Игнатий Лойола - Рассказ паломника о своей жизни

• Название: Рассказ паломника о своей жизни
• Автор: Игнатий Лойола
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2002
• ISBN: 5-94242-001-7

Обычно св. Игнатию принято отказывать в литературных способностях. Не был он ни писателем, ни литератором (по крайней мере, в общепринятом смысле этого слова): таково преобладающее мнение по этому вопросу. Не согласных с таким мнением — считанные единицы. Одно здесь бесспорно: никаких амбиций литератора у св. Игнатия не было. А в остальном — пусть о его литературных дарованиях (или об отсутствии таковых) судят сами читатели.

Все примечания, не оговариваемые особо (а таковых подавляющее большинство), принадлежат о. Кандидо де Далмсхсесу (О. И.). Примечания переводчика обозначаются буквами русского алфавита и инициалами: А.К. В тех случаях, когда примечание составлено и издателем, и переводчиком, оно обозначается так: К. де Д., А.К.

В угловых скобках стоят слова, отсутствующие в оригинале, но по тем или иным причинам необходимые в переводе.

В квадратных скобках даются всевозможные дополнения и пояснения.

Перевод со староиспанского и староитальянского.  Иллюстрации П.-П. Рубенса (47 гравюр).

---

В это время случилось так, что все заключённые бежали из этой тюрьмы, а двое товарищей <паломника>, бывшие с ними, не убежали. Когда утром их обнаружили при открытых дверях, их одних, и больше никого — это дало всем хороший урок и вызвало много разговоров в городе, так что им тут же отвели под тюрьму целый особняк, стоявший поблизости.

70. Через двадцать два дня, проведённых ими в заключении, им зачитали судебное решение [161], которое было таким: не обнаружено никакой ошибки ни в их жизни, ни в их учении; они могут

Не сыщутся в Саламанке такие кандалы и такие цепи которых я не желал бы ради любви к Богу (§ 69).

делать то же, что делали раньше, преподавать учение и беседовать о Божественном, но с тем условием, чтобы никогда не определять: вот это смертный грех, а это простительный — пока не пройдут четыре года, за которые они лучше выучатся.

Когда зачитали это решение, судьи выказали самое дружеское расположение, словно хотели, чтобы <это решение> было одобрено. Паломник сказал, что он сделает всё, что предписывает это решение, но не одобрит его, поскольку, не осудив его ровно ни в чём ему заткнули рот, лишив его возможности помогать ближним тем чем может. И, как ни настаивал доктор Фриас, выказавший живое участие, паломник сказал лишь одно: поскольку он находится пол юрисдикцией Саламанки, он сделает то, что ему велят.

Затем их освободили из тюрьмы, и он, препоручив себя Богу, стал думать о том, что ему делать. Он видел немалые трудности и том, чтобы оставаться в Саламанке, поскольку этим запретом вы носить определение о смертном и простительном грехе перед ним казалось, закрыли ворота, <благодаря которым он мог> приносить пользу душам.

71. Поэтому он решил пойти учиться в Париж.

Когда в Барселоне паломник советовался о том, учиться ли ему, и сколько учиться, его занимало лишь одно: что делать по завершении учёбы — вступить в какой-нибудь монашеский орден или пойти по свету просто так. И, когда ему на ум приходили мысли вступить в орден, тут же им овладевало желание вступить в какой нибудь испорченный и мало реформированный, поскольку вступить в орден ему нужно было для того, чтобы побольше в нём претерпеть [162]; при этом он думал, что Бог, пожалуй, им поможет

И Бог внушал ему великую уверенность в том, что он достойно вынесет все оскорбления и обиды, которые ему причинят.

Далее, во время тюремного заключения в Саламанке у него не истощались те же самые желания приносить пользу душам, а для кого выучиться первым и присоединить к себе тех, у кого было тоже намерение, сохранив и тех, кто был с ним прежде. Решив пойти в Париж, он договорился с ними, чтобы они дожидались его там (т. е. в Саламанке), а он пойдёт и посмотрит, удастся ли ему изыскать возможность сделать так, чтобы и они тоже могли учиться.

72. Многие высокопоставленные особы крайне настойчиво уговаривали его не уходить, но так и не смогли добиться своего.

Итак, через пятнадцать-двадцать дней после выхода из тюрьмы он отправился в путь один, везя с собой несколько книг на ослике [163]. Когда он прибыл в Барселону, все, кто знал его, стали отговаривать его от путешествия во Францию из-за шедших тогда ожесточённых войн. Ему рассказывали о весьма необыкновенных фактах: говорили даже, что испанцев насаживают на вёртел. Но он та к и не испытал никакого страха.

Глава VIII Учёба в Париже

73-75. В Париже <паломник> повторяет курс обучения гуманитарным наукам. — 76. Он отправляется во Фландрию и в Англию, чтобы собирать подаяние. — 77–78. О судьбе некоторых духовных учеников Игнатия. — 79. Он отправляется в Руан, чтобы помочь одному испанцу. — 80. Чем закончили некоторые первые товарищи Игнатия. — 81. На него доносят Инквизиции. — 82–84. Он посвящает себя изучению высших наук. Приобретает себе товарищей. Его здоровье ухудшается. Ему советуют отправиться к себе на родину, чтобы поправиться. — Монмартрский обет. — 86. Незадолго до своего отъезда <паломник> по собственному побуждению является к инквизитору и по его просьбе отдаёт ему копию книги Упражнений.

