Алексис Токвиль - Демократия в Америке

• Название: Демократия в Америке
• Автор: Алексис Токвиль
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992
• ISBN: 5-01-002-688-0

Токвиль Алексис де. Демократия в Америке / Пер. с франц.  В. П. Олейника, Е. П. Орловой, И. А. Малаховой, И. Э. Иванян, Б. Н. Ворожцова; Предисл. Гарольда Дж. Ласки; Комм. В. Т. Олейника. — М.: Прогресс, 1992. — 554 с., 16 с. илл.

Издание осуществлено при содействии Информационного агентства США (USIA)

Книга французского государственного деятеля, историка и литератора Алексиса де Токвиля (1805—1859) — выдающееся сочинение из большого числа тех, что написаны европейскими путешественниками об Америке. Она представляет собой весьма сложный сплав путевых заметок, исследования, документа, философского эссе и публицистики. Автор всесторонне анализирует объективные условия существования, государственно-политическое устройство и духовную жизнь Соединенных Штатов Америки, превращавшихся буквально на глазах поколения Токвиля из «окраины цивилизации», из полулегендарного Нового Света в реальный фактор европейской и мировой политики.

Alexis de Tocqueville.

ББК 63.3(7 США)

---

Основные черты и особенности аристократии остаются запечатленными в истории после ее уничтожения, но деликатные, легкие формы ее нравов и манер изглаживаются из памяти людей почти тотчас же после ее падения. Никто не может представить их себе, не видя их собственными глазами. Их исчезновение не замечается и не ощущается. Ибо для того, чтобы испытать то утонченное удовольствие, которое доставляют благородство и изысканность манер, необходимо, чтобы человек был подготовлен к этому привычкой и воспитанием; как только они выходят из употребления, вкус к ним с легкостью утрачивается.

Таким образом, демократические народы не только не могут иметь аристократические манеры, но и, не представляя их себе, не хотят их иметь. Поскольку они не отвечают их представлениям, то для них они как бы никогда и не существовали.

440

Подобной утрате нельзя придавать слишком большое значение, но можно испытывать из-за нее чувство сожаления.

Мне известно, что нередко одни и те же люди, обладая весьма благовоспитанными манерами, отличались чрезвычайной грубостью чувств: придворная жизнь вполне убедительно доказала, что под внешним величием часто скрываются крайне низменные сердца. Но если аристократизм манер и не мог порождать добродетели, то иногда он украшал самое добродетель. Лицезрение многочисленного и могущественного класса было отнюдь не заурядным зрелищем, в котором все внешние проявления жизни, казалось, ежеминутно обнаруживали природную возвышенность чувств и мыслей, тонкий и правильный вкус, учтивость манер.

Аристократизм манер создавал красивые иллюзии относительно природы человека, и, хотя картина часто была ложной, зрителям она доставляла высокое наслаждение.

Глава XV О ТОМ, НАСКОЛЬКО СТЕПЕННЫ АМЕРИКАНЦЫ И ОТЧЕГО ЭТО ЧАСТО НЕ МЕШАЕТ ИМ ПОСТУПАТЬ ОПРОМЕТЧИВО

Люди, живущие в демократических странах, не ценят тех наивных, грубых и шумных увеселений, которым предается простонародье аристократических государств; они считают их ребячеством или глупостью. Но не большую склонность они проявляют и к интеллектуальным, изысканным развлечениям аристократических классов; им необходимы полезные, основательные удовольствия, и им хочется, чтобы в самой их радости было нечто прибыльное.

В аристократических обществах народ охотно отдается порывам бурного, шумного веселья, которое сразу заставляет их забывать свои несчастья; жители демократических стран не любят столь неистового самозабвения и всегда испытывают сожаление, когда теряют над собой контроль. Порывам фривольного веселья они предпочитают степенные, немногословные развлечения, которым они предаются по-деловому, не забывая при этом и о своих делах.

Есть такие американцы, которые вместо того, чтобы отправиться в общественные места и весело танцевать там в часы досуга, как это продолжают делать их коллеги в большинстве стран Европы, остаются одни в стенах своего дома, чтобы выпить. Такие люди сразу испытывают двойную радость: они обдумывают свои дела и благопристойно хмелеют у домашнего очага.

Раньше самым степенным народом на земле я считал англичан, но, увидев американцев, я изменил свое мнение.

Я не собираюсь утверждать, что характер жителей Соединенных Штатов не определяется в значительной мере их темпераментом. Тем не менее я думаю, что политические институты оказывают на них еще большее влияние.

Я считаю, что степенность американцев частично порождается их гордостью. В демократических странах даже бедняк имеет высокое представление о своем личном достоинстве. Он охотно размышляет о самом себе, считая, что другие обращают на него внимание. Подобное умонастроение заставляет его тщательно следить за своими словами и поступками и держаться замкнуто, дабы не обнаружить своих недостатков. Ему представляется, что, если он хочет выглядеть заслуживающим уважения, ему необходимо сохранять степенный и серьезный вид.

Я, однако, вижу другую, более глубокую и сильную причину, естественным образом порождающую у американцев ту серьезную степенность, которая меня удивляет.

При деспотизме народ время от времени охватывают порывы буйного веселья, но в целом он угрюм и сдержан, потому что живет в страхе.

При абсолютной монархии, смягченной традициями и нравственными устоями, часто можно видеть спокойные, жизнерадостные лица, так как, имея некоторую свободу и достаточную гарантию безопасности, люди не обременены самыми важными проблемами человеческого существования. Все свободные же народы глубокомысленно серьезны,

441

поскольку их головы обычно заняты обдумыванием каких-либо рискованных или трудноосуществимых замыслов.

В особенности это свойственно тем свободным народам, которые создали демократические формы государственного правления. В этом случае во всех классах данного общества встречается немалое число людей, постоянно занятых серьезными государственными делами, а те из граждан, кого не привлекает идея личного участия в судьбах страны, целиком поглощены заботами об увеличении своей частной собственности. У такого народа серьезность не является более специфической особенностью склада отдельных индивидуумов, она становится чертой национального характера.

Говорят, что в небольших демократических государствах античного мира граждане появлялись в общественных местах украшенными венками из роз, что они почти все свое время тратили на танцы и театральные представления. В существование подобных республик я верю не больше, чем в существование государства Платона; и если действительно там все происходило так, как об этом рассказывают, я беру на себя смелость утверждать, что эти так называемые «демократии» были созданы из совершенно иного материала, чем наши, и что между ними нет ничего общего, кроме названия.

Не следует, впрочем, думать, что люди, живущие в демократическом обществе и вынужденные много работать, считают, что они заслуживают сочувствия: как раз наоборот. На свете нет людей, более приверженных своему образу жизни. Если бы их освободили от забот, доставляющих им беспокойство, они обнаружили бы, что их жизнь стала пресной, и потому они испытывают более глубокую привязанность к своим заботам, чем аристократия — к своим наслаждениям.

Теперь я задаюсь вопросом, отчего те же самые демократические народы, которым свойствен столь серьезный склад ума, ведут себя подчас столь легкомысленно и опрометчиво?

Американцы, почти всегда сохраняющие степенность манер и холодность обращения, тем не менее часто оказываются во власти какой-либо внезапной страсти или же необдуманного суждения, выходящих далеко за пределы разумного, под влиянием которых они с самым серьезным видом совершают немыслимые безрассудства

Это противоречие не должно удивлять.

Крайняя степень гласности порождает своеобразное невежество. В деспотических государствах люди не знают, что делать, потому что им ничего не говорят. Люди, живущие в условиях демократии, часто действуют наобум потому, что им говорят все. Первые ничего не знают, вторые все забывают. Они не воспринимают основных линий картины потому, что их внимание рассредоточено на множестве мелких деталей.

В свободных и особенно в демократических государствах все те необдуманные высказывания, которые иногда позволяют себе общественные деятели, как это ни странно, не вредят их репутации, тогда как в абсолютных монархиях достаточно нескольких случайно сорвавшихся слов, чтобы человек навсегда утратил авторитет и загубил карьеру.

Это объясняется тем, что уже было сказано выше. Когда человек говорит что-то,находясь в многолюдной оживленной толпе, многие из его слов остаются неуслышанными или тотчас же вылетают из памяти его слушателей. Напротив, среди молчаливой неподвижной массы народа, в царящей вокруг тишине ухо улавливает самый легкий шепот.

В демократических обществах люди всегда подвижны; тысяча случайностей беспрестанно заставляет их менять образ жизни, которая всегда подвержена чему-то неопределенно-непредвиденному и неожиданному. В этой связи они часто вынуждены заниматься тем, что плохо умеют делать, и говорить о том, в чем едва ли разбираются, и хвататься за ту работу, которой они не были обучены в течение длительного периода ученичества

В аристократических государствах каждый имеет только одну цель, которую он постоянно стремится достичь. В демократическом обществе жизнь более сложна и запутанна: редко бывает так, что один и тот же человек не стремится к достижению множества целей одновременно, и цели эти часто весьма далеки друг от друга. И поскольку он не может хорошо знать все объекты своих желаний, человек легко удовлетворяется не вполне совершенными представлениями о них.