Игнатий Лойола - Рассказ паломника о своей жизни

• Название: Рассказ паломника о своей жизни
• Автор: Игнатий Лойола
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2002
• ISBN: 5-94242-001-7

Обычно св. Игнатию принято отказывать в литературных способностях. Не был он ни писателем, ни литератором (по крайней мере, в общепринятом смысле этого слова): таково преобладающее мнение по этому вопросу. Не согласных с таким мнением — считанные единицы. Одно здесь бесспорно: никаких амбиций литератора у св. Игнатия не было. А в остальном — пусть о его литературных дарованиях (или об отсутствии таковых) судят сами читатели.

Все примечания, не оговариваемые особо (а таковых подавляющее большинство), принадлежат о. Кандидо де Далмсхсесу (О. И.). Примечания переводчика обозначаются буквами русского алфавита и инициалами: А.К. В тех случаях, когда примечание составлено и издателем, и переводчиком, оно обозначается так: К. де Д., А.К.

В угловых скобках стоят слова, отсутствующие в оригинале, но по тем или иным причинам необходимые в переводе.

В квадратных скобках даются всевозможные дополнения и пояснения.

Перевод со староиспанского и староитальянского.  Иллюстрации П.-П. Рубенса (47 гравюр).

---

Тогда он обратился с просьбой к одной сеньоре, а та спросила его, куда он хочет плыть на корабле. Несколько мгновений он колебался, не сказать ли ей <правду>; но в конце концов не отважился сказать ей ничего, кроме того, что направляется в Италию, в Рим. А она, будто изумившись, сказала: «Ты в Рим хочешь ехать? Да ведь те, кто туда едет, уж не знаю какими возвращаются!» (желая сказать, что в Риме они получали мало пользы в делах духа). А причиной, по которой он не осмелился сказать, что едет в Иерусалим, была боязнь тщеславия. Эта боязнь настолько его одолевала, что он никогда не осмеливался сказать, откуда он родом и из какой семьи [81].

Наконец, раздобыв сухари, он сел на корабль. Но, находясь <ещё> на берегу с пятью или шестью «беленькими» [82], которые ему дали, когда он просил милостыню у дверей <домов> (поскольку обычно он так и жил), он оставил деньги на лавке, которую обнаружил там, неподалёку от берега.

37. Затем он сел на корабль, проведя в Барселоне чуть больше двадцати дней. Ещё находясь в Барселоне, прежде чем сесть на корабль, он, по своему обыкновению, разыскивал всех духовных людей — даже если они находились в пустынях <вдали от> города, — чтобы побеседовать с ними. Но ни в Барселоне, ни в Манресе за всё время, что он там провёл, ему не удалось найти никого, кто помог бы ему так, как ему хотелось. Только в Манресе та женщина, о которой говорилось выше[83], сказавшая ему, что просила Бога о том, чтобы ему явился Иисус Христос — лишь эта женщина как ему казалось, глубже проникла в предметы духовные. Пэтому после отплытия из Барселоны он полностью потерял эту жажду разыскивать духовных людей.

Глава IV Игнатий прибывает в Иерусалим

38-39. Игнатий сходит с корабля в Гаэте и отправляется в Рим. — 40–41. Получив благословение Папы Адриана VI, он направляется в Венецию. — 42–43. Его благосклонно принимает некий испанец. Он получает возможность бесплатного проезда до Святой Земли; отплывает на Кипр; пресекает безобразия, творившиеся на корабле. — 44–48. Прибывает в Иерусалим и с великим благоговением посещает Святые Места. Не получив разрешения остаться там, он вынужден вернуться в Европу.

38. Попутный ветер был настолько крепок, что от Барселоны до Гаэты добрались за пять суток, хотя все изрядно натерпелись страху из-за сильной бури.

А по всему тому краю опасались чумы.

Едва сойдя на берег, <паломник> тут же пустился в путь в Рим. Из тех, кто плыл на корабле, к нему присоединились попутчики: мать с дочерью, носившей одежду юноши, и ещё какой-то парень. Они следовали за <паломником>, поскольку тоже просили милостыню.

Подойдя к одному хутору, они обнаружили большой костёр, а возле него — множество солдат, которые накормили их, причём давали им много вина, предлагая его так <навязчиво>, что казалось, будто они намерены подпоить их. Затем солдаты разделили их, поместив мать с дочерью наверху, в комнате, а паломника с парнем — в стойле. Но, когда настала полночь, он услышал, как там, наверху, громко кричат. Поднявшись, чтобы посмотреть, в чём дело, он обнаружил мать с дочерью внизу, во дворе; они были все в слезах и жаловались на то, что их пытались изнасиловать. Тут его охватил такой сильный порыв <негодования>, что он стал кричать, говоря: «И это прикажете терпеть?» — и тому подобные жалобы Всё это он говорил с таким напором, что все в доме перепугались, и никто не причинил ему никакого вреда. Парень уже убежал, и троица отправилась в путь прямо ночью.

39. Придя в один город, находившийся поблизости, они обнаружили, что он заперт. Не сумев войти в него, они втроём провели эту ночь в какой-то церкви поблизости (крыша у неё протекала). Утром им не захотели открыть городские <ворота>, а снаружи им не удалось найти подаяния, хотя они и пошли в селение, видневшееся неподалёку. Там паломник почувствовал себя измождённым: и от превратностей плавания, и от всего остального. Не будучи в силах идти дальше, он остался там, а мать с дочерью отправились в Рим.

В тот день из города вышло много народу. И вот, узнав о том, что там шла и госпожа этой местности [84], он предстал перед ней, сказав ей, что не болен, а только измождён и просит у неё позволения пройти в город, чтобы поискать какого-нибудь лекарства. Она охотно дала разрешение. И вот, начав просить милостыню в городе, он собрал много куатринов [85] и, восстановив там силы за два дня, возобновил свой путь и пришёл в Рим в Вербное воскресенье [86].

40. Там все, кто с ним говорил, узнав, что у него нет с собой денег на <путешествие в> Иерусалим, стали отговаривать его от этой поездки, и утверждали, приводя ему множество доводов, что проезд без денег невозможен. Но в душе его была такая твёрдая уверенность, что усомниться он не мог и думал лишь о том, как бы отыскать способ добраться до Иерусалима.

Получив благословение Папы Адриана VI, он отправился в Венецию спустя восемь или девять дней после Пасхи [87]. С собой у него ещё было шесть- семь дукатов, которые дали ему на поездку из Венеции в Иерусалим, и он взял их, так как его отчасти одолели внушавшиеся ему опасения: дескать, иначе проехать он не сможет. Но, спустя два дня после того, как он вышел из Рима, он стал понимать, что это было проявлением овладевшего им недоверия. Его сильно удручало, что он взял эти дукаты, и он начал подумывать о том, не лучше ли будет их оставить. Но в конце концов он решил щедро потратить их на тