Лоуренс Бергрин - Марко Поло. От Венеции до Ксанаду

• Название: Марко Поло. От Венеции до Ксанаду
• Автор: Лоуренс Бергрин
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-34457-2, 978-5-17-072204-4

Современным путешественникам и не снились опасности и чудеса, с которыми сталкивались купцы XIII века на Великом Шелковом пути. Марко Поло исполнилось семнадцать лет, когда он покинул свой дом в Венеции и с отцом и дядей отправился в невообразимо сложный путь ко двору Хубилай-хана в Монголию. Они вернулись через двадцать четыре года, когда уже никто не верил, что они еще живы. Позже странствия Марко Поло были описаны в «Книге о разнообразии мира».

Laurence Bergreen
MARCO POLO: FROM VENICE TO XANADU
_{Печатается с разрешения издательства Alfred A. Knopf, a division of Random House, Inc.© Издание на русском языке AST Publishers, 2011}

---

Описания больших монастырей, представленные Марко, были встречены европейцами с недоверием. Некоторые заведения насчитывали две тысячи монахов, «которые служат идолам по своим обычаям, которые одеваются более благопристойно, чем все прочие». Монахи «выбривают макушку головы и бреют бороды, — отмечает он, — вопреки обычаю мирян. Они устраивают празднества для своих идолов с пением и огнями, каких нигде больше не видано».

За монастырскими стенами царила анархия. «Мирянин может брать до тридцати жен, — говорит Марко. — Он почитает первую жену главной и лучшей. Если он видит, что одна из его жен состарилась и не хороша, и не приятна ему, он может выгнать ее, если хочет, и взять другую, какую пожелает. Они берут в жены кузин, также дозволяется брать жен своего отца, кроме своей матери, а также жен братьев и других родственников». Обдумывая этот обычай с точки зрения морали, он с отвращением заключает: «Они живут, как животные, не зная закона».

Контрастом сексуальной свободе и анархии была жизнь — «очень трудная и грубая», которую вели «сенсины». Марко называет их «людьми великой воздержанности согласно их обычаю». Они стремились избегать чувственных удовольствий в любой форме. Даже пища, которую они ели, была самой грубой. «Ничего, кроме крупчатки и отрубей, то есть шелухи, которая остается от пшеничного зерна», — как выяснил Поло. «Они готовят ее, как мы готовим пойло для свиней: берут эту крупчатку, то есть отруби, кладут в горячую воду, чтобы размягчить, оставляют на некоторое время, пока все зерна не отделятся от шелухи, а потом едят такую размоченную, лишенную всякого вкуса». Но это не все самоограничения относительно пищи. «Они постятся много раз в году — невеликая потеря, учитывая, как ограниченна их диета, — и не едят ничего, кроме отрубей, и пьют воду, и много времени проводят в молитве, так что жизнь их безмерно трудна». Семейная жизнь не освещала их бесцветное существование, полное самоотречения и духовного жара, потому что монахи «ни за что на свете не берут жен». Даже их одеяния, черные или синие, «сделанные из самой простой и грубой материи», словно предназначены были причинять неудобство. Как и следовало ожидать, спали они только на «очень жестких и дешевых циновках».

«Жизнь их трудна, как никакая другая», — скорее с ужасом, чем с восхищением замечает Марко.

Описав эти образцы крайнего самоотречения, Марко переходит к самому отвратительному, с его точки зрения, ритуалу— сожжению умерших. Этот обычай, недоступный пониманию европейца, странным образом очеловечивал его приверженцев в глазах Марко: он выяснил, что они ревностно верят в существование души и жизнь после смерти. Совершив этот скачок отождествления, он вник в их духовную жизнь, насколько это было для него возможно. Он отмечает абсолютную зависимость оплакивающих покойного от расчетов астрологов и некромантов, которые определяют время кремации и похорон в соответствии со временем рождения. «Некромант или астролог прибегает к своему дьявольскому искусству и говорит родственникам, что предсказано и под каким созвездием, под какой планетой и знаком тот был рожден, и день и час, когда должно сжечь тело». Эта процедура могла отложить похороны на недели и даже на месяцы, и семье усопшего приходилось держать тело в доме, «ожидая, пока планеты будут благоприятны им, а не противны, потому что они никогда не произведут сожжения, пока прорицатель не скажет, что настало благоприятное время».

Подчиняясь требованиям астрологов — или планет, — члены семьи сооружали раскрашенный гроб из толстых досок, «хорошо подогнанных», помещали в него тело и запечатывали гроб смолой и известью, покрывали шелком и окуривали камфарой и другими благовониями, чтобы «тело не смердело».

Каждый день семья выставляла угощение из «хлеба, вина и мяса, как если бы умерший был жив». Не было средства избавить дом от этого требовательного гостя, пока не позволят планеты; всякому, кто пренебрегал предсказаниями астрологов, «приходилось очень плохо».

Любовная забота родственников продолжалась и после того, как тело выносили из дома. «Родственники умершего строят маленький дом из тростника или прутьев, с крыльцом, устеленным богатейшими тканями из шелка или золота, соответственно своим возможностям, посреди дороги. И когда мертвого проносят мимо столь украшенного дома, они останавливаются, и домочадцы помещают тело у подножия павильона, и кладут в достатке вина и мяса на землю перед мертвым, думая тем подкрепить и вернуть силы духу умершего, поскольку он должен присутствовать при сожжении тела».

Еще один обычай, долженствовавший обеспечить умершему положение в загробном мире, поразил воображение Марко. «К месту сожжения, — говорит он, — родственники несут цветные изображения мужчин и женщин, вырезанные из бумаги, — еще одно технологическое новшество, — сделанной из коры деревьев, и на них надписаны имена родственников, так что сжигают как бы и их тела — и лошадей, и овец, и верблюдов, и другой скот, и бумагу в виде денег величиной с безант» — византийскую монету. «Все это они бросают в огонь и сжигают вместе с телом, и говорят, что в ином мире у мертвого будет столько рабов и служанок, лошадей и монет, столько скота и овец, сколько бумажных изображений сожжено из любви к нему и положено перед телом, и он будет жить в богатстве и почете».

На этом месте повествование Поло неуловимо, но существенно меняет тон, как если бы Марко выхватил перо из рук Рустичелло и принялся описывать приключения своими словами, не полагаясь на переписчика. До сих пор рассказчик держался в рамках жанра путевых рассказов. С этого момента даже рука Рустичелло не сдерживала Марко, ощущавшего великий смысл и глубину своей истории, и не мешала ему создавать нечто эпическое, многостороннее, полное оттенков, сравнимое с «Историей» Геродота: обзор исчезнувших культур и павших империй. Постепенно в «Путешествии» открываются все более широкие перспективы, словно навеянные распростершимися перед ним бескрайними просторами и их невиданными обитателями.

Чем дольше оставался Марко среди народа Тангута, тем более отбрасывал свою застенчивость и настороженность, тем свободнее говорил об их жизни, отражая в этом рассказе и пробуждение собственной сексуальности. По ходу повествования вырисовывается новый Марко Поло, не столь благочестивый и самодовольный, более открытый знаниям и, следовательно, приятию незнакомого, но обольстительного мира, окружавшего его.

Женщины Камула (ныне называемого Хами), прилегавшего к провинции Тангут, наконец расшевелили Марко. Вообще люди этих мест представлялись ему подобными милым детям, щедро делившимся едой и питьем с «путниками, проходящими той дорогой». Мужчины, «весьма приверженные веселью», проводили дни, играя на музыкальных инструментах и распевая, а также за чтением и письмом и в «великих телесных радостях», особенно с путешественниками, подобными Поло. Но именно женщины совершенно пленили Марко.

«У этого народа есть такой обычай, — доверительно сообщает он. — Если незнакомец останавливается в доме на ночлег, хозяин радуется и принимает его с восторгом и, стремясь доставить ему всевозможные удовольствия, наставляет своих дочерей, сестер и других родственниц утолять все желания чужеземца, доходя до того, что на несколько дней покидает дом, в то время как чужеземец остается в доме с его женой, и они предаются великим радостям. И так все мужчины в этом городе и провинции носят рога от своих жен, но ничуть того не стыдятся. А женщины их красивы, жизнерадостны и услужливы». Можно не сомневаться, что они готовы были услужить и молодому Поло, едва достигшему мужской зрелости.

Однако, признает он, можно сказать, что такая распущенность бесчестит мужчин и женщин Камула, «но именно потому, что таков обычай всей провинции и он весьма угоден их идолам, они оказывают столь добрый прием чужестранцу, нуждающемуся в отдыхе». Еще более примечательно, что семейные узы остаются в целости. «Все женщины весьма хороши, и веселы, и шаловливы, и весьма послушны желаниям мужей, и довольны таким обычаем».

Хотя это описание кажется скорее фантастичным, нежели правдоподобным, скорее иронической параболой, чем точным отчетом, Марко подразумевает вполне установившийся обычай тех мест, являющийся исключением из «деревенской эндогамии», при которой жители одной деревни вступают в браки между собой, чтобы сохранить наделы и чистоту крови. Эндогамия несет в себе опасность инцестов и врожденных аномалий. Экзогамия, или браки между разными кланами, освежает генетический фонд. Если пришельцы оказывались кочевниками, как предполагает Марко, пополнение генофонда происходило без нарушения установленного порядка. Одинокие путники вроде него оставляли свое семя и уходили дальше.

Впрочем, сюда доносились отзвуки событий из мира, далекого от затерянных поселений, которые встречались на пути Марко. Кровожадные монголы, темные слухи о которых доходили до Марко, дотягивались и до этих горных областей. Марко передает рассказы об отношении прежнего властителя этих мест, Мункэ-хана, к обычаю экзогамии, которая в этой части света проявлялась в том, что хозяева приглашали чужеземцев на ложе своих жен.