Александра Ленель-Лавастин - Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

• Название: Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран
• Автор: Александра Ленель-Лавастин
• Издательство: Прогресс-Традиция
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 5-89826-270-9

Национальный вопрос особенно болезнен для стран, претерпевших национальное унижение. Таким унижением было поражение фашистской Румынии во Второй мировой войне. Одним из способов восстановления национального престижа является воздвижение на пьедестал исторических героев нации. Для Румынии ими стали выдающийся ученый М. Элиаде, известный публицист Э. Чоран и драматург с мировым именем Э. Ионеско.

Автор книги, не умаляя их профессиональных заслуг, сосредоточивает внимание на социально-политических взглядах, гражданской позиции в трагичные для страны годы фашизма. Доказывая на огромном фактическом материале их профашистские настроения, А. Ленель-Лавастин предостерегает современные поколения от некритической эйфории в отношении «великих румын», способной объективно привести к поддержке обретающего силу неофашизма.

Книга написана живым, ярким, нередко полемичным языком и предназначена для широкого круга читателей.

---

Новое путешествие Элиаде в Германию было запланировано на январь 1943 г. Ученый радостно писал в дневнике 13 января, что получил от немецкого посла в Португалии барона Хойнингена-Хюене письмо, где содержалось приглашение от имени ректора Мюнхенского университета принять участие в торжественном открытии Музея Центральной Азии им. Свена Хеддина. Церемония открытия должна была проходить 14—20 января; немецкое правительство брало на себя все расходы. Однако после первого взрыва эмоций Элиаде приводил и некоторые доводы против поездки. Политического характера? Ни в коей мере. Основной аргумент оказался из области метеорологии: зима в разгаре, погода плохая, путешествия на самолете «немного рискованны», записывал он в тот же день. Однако долг превыше всего: «Я должен расценивать эту поездку как выполнение воинской обязанности: еду!» Но он не учел мнения руководства: через 4 дня, 17 января, на его имя поступила шифрованная телеграмма от маршала Антонеску. Кондукатор разрешал Элиаде поездку в Мюнхен, однако предлагал на обратном пути заехать в Бухарест. Элиаде тут же заколебался. Чего хотел от него маршал? Не для того ли он его вызывал, чтобы предложить пост в правительстве? Элиаде, которого в свете разгрома немцев под Сталинградом никак не привлекало возвращение в Румынию, опасался подобной возможности. Поэтому он предпочел сказаться больным и в конце концов никуда не поехал.

Конечно, это было печально, однако 1943 г. оказался для Элиаде не столь плохим. Ему было ниспослано утешение, заставившее позабыть неудачу с поездкой в Берлин: визит в Париж! В дневниковых записях 1942—1943 гг. Элиаде неоднократно отмечал, как бы ему хотелось вновь попасть во французскую столицу, где к тому же находился его друг Чоран. Правда, он испытывал некоторые опасения: «Кто знает, какой я найду Францию; быть может, она обезображена коммунизмом?» (запись от 15 января 1943 г.) Да-да, именно 15 января 1943 года. По всей вероятности, он подозревал вишистский режим в некоторых послаблениях коммунистам... Тем не менее 15 октября 1943 г. Элиаде писал, что очень счастлив: его предупредили, что на его ходатайство о выдаче французской визы наложена положительная резолюция — непосредственно генеральным штабом немецких оккупационных войск во Франции. Новость пришлась очень кстати — настроение у Элиаде было самое отвратительное. В последние месяцы дурные известия следовали одно за другим: высадка союзников в Африке, выход из войны Италии... В первые две недели ноября историк очень приятно провел время в Париже в компании своей супруги Нины и Чорана, с которым почти не расставался. Из «Дневника» (запись от 16 ноября 1943 г.) мы узнаем также, что в Париже он встречался с Полем Мораном, Жоржем Дюмезилем и Жаном Кокто и опустошал книжные лавки. Однако эта поездка не смогла его полностью отвлечь от беспокойства по поводу решительно неприятного развития событий на фронте, где, как он писал в тот же день, «обстановка ухудшается с каждым днем». Пребывание во Франции заставило его осознать, что «опасность носит общеевропейский характер». Историк отдавал себе отчет, что события уже невозможно оценивать исключительно с точки зрения их воздействия на Румынию: «англо-американский порядок» становился отныне угрозой для всей Европы.

«Евреи, англичане и американцы»: страшная перспектива поражения Гитлера

В дневниковых записях Элиаде постоянные упоминания о войне, возникнув лишь с конца 1942 г., встречались затем в течение 1943—1944 годов. Причина была проста: победа немцев становилась все менее вероятной. Поворотными в этом отношении стали октябрь — ноябрь 1942 г. «Бессонница, кошмары, депрессия, — отмечал Элиаде. — События в Северной Африке (разгром роммелевской армии, высадка американцев) совершенно выбили меня из колеи между 6—8 ноября». Будущий заведующий кафедрой в Чикагском университете неустанно обличал «идиотскую жестокость Черчилля и Рузвельта» (запись от 20 декабря) и высказывания тех, кого он причислял к «англо-большевикам» (25 декабря). Одновременно он жаловался на то, что ему крайне трудно собраться: «Как писать в этой атмосфере паники и террора?» (30 декабря). Очень любопытно сравнить эти записи с версией, которую Элиаде, перечитав свой «Дневник», предложит западным читателям в «Мемуаре». Там, в частности, приводится следующая оценка событий конца 1943 г.: «Как многие мои соотечественники, как многие европейцы, я счел высадку американских войск в Северной Африке добрым знаком...»[678] Сравнение двух текстов носит тем более разоблачительный характер, что осенью 1942 г. автор «Дневника» выказывал все большее раздражение по поводу мнений, которые выражали некоторые его лиссабонские знакомые, в особенности его соотечественники. «В спорах с англофилами более всего мне действует на нервы тот факт, что политическая ангажированность заставляет их игнорировать основной итог нынешней войны: вступление России в мировую историю», — замечал 19 ноября 1942 г. Элиаде, шесть дней спустя сравнивавший собственное существование с «агонией», не переставая удивляться позиции своих коллег и возмущаться ею: «Другие пьют шампанское при каждой новой англо-американской победе, забывая, что наши дивизии — на Волге!»

