Дервас Читти - Дервас Читти Град Пустыня

• Название: Дервас Читти Град Пустыня
• Автор: Дервас Читти
• Издательство: Библиополис
• Жанр: Религия
• Год: 2007
• ISBN: ISBN 9785743502649

Книга «Град Пустыня» (The Desert a City) написана доктором богословия, священником англиканской церкви отцом Дервасом Джеймсом Читги (19011971). Эта замечательная работа, увидевшая свет в 1966 году, является несколько переработанным лекционным курсом, прочитанным автором в 1959—60 гг. в Birkbeck College, и, говоря словами автора, представляет собою не более чем вводный очерк по истории трех первых веков египетского и палестинского монашества (отсылающий читателя к более серьезным исследованиям и оригинальным работам, указанным в примечаниях), который мог бы стать для будущих исследователей своего рода отправной точкой или ориентиром. Этот, давно ставший классическим, труд по истории древнего христианского монашества, в котором богатство материала и строгость его подачи сочетаются с необычной живостью изложения, не утратил своего значения и поныне.

---

Упоминание здесь схимы может вызвать удивление. Однако в опубликованных Идрисом Беллом мелетианских папирусах, датируемых тридцатыми годами четвертого века, говорится о том, что мелетианские монахи, жившие в местности выше по течению реки неподалеку от Внешней Горы, уже носили λεβίτων (левитон или левитонарий), представляющий собой тунику без рукавов или с короткими рукавами, которая является составной частью схимы.[47] Вполне возможно, что до окончательного раскола мелетиане Белла являлись учениками Антония. Впрочем, период в семь лет (306313) представляется слишком непродолжительным для того, чтобы схима успела распространиться вверх по течению Нила до самого Хенобоскиона. Судя по всему, монашеское одеяние возникло еще до Антония.

В папирусах Белла мы может найти ряд других общих для «кафоликов» и «мелетиан» предметов, которые появились еще до раскола. К их числу мы можем отнести само понятие μοναχός,[48] использование слова μονή («остановка» или «обитель») в отношении монастырей (как отшельнических келий, так и общежитий)[49] и, вероятно, принятый как у греков, так и у коптов обычай называть главного монаха (согласно Беллу,[50] он мог и не быть священником) словом απα,[51] которое, разумеется, восходит к семитскому «авва». Появление этого обращения в монашеском Египте того времени представляется весьма примечательным. Надо заметить, что в Vita Prima Pachomii это обращение используется только при рассказе о событиях, происходивших после 330 года,[52] но, возможно, до этой поры Пахомий был слишком молод для того, чтобы его могли величать аввой.

Пахомий должен был передать своим ученикам традицию молитвенного бодрствования, которому его научил унаследовавший ее Паламон.[53] В основном он учил Пахомия отшельнической жизни. Хотя монахи того времени могли жить в самых разных условиях иногда старец воепитывал одного единственного ученика, порою монашеские кельи находились одна подле другой, порою складывалась своеобразная община — однако цели их всегда совпадали с целью Антония. Впрочем, в чем бы ни состояло обучение Пахомия, мы не должны забывать ни о том, как он обратился в христианство, ни о том, что первым его обетом было служение Богу и людям.

Когда Пахомий собирал дрова в пустыне, и в руки его вонзались колючки терновника, ему вспоминались гвозди, которыми были пронзены руки и ноги распятого Спасителя, и он надолго погружался в молитву.[54] Однажды он забрел дальше обычного и оказался среди развалин селения Тавенниси. Он стал молиться и неожиданно услышал голос: «Останься здесь и построй себе обитель, ибо многие придут к тебе для того, чтобы сделаться монахами». Ни минуты не сомневаясь в Божественности этого гласа, Пахомий вернулся назад и уговорил Паламона помочь ему построить небольшое жилище (μονή,), или хижину. После того, как жилище было построено, Паламон вернулся на свое прежнее место. Старец и ученик в течение какогото времени посещали друг друга, но вскоре авва Паламон умер.[55] После этого к Пахомию присоединился его старший брат Иоанн. Через некоторое время у них возникли известные разногласия: Иоанн предпочитал вести уединенную жизнь и считал, что обитель должна оставаться небольшой, Пахомий же желал расширить обитель, ибо провидел, что в ней появится множество насельников.[56]

Судя по всему, автор Vita Prima пытался связать в цельное повествование фрагменты традиции, лишенные связующих звеньев. Нет ничего удивительного, что некоторые эпизоды этого повествования вызывают у нас вопросы, на которые мы, к сожалению, не можем дать ответа. Рассказ автора Жития о духовной брани Пахомия вызывает в памяти брань, которую вел Антоний (язык повествования также свидетельствует о его знакомстве с Vita Antonii): внутренний конфликт с самим собой, борьба с демонами, приступающими извне, победное возрастание, при котором исполненная чудесного стадия совершенной веры постепенно уступает место покою совершенного знания, благодаря которому Пахомий «мог в чистоте сердца своего словно в зеркале созерцать Невидимого Бога».[57]

Здесь автор Жития подводит нас к историческому моменту: «В ту пору, когда Пахомий вместе с братьями собирал на острове тростник для своего рукоделия, он стал молиться, желая узнать совершенную Божию Волю, и увидел перед собою Ангела Господня (это первое видение Пахомия), который сказал ему: «Воля Божия в том, чтобы ты служил роду человеческому и воссоединял людей с Богом».[58]

Итак, если Антоний ищет совершенства, то Пахомий хочет прознать и исполнить совершенную Волю Божию.

