Николай Капченко - Политическая биография Сталина

• Название: Политическая биография Сталина
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: Научно-издательская компания «Северная корона»
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2004
• ISBN: 5-98383-004-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Предлагаемый вниманию читателей первый том «Политической биографии Сталина» — это не описание каких-либо отдельных эпизодов из его жизни, а попытка осветить все наиболее важные этапы деятельности Сталина, весь его сложный путь от революционера-бунтаря до одного из главных претендентов на ленинское политическое наследство. Автор посвящает много места процессу формирования убеждений и своеобразной политической философии человека, ставшего лидером великой державы. Без осмысления этой философии невозможно понять и дать адекватную оценку внутренней и внешней политики, идеологии, экономической стратегии — собственно, всех сторон жизни Советского Союза в течение трех десятков лет прошлого века.

Первый том базируется на обширном историческом материале, анализ которого позволяет раскрыть образ реального Сталина-политика, на много голов возвышавшегося над своими противниками и оппонентами, что в конечном счете и предопределило его политический триумф. Автор в своих оценках и выводах, в полемике с другими биографами Сталина стремился соблюдать всю возможную объективность. Хотя это, видимо, и не гарантировало его от пристрастных суждений по отдельным вопросам. Тем не менее, историческая картина, нарисованная в томе, подводит читателя к неизбежному выводу: именно Сталину суждено было стать во главе Советского Союза, закономерно приобретшего статус одной из двух сверхдержав XX века. Книгу отличает ясный и простой (но не простоватый!) слог, живая подача событий и фактов. Там, где в силу самой логики истории события прошлого перекликаются с современностью, автор проводит невольно возникающие сравнения и высказывает собственные комментарии.

Уже сама фигура Сталина привлекает к себе пристальное и во многом неудовлетворенное внимание. И с каждым годом все большее! Читатель, для которого история — не просто вчерашний день, а в чем-то и ощутимая часть современности, найдет в книге пищу для размышлений, а в конечном счете — и для осмысления нашего исторического прошлого.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

Мы напоминаем вам, марксистам, что новые социальные отношения нельзя декретировать…»[688].

Чтобы найти какие-то членораздельные слова для опровержения высказанных аргументов, надо потратить немало сил, но все будет напрасным. Трудно было понять, что буквально через несколько дней после революции закрываются отдельные, пусть даже и враждебные по отношению к самой революции, печатные органы. Однако большевики пошли на это, и, думается, что непоколебимую решительную позицию здесь занимал и Сталин, вообще мало склонявшийся к принятию половинчатых решений. Единственное объяснение, которое приходит на ум, это то, что большевики слишком хорошо знали силу печатного слова и отдавали себе отчет в том, что публичная критика их политики, как и действий в целом, способна подорвать основы еще не окрепшей власти. Слишком велика была цена свободы печати, чтобы не решиться на ее отмену. На одной чаше весов лежала власть, на другой — приверженность принципу свободы печати. И третьего выбора вообще не было. Априори было ясно, какой выбор они сделают. Но все-таки до поры до времени, пока еще разворот событий не принял форму острого вооруженного противостояния, большевики силой обстоятельств вынуждены были терпеть критику в свой адрес. В том числе из стана тех, кого даже при самой богатой фантазии никак нельзя было зачислить в лагерь противников революции как таковой.

Здесь мне хотелось бы более подробно остановиться на одном эпизоде, связанном с резкой критикой большевиков и Октябрьской революции А.М. Горьким. Казалось бы, что «буревестник революции» должен был бы горячо приветствовать Октябрьский переворот. Однако он оказался по другую сторону баррикад, и в редактируемой им газете «Новая жизнь» начал вести ожесточенную, страстную, полную сарказма, а порой и презрения, кампанию против большевиков. Запретить эту газету большевики, по понятным причинам, не могли, ибо в таком случае продемонстрировали бы перед всем миром полное пренебрежение элементарными правами на свободу слова. Причем, свободу слова не врагам революции, а ее нравственным предтечам. Поэтому на протяжении целого ряда месяцев они вынужденно терпели чуть ли не ежедневно помещаемые Горьким в газете статьи, в которых он бичевал новую власть. Примечательно само название его публикаций — «Несвоевременные мысли».

Представляет несомненный интерес воспроизвести хотя бы самые главные, самые злободневные, самые острые оценки и упреки, адресовавшиеся новой власти и ее вождям. Прежде всего это касалось самого характера революции. «Народные комиссары, — писал Горький, — относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них — та лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф для того, чтоб лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку. Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт производят комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная, полуголодная лошадка может издохнуть.

Реформаторам из Смольного нет дела до России, они хладнокровно обрекают ее в жертву своей грезе о всемирной или европейской революции»[689].