Еще одна запись, на этот раз от 1 декабря, интересна тем, что говорит об отношении Элиаде к роли евреев в войне. Он считал их такой же воюющей нацией, как другие. «Евреям, англичанам и американцам повезло с русскими, которые единственно способны противостоять немцам. Если это противостояние приведет к гибели Рейха, никакая из трех вышеозначенных наций не будет учитывать наши (Румынии) исторические права». Замечание тем более удивительное, что запись была сделана зимой 1942 г.; летом и осенью следующего года начались первые крупные депортации европейских евреев в лагеря уничтожения. Депортации французских евреев не остались незамеченными в Португалии. Элиаде в своем ослеплении продолжал верить в особую политическую роль евреев, в их стремление к революции, в их пресловутую жажду власти. Эти убеждения определяли даже круг его научного чтения. Прочитав купленную в Париже книгу К. Лаба «Религиозный характер царской власти в Ассирии и Вавилоне» (1939 г.), он сделал следующие записи: «Семиты видят мир динамично, то есть политически. Даже религиозная жизнь семитов сосредоточена вокруг идеи власти». В сравнении с религией индоевропейцев «семитская религия носит революционный характер», заключал Элиаде, сохранивший по данному поводу мнение, присущее ему в конце 1930-х годов. Да он и не собирался от него отказываться. «Корнелиу Кодряну превратил меня в фанатика румынской идеи», — писал он 1 декабря 1942 г. Безвозвратно? Во всяком случае, Элиаде всегда был рад получить весточку от своих политических единомышленников. В записи от 1 февраля 1943 г. рассказывается о встрече с маркизой Делла Роза, которую он описывал как «пламенную легионерку». Маркиза «пишет сейчас роман — пишет по-английски, ведь она американка — о трагедии Легиона». Кроме того, он выражал огорчение по поводу интернирования в лагерь легионера Жана-Виктора Вожана, бывшего члена группы Критерион, о котором узнал в тот момент.

Самым поразительным нам кажется то обстоятельство, что ничто — ни преследования евреев, ни жестокое поведение немецких и румынских войск в Транснистрии — ни в коей мере не поколебало ви́дение мира, сложившееся у Элиаде в предвоенные годы. В продолжение идей, высказанных в 1927 г., он писал 13 ноября 1942 г.: «Я продолжаю думать, что когда-нибудь 1930—1940-е годы будут оцениваться как полная пафоса, самобытности и опыта реакция на псевдорационализм XIX века». Историк словно двигался в границах абсолютно закрытой системы, существовал в мире идей, исключавшем какое бы то ни было проникновение извне. Как отмечала Ханна Арендт, бросается в глаза именно его невозможность установить внутренний диалог с тем, что не является им самим — т. е. его кардинальная неспособность мыслить. Ненависть, или, скорее, безразличие военных лет обусловлены невозможностью установить хоть какую-то человеческую близость с объектом «еврей».

Еврей, превращенный в некое совершенно абстрактное существо, в конце концов у Элиаде исчезает — благодаря применению взаимосвязанных, но отчетливо различимых приемов. Во-первых, сокрытия (полное молчание по поводу ясского погрома и депортаций в Транснистрию, происходивших летом 1942 г.); во-вторых, создания стереотипа, клише (еврей-революционер, стремящийся к власти); в-третьих, введения концепта «космическая катастрофа». Последний настолько же широко представлен в португальском «Дневнике», насколько там отсутствует конкретное описание подвергающихся гонениям и страдающих евреев. Так, в сентябре 1942 г. Элиаде писал: «Мы переживаем космическую катастрофу. В этом состоит единственный смысл войны: к ней следует относиться так, как мои предки относились к землетрясению либо к эпидемиям». Ничего не остается делать, как ждать и молиться, заключал он. Позднее, 24 июня 1944 г., он сравнивал мировую войну с «потопом». Отметим кстати, что подобное ви́дение в чем-то сродни подходу Карла Шмитта, считавшего, что евреи ускоряют приход Апокалипсиса. Понятие «катастрофы» (в наступлении которой никто не виноват, никто не приложил к ней руку, следовательно, и жертв ее не существует) — катастрофы, которая видится как естественная и ниспосланная судьбой, словно некое стихийное бедствие, — здесь, по всей видимости, приобретает значение функции-экрана. Роль этого понятия заключается именно в том, чтобы уничтожить в зародыше все потенциальные связи с жертвой. Это может быть и солидарная ответственность за участь евреев, которую несет дипломат на службе страны — союзницы Рейха; это может быть и простое человеческое сострадание. Наконец, четвертый прием, к которому прибегает историк, — классический метод инверсии, который увенчивает всю конструкцию. В данном случае этот метод заключается в том, что антисемит представляет сам себя жертвой евреев. Так, 5 февраля 1943 г., размышляя о судьбах тысяч погибших на русском фронте и «о еще десятках миллионов, которым предстоит погибнуть» в сердце Европы, Элиаде, чей пессимизм относительно исхода войны достиг высшей точки, добавляет следующую фразу: «В сущности, не исключено, что они (погибшие. — Авт.) являются жертвой, чья смерть была необходима для восстановления космического равновесия, чего мы, жертвы, еще не осознаем» (курсив автора).