Скорее всего, это видение имело место около 320 года. Более ранняя его датировка заставила бы нас сократить до минимума годы обучения Пахомия у Паламона и годы его самостоятельного подвижничества в Тавенниси. О том, что происходило впоследствии, вы узнаете из следующей лекции. Пока же мы лишь отметим, что киновийная жизнь, зачинателем которой был Пахомий, восходила к отшельничеству. Она переняла и его язык так, что через какоето время словами «монах» и «монастырь» вопреки их исходному значению — стали называть не только анахорета и его келью, но также киновита и его обитель.

* * *

Немногим ранее или позднее того же знаменательного 313 года богатый юноша, рано потерявший родителей и живший в Дельте, женился, поддавшись уговорам своего Дяди. Всю брачную ночь он убеждал свою супругу в том, что им следует предпочесть брачным отношениям целомудренную жизнь. Она согласилась с ним при условии, что они станут жить под одною крышей как брат и сестра. Так они провели восемнадцать лет, зарабатывая себе на жизнь выращиванием бальзама, пока, наконец, и ей не открылся подлинный смысл уединенной жизни. Он оставил ее в доме и поселился в построенных им «внутри горы Нитрийской» двух «куполообразных» кельях (θόλοι), приходя два раза в год в свой прежний дом, чтобы свидеться со своей супругой. Это произошло немногим позже 330 года, поскольку Аммон (Амун) прожил в пустыне 22 года, когда же он скончался, Антоний, умерший в 356 году, видел, как душа его возносится на небо.[59]

Обитель Аммона находилась на самом краю Ливийской (Западной) Пустыни, там, где она образует северный, обращенный к Дельте, пологий выступ, находящийся возле местечка Пернудж или Нитрия, в девяти милях к югозападу от города Даманхура (Гермополь Парва), где жил епископ, управлявший всеми окрестными землями. Арабское название этого местечка ЭльБарнуги все еще находится в употреблении. Географическое положение ЭльБарнуги и «Житие» святого хорошо согласуются с позднейшей историей Нитрии, которая являлась подлинными вратами пустыни, связывавшими ее с миром. Именно здесь монашеское сообщество впервые было приспособлено к приходской системе диоцеза, обретя собственное священство и клир (надо заметить, что здесь пути анахоретов и киновитов отличались друг от друга не столь разительно, как у Антония и Пахомия). Местоположение Нитрии оставалось совершенно неизвестным до той поры, пока Ивлин Уайт (Evelyn White) не опубликовал в 1932 году свою работу «History of the Monasteries ofNitria and of Scetis», которая, как ни странно, далеко не сразу получила должную оценку.[60]

Неподалеку от Барнуги находятся соленые озера, коммерческое использование которых началось еще в древности. Сорока милями южнее, во впадине, носящей ныне название ВадиэльНатрун (ВадиэнНатрун), существует еше большее месторождение соды (натра), разработкой которого сейчас занимается Salt and Soda Company. Здесь сохранилось не только название, но и четыре некогда знаменитых монастыря, разбросанных по пустыне на расстояние примерно в тринадцать миль. В самом поселке ЭльБарнуги и в его окрестностях монастырей не сохранилось и, насколько мне известно, серьезные поиски их развалин там никогда не велись. Тем, кто не знает коптского, нынешнее название кажется совершенно не связанным с древним названием этого места. Нет ничего удивительного в том, что Нитрия отождествлялась именно с ВадиэльНатрун, хотя этому полностью противоречили топографические детали, представленные в «Лавсаике». ВадиэльНатрун это Скитская пустыня, Нитрия же, как сообщает нам Палладий, находилась в сорока милях от нее в месте, до которого в его время из Александрии можно было добраться на лодке![61] Термин «Скит» порой используется в наших источниках для обозначения как самой Скитской пустыни, так и Нитрии. Что же касается термина «Нитрия», то он никогда не используется для обозначения Скита. К рассмотрению последнего мы теперь и перейдем.[62]

Естественный подход к Скиту находится не со стороны Нитрии, которая лежит за пустыней в сорока милях к северу (хотя монахи, конечно же, часто пользовались именно этим путем), но со стороны ближайшего поселения на берегу канопского рукава Нила, называемого Теренуфом и находившегося примерно в двадцати милях от Скита.[63] О местонахождении Теренуфа можно судить по развалинам КомАбуБилло примерно в миле от сохранившей свое название Тарраны (Tarraneh). До появления железной дороги караваны, отправлявшиеся за содой в ВадиэльНатрун, выходили именно из Тарраны.[64] Железная дорога, принадлежащая Salt & Soda Company, начинается на пять миль южнее. В римскую эпоху данная (соледобывающая) индустрия являлась государственной монополней, контора которой находилась в Александрии, а управление в Теренуфе.[65] Апофтегма пятого века повеетвует о том, как брат Мартирий принес в свою келью кусок натра, который свалился с верблюда на пути в Теренуф. Авва Агафон настоял на том, чтобы Мартирий вернул свою находку на место, расстояние до которого составляло двенадцать миль.[66] В этой отдаленной пустыне контрабандисты, должно быть, всегда являлись серьезной проблемой для властей. В письме на папирусе, датированном 346 годом и подписанном чиновником из Теренуфа, последний призывает арестовывать их и их верблюдов, будь они задержаны в Файюме или в любом ином месте.[67] Разумеется, названные контрабандисты прекрасно знали вади (арабекое слово, означающее русло (обычно пересохшее) или долину прим. пер.) и тайные верблюжьи тропы и проходы. В частности, они знали здесь каждый колодец и свойства его воды, а также места, которые аскеты могли бы избрать своим прибежищем. Мог настать и такой день, когда они сами вняли бы зову пустыни.