73. И вот он отправился в Париж один, пешком, и прибыл в Париж в феврале месяце — или может быть, чуть раньше или позже. <Судя> по тому, что он мне рассказывает [164], это было в 1528 или 1527 г [165]. Он разместился в одном доме вместе с несколькими испанцами и ходил изучать гуманитарные науки в Монтегю [166]. А причиной тому было следующее: поскольку его заставляли продвигаться в своём обучении с такой поспешностью, ему весьма недоставало основательности; и учился он вместе с детьми, следуя парижским порядкам и методам.

Едва он прибыл в Париж, как один купец дал ему двадцать эскудо по <кредитной> расписке (cédula) из Барселоны, а он отдал их на хранение одному из испанцев, живших на том постоялом дворе. Но тот в короткое время растратил их, и ему не из чего было их выплатить. Поэтому по прошествии Великого Поста [167] у паломника уже не осталось ничего из этих денег: и потому, что он кое-что потратил, и по вышеуказанной причине, так что он вынужден был просить милостыню и даже покинуть тот дом, в котором жил.

74. Его приняли в «госпиталь» святого Иакова, что за «Невинными» [168]. Учиться ему было очень неудобно, поскольку этот «госпиталь» находился довольно далеко от Коллегии Монтегю. Поэтому, чтобы застать дверь <ещё> открытой, нужно было приходить в сумерки, а выходить ни свет ни заря, из-за чего он не мог с должным усердием посещать лекции. Другим препятствием был сбор милостыни, чтобы прокормиться.

Уже почти пять лет боли в желудке не беспокоили его, и теперь он начал предаваться более строгому покаянию и воздержанию. Прошло некоторое время такой жизни в «госпитале» и в сборе подаяния, и он, видя, что мало преуспел в науках, стал думать, что ему делать. И вот, видя, что некоторые служили в Коллегиях у тех или иных «регентов», располагая при этом и временем для учёбы, он решил приискать себе хозяина.

75. Между тем он размышлял сам с собой, и его план, в котором он черпал утешение, <был таков>: представить, что магистр — это Христос; одному из школяров он давал имя святого Петра, другому — святого Иоанна, и так каждому <давал он имя одного> из апостолов. «И вот, когда магистр мне что-нибудь прикажет, я стану думать, что мне приказывает Христос; а когда мне прикажет другой, я стану думать, что мне приказывает святой Пётр».

Он прилагал немало стараний к тому, чтобы приискать хозяина: говорил, с одной стороны, с бакалавром Кастро [169], а также с одним монахом-картузианцем, знавшим много магистров, и с другими, но найти какого-нибудь хозяина ему так и не удалось.

76. Он не мог найти выхода, и наконец один испанский монах сказал ему как-то раз, что лучше было бы каждый год ходить во Фландрию и терять месяца два (или даже меньше), чтобы приносить с собой средства, на которые можно было бы учиться весь год. И вот, воспользовавшись этим советом, он каждый год приносил из Фландрии <деньги>, на которые можно было кое-как перебиться. А один раз он даже побывал в Англии и принёс с собой больше подаяния, чем это обычно бывало в другие годы [170].

77. Вернувшись из Фландрии в первый раз, он начал с большим напряжением, чем обычно, предаваться духовным упражнениям, и при этом почти в одно и то же время давал упражнения сразу троим, а именно: Перальте, бакалавру Кастро, который был в Сорбонне, и одному бискайцу по имени Амадор, жившему у святой Варвары [171]. В них произошли громадные перемены, и вскоре они роздали нищим всё, что имели, даже книги, начали просить милостыню в Париже и обосновались в «госпитале» святого Иакова, где раньше жил паломник и откуда он ушёл по вышеуказанным причинам.

Это произвело страшный переполох в университете, поскольку первые двое были людьми значительными и весьма известными. Испанцы тут же начали сражаться с обоими магистрами. Но, будучи не в силах одолеть их множеством доводов и переубедить, как-то раз они пришли во множестве, с оружием в руках, и вывели их из «госпиталя».

78. Затем, приведя их в университет, они договорились с ними так: пусть сначала закончат учёбу, а потом пускай принимаются осуществлять свои замыслы.

Бакалавр Кастро впоследствии поехал в Испанию, некоторое время проповедовал в Бургосе и стал картузианским монахом в Валенсии. Перальта отправился в паломничество в Иерусалим, пешком. Однако в Италии его перехватил один капитан, его родственник, отыскавший способ доставить его к Папе и добившийся его, чтобы ему приказали вернуться в Испанию. Но всё это произошло не сразу же, а несколько лет спустя.

В Париже о паломнике пошли громкие пересуды, особенно среди испанцев. Наш магистр де Говеа [172], говоря, что <паломник> свёл с ума Амадора, который был в его Коллегии, принял решение и сказал: как только он придёт к святой Варваре, ему тут же устроят «зал» как соблазнителю школяров [173].