Нелицеприятно и даже с чувством плохо скрываемого презрения он пишет о вожде большевиков Ленине, с которым он ранее поддерживал хорошие не только личные, но и общественные отношения. И хотя эта оценка Ленина и его эксперимента довольна обширна, я позволю себе воспроизвести ее, чтобы читатель почувствовал атмосферу тех дней и как бы вошел в шкуру тех деятелей литературы и искусства (а во многом и широких слоев интеллигенции), которые отринули в первые недели и месяцы Октябрьскую революцию. Кстати, это позволяет лучше представить себе общественную атмосферу, в которой протекала тогда деятельность Сталина.

Вот что писал А.М. Горький о большевиках и Ленине, в особенности: «Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России — русский народ заплатит за это озерами крови.

Сам Ленин, конечно, человек исключительной силы; двадцать пять лет он стоял в первых рядах борцов за торжество социализма, он является одною из наиболее крупных и ярких фигур международной социал-демократии; человек талантливый, он обладает всеми свойствами «вождя», а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс…

Измученный и разоренный войною народ уже заплатил за этот опыт тысячами жизней и принужден будет заплатить десятками тысяч, что надолго обезглавит его.

Эта неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его приспешников — его рабов. Жизнь, во всей ее сложности, не ведома Ленину, он не знает народной массы, не жил с ней, но он — по книжкам — узнал, чем можно поднять эту массу на дыбы, чем — всего легче — разъярить ее инстинкты. Рабочий класс для Лениных то же, что для металлиста руда. Возможно ли — при всех данных условиях — отлить из этой руды социалистическое государство? По-видимому — невозможно; однако — отчего не попробовать? Чем рискует Ленин, если опыт не удастся?

Он работает как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик пользуется мертвой материей, но его работа дает ценный для жизни результат, а Ленин работает над живым материалом и ведет к гибели революцию. Сознательные рабочие, идущие за Лениным, должны понять, что с русским рабочим классом проделывается безжалостный опыт, который уничтожит лучшие силы рабочих и надолго остановит нормальное развитие русской революции»[690].

Можно было бы продолжить список обвинений, выдвинутых одним из тех, кого с полным основанием считали интеллектуальной совестью революционной России. Думается, что большевикам, в том числе Ленину и Сталину, тяжело было читать столь нелестные и казавшиеся вполне обоснованными, полные страсти и возмущения, вердикты в свой адрес. Особенно возмущала Горького политика удушения свободы слова, сразу же принятая на вооружение свершившейся революцией. Действительно, невообразимым парадоксом представлялся факт того, что революция, совершенная во имя свободы, выступает в роли душителя этой свободы. На страницах большевистских газет предпринимались попытки как-то сгладить мощное негативное впечатление для большевиков от публикуемых статей. Но контрдоводы выглядели неубедительными, если не сказать жалко-беспомощными. Их эффект скорее был отрицательным, чем положительным. Примечательно одно обстоятельство: в полемику с Горьким не вступал ни один сколько-нибудь авторитетный и влиятельный представитель большевистской верхушки, в том числе и Сталин. Попытался было это сделать Зиновьев, вызвавший Горького на публичный диспут, но последний едко заметил, что он не оратор, не любит публичных выступлений и «недостаточно ловок для того, чтобы состязаться в красноречии с профессиональными демагогами»[691].

На протяжении более чем полугода Горький выступал в роли самого авторитетного и непримиримого обличителя новой власти. Можно было бы подумать, что «буревестник революции» уподобился гагарам: «им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает».

Однако в действительности все обстояло не так уж просто, как кажется на первый взгляд. Не один Горький оказался под гнетущим воздействием хаоса, разрухи, разнузданных погромов, всяческого рода запретов и репрессий, неизбежно сопряженных с революцией в такой стране, какой тогда была Россия. По мере того, как ситуация становилась все более определенной, по ходу того, как резко поляризовались силы революции и контрреволюции, по мере того, как росла поддержка политики большевиков со стороны основных масс населения трудовой России, и у людей типа Горького стало меняться отношение к большевикам и проводимой им политике. Разумеется, он не открестился от своих наиболее убедительных упреков в отношении большевиков по части удушения свободы слова и других завоеваний Февраля. Но в целом к маю 1918 года в статьях Горького стали звучать несколько иные мотивы, да и сама направленность и тональность «несвоевременных мыслей» претерпели заметную эволюцию. Об этом, в частности, свидетельствуют следующие его строки: «Но, если вам угодно, то и о большевиках можно сказать нечто доброе, — я скажу, что, не зная, к каким результатам приведет нас, в конце концов, политическая деятельность их, психологически — большевики уже оказали русскому народу огромную услугу, сдвинув всю его массу с мертвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к действительности, отношение, без которого наша страна погибла бы.

Она не погибнет теперь, ибо народ — ожил и в нем зреют новые силы, для которых не страшны ни безумия политических новаторов, слишком фанатизированных, ни жадность иностранных грабителей, слишком уверенных в своей непобедимости»[692].