

Кет грустно покачала головой:

— Вспоминаю, что говорят старые люди. — промолвила она. — Когда сталь бьёт о кремень, вылетает искра. Но никогда нельзя знать, в какой пожар она разрастётся.

Странные мысли одолевали в эту ночь благородного барона Кесберта Лонсделла. Не раз, ворочаясь на роскошной постели под парчовым балдахином, приказывал он слуге перекладывать горячие подушки холодной стороной вверх и менять простыни. До сих пор всё в его блестящей жизни складывалось как надо. Последнее препятствие его упрямой воле — строптивая, но любимая племянница Мериам — тоже как будто преодолено: вчера девушка была так мила и покорна, и не попробовала уклониться, когда граф Эдмунд Гольдернес (экая старая развалина), здороваясь, поцеловал её в щёку…

И с ним, дядей, она была ласкова и сама поцеловала его вечером, чего давно уж не делала. Значит, примирилась со своей судьбой, поняла, что противиться бесполезно…

Но всё-таки, всё-таки… подушки были горячи и полотняные простыни не давали прохлады телу, а воспоминания — мира душе. Окончательно прогнал сон страшный удар грома, заставивший, казалось, покачнуться дубовую резную кровать. Откинув одеяло, барон Лонсделл подошёл к окну. Молнии наполнили небо, сад на минуту осветило как днём, вновь грянул гром и старая груша у стены повалилась, разодранная на две части до самого корня.

Потоки дождя с грохотом понеслись по тропинкам, унося сор и затирая следы тех, кто опасался погони.

— Не плачь, Кетлин, — тихо шепнул юношеский голос в нише стены, защищённой от тёплого летнего дождя. — Ведь он, наверное, любит госпожу не меньше, чем я тебя, а женщина должна быть рядом с тем, кто завладел её сердцем.

— То-то и держишь меня так крепко, — сердито перебил его плачущий женский голос. — Верно, думаешь, что тоже завладел моим сердцем, раз я тебе в руки попалась? Пусти, Мартин, подумай, каково ей теперь в лесу одной, бедняжке, и куда она денется в такую темень.

— Зато после такого ливня завтра весь гнев господина не поможет её отыскать. А больше чего ей бояться? Ноги у неё, как у молодой козы, и шпагой владеет прекрасно. Или ей лучше было бы на ложе этого мерзкого старика?

— Избави бог! — испуганно отозвался женский голос.

Моргая ослеплёнными молнией глазами, сэр Кесберт напрасно всматривался в темноту.

— Причудилось, — решил он наконец, возвращаясь к постели. — Не найдётся дурака в такую ночь сидеть верхом на стене замка…

Слуга последний раз перевернул подушку, поправил простыни и со вздохом облегчения вытянулся на коврике около двери. В спальне господина наконец-то наступила тишина…

Буря бушевала всю ночь и весь следующий день и лишь на второе утро яркое солнце просушило и согрело ветви старых шервудских дубов. К этому времени лесная тропинка привела Мериам, одетую в золотисто-зелёную одежду пажа, на освещённую солнцем поляну. Здесь она с удовольствием стянула с головы меховую шапочку, и вьющиеся чёрные волосы рассыпались у неё по плечам.