Владимир Томсинов - Сперанский

• Название: Сперанский
• Автор: Владимир Томсинов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02862-7

Книга представляет собой документальное повествование о необычной судьбе одного из наиболее выдающихся государственных деятелей и реформаторов России Михаила Михайловича Сперанского (1772–1839). Ему, сыну простого сельского священника, суждено было оказаться в самом пекле политической жизни страны первой трети XIX века, пережить невиданные взлеты и падения. Личность Сперанского изображена на фоне событий эпохи, во взаимоотношениях с императорами Александром I и Николаем I, видными сановниками, литераторами, декабристами.

---

Покончив с делами в Нижнеудинске, Михайло Михайлович отбыл к месту своей постоянной резиденции — в Иркутск. Приезд нового сибирского генерал-губернатора в этот город, считавшийся его резиденцией, стал настоящим праздником. Вот как описывалось это событие в письме одного из местных жителей: «29-го дня минувшего Августа в 8 часов пополудни прибыл сюда, давно всеми ожиданный, г. Сибирский Генерал-Губернатор, Михаил Михайлович Сперанский, и встречен множеством народа всякого сословия на берегу при переправе чрез Ангару. Не столько пышное освещение обоих берегов быстрейшей сей реки, сколько слияние душ и сердец к благословению гостя, грядущего во имя Господне и славу Благословенного Монарха нашего, представляли и при темноте вечера зрелище привлекательнейшее. На другой день Его Высокопревосходительство в кафедральном Богоявленском Соборе слушал Божественную литургию. Стечение людей было необыкновенно великое. Все с неизъяснимым удовольствием тогда и после сопровождали взорами своими нового своего начальника. У всякого на лице начертана была непритворная, сердечная радость и некая животворная надежда, подобная той, каковая бывает в лице выздоравливающего больного при виде своего врача, опытного, усердного и безмездного».

В Иркутске Сперанский сразу же образовал комиссию по расследованию злоупотреблений, допускаемых чиновниками местной администрации. Среди них особо прославился своими злоупотреблениями иркутский уездный исправник Волошин. Подобно нижнеудинскому исправнику, он был отстранен от должности и предан суду. Награбленное местными чиновниками имущество и деньги были, по распоряжению Сперанского, у них изъяты и отданы в казну. По словам свидетеля описываемых событий Эразма Стогова, новый генерал-губернатор «немилосердно, жестоко наказал этих грабителей — он сослал их в Россию. Они, бедные страдальцы, переехали — кто в Москву, кто в Петербург».

Еще 31 июля, наслышавшись о безобразиях, творимых томским и иркутским губернаторами, Сперанский отправил императору Александру письмо, в котором просил его издать рескрипт об отстранении их от должностей.

20 октября государев рескрипт был получен. «Михайло Михайлович! — обращался его величество к сибирскому генерал-губернатору. — Гражданских губернаторов, Иркутского Трескина и Томского Илличевского, предоставляю вам, впредь до окончательного усмотрения, устранить на время от управления губерниями, если по производству дел и вверенному вам обозрению вы найдете сие нужным; исправление же должности их можете вы поручить на время вице-губернаторам. Пребываю [к] вам благосклонный. Александр. Вильна. Сентября 17-го 1819 г.».

Сперанский исполнил свое намерение об отстранении губернаторов на следующий же день. Впоследствии Н. И. Трескин призван был в столицу держать ответ за свои злоупотребления перед Сенатом. Привычка к безнаказанности успела войти в плоть его и кровь: не свои беззаконные действия на посту губернатора в Иркутске считал он злоупотреблениями, но деятельность Сперанского по пресечению произвола сибирского чиновничества. Потому отправлялся Николай Иванович в Петербург не слишком расстроенным в чувствах. На прощание он заверил своего «обидчика», что скоро прибудет обратно… сменять его в должности генерал-губернатора[9]. Из всех акций Сперанского в Сибири отрешение от губернаторства Трескина произвело на местных жителей наибольшее впечатление. Спустя полвека в Иркутске говорили, что «Сперанский только и сделал особенного, что сменил Трескина».

Сам Михайло Михайлович склонен был оценивать свою сибирскую эпопею весьма высоко. «Сибирь для меня есть театр довольно выгодный, — писал он дочери 1 февраля 1820 года. — Если не много я здесь сделал, по крайней мере, много осушил слез, утишил негодований, пресек вопиющих насилий и, что, может быть, еще и того важнее, открыл Сибирь в истинных ее политических отношениях. Один Ермак может спорить со мною в сей части».

Но вот оценка постороннего человека — Эразма Стогова. Во время генерал-губернаторства Сперанского он работал в Иркутске чиновником адмиралтейства, неоднократно общался с ним и мог наблюдать его деятельность. Спустя 12 лет Стогов вновь приехал в Иркутск. «Плоды труда Сперанского были осязаемы, — писал он о своих впечатлениях от увиденного, — власти были ограничены, правление Трескина было слабым преданием и умерло в истории, сохранившись в анекдотах. Но как все дела человеческие несовершенны, так и последствия благонамеренного труда умного человека оказались односторонними. Злоупотребления властей действительно уменьшились, не слыхать было жалоб от богатого купечества и вообще классы имущие были довольны, но зато обессиленная власть не имела силы сдерживать народ, впадала в апатию. В нравственном быте народа я нашел огромную перемену, менее одного поколения — и народа узнать было нельзя! Жизнь в городе мало была обеспечена, частые убийства, грабежи, воровство, недалеко от Иркутска в горах — две шайки разбойников… Казалось бы, с уничтожением деспотической власти полиции, избавлением от незаконных поборов исправников жизнь крестьян должна была улучшиться, но результат вышел противный. Не один раз слышал от стариков, жалевших об управлении Трескина, вспоминали, какое было спокойствие, а теперь что…»

Один из крестьян спрашиваем был о новых порядках, введенных в Сибири Сперанским: лучше ли стало при них? «Да вот как лучше, — отвечал он, — прежде нужно было приготовить на чиновников одну овцу, а теперь семь». Некоторые чиновники сибирского управления склонны были считать, что приезд Сперанского произвел в Сибири «переворот во всех отношениях», что в «20-х годах здесь началась совершенно новая жизнь». В чем же виделась им перемена? «В старину царствовал совершенный произвол, — отвечал один из чиновников, — со времен Сперанского этого уже не было. Он внес новый дух в управление. Прежние деятели были повытолканы и, удачно или неудачно, заменены другими. Бывали, конечно, злоупотребления и впоследствии, но уже не было того духа, который порождал и оправдывал всякие злоупотребления».

Спустя немногим менее полувека после сибирской эпопеи Сперанского — в феврале 1868 года — свидетель его самого и дел его в Сибири Н. П. Булатов будет вспоминать: «Личность его производила самое благодатное впечатление: светло-голубые глаза, симпатичное ангельское выражение лица; обращение доброе, кроткое — совсем не то, что было до него. Он был из поповичей — но в нем этого вовсе не было заметно: до такой степени изящны, утонченны были его манеры. Управлял он уже в новом духе. По моему мнению, приезд Сперанского произвел в Сибири переворот во всех отношениях… Законы Сперанского имели влияние на Сибирь в том отношении, что ограничивали деспотизм. В старину царствовал совершенный произвол; со времен Сперанского этого уже не было. Он внес новый дух в управление».

Для самого Сперанского «путешествие в Сибирь» имело несомненно благие последствия. Поварившись в котле самых разнузданных чиновничьих страстей и окунувшись в заболоченное озеро провинциальной жизни, он окончательно прозрел и многое как в общественной жизни, так и в собственной судьбе стал видеть по-другому.

Как велика земля Русская! И здесь те же люди, та же чернь, те же нравы и обычаи; те же почти пороки и добродетели. Сие единство почти не понятно. Во всех других государствах несравненно есть более разнообразия. Сие происходит, думаю, от того, что здешнее население есть смесь или произведение всех стран России. Но не думай и не дозволяй думать, чтоб Сибирь населена была ссыльными и преступниками. Число их как капля в море; их почти не видно, кроме некоторых публичных работ. Невероятно, как число их маловажно. По самым достоверным сведениям они едва составляют до 2 т[ысяч] в год и в том числе никогда и десятой части нет женщин. Тебе покажется странным предмет письма сего: но надобно, чтоб ты имела об Отечестве твоем верные понятия во всех отношениях. Со временем я издам таблицы, которые удивят просвещенную Европу. Они докажут, что у нас в 20-ти тысячах едва можно найти одного преступника, да и то воришка маловажного; важных же нет ни на сто тысяч одного. Я сам не поверил бы сему прежде и считаю это великим в моральном мире открытием.

Из письма М. М. Сперанского к дочери Елизавете от 6 сентября 1819 года

Сибирь есть настоящая отчизна Дон Кихотов. В Иркутске есть сотни людей, бывших в Камчатке, на Алеутских островах, в Америке с женами их и детьми и они все сие рассказывают, как дела обыкновенные. Человек ко всему привыкает, а привычка к странствию, к тому, чтоб искать похождений, кажется, еще скорее других приходит.

Ей же. От 22 июня 1820 года

Именно здесь, в Сибири, понял Сперанский с предельной отчетливостью то, о чем прежде мог из-за отсутствия опыта практической деятельности лишь догадываться, — понял тщетность всяких попыток сколько-нибудь быстрого преобразования существующих общественных порядков. Грустная мысль о неспособности человека изменить мир или хотя бы просто обуздать, упорядочить стихию общественного бытия стала определять характер его мировоззрения. Эта мысль сделалась как будто даже любимой его мыслью. Он неоднократно высказывал ее в своих письмах из Сибири. «Мы желали бы мир и свои дела устроить по-своему, а этот мир был бы, без сомнения, и весьма глуп, и для нас самих несносен. Впрочем, желания и мелкие наши покушения открывают нам причину первобытного нашего падения. Хотели перестроить мир, думали сделать лучше, вышли из покорности и тем себя и мир погубили» — так писал он в письме к дочери 7 января 1820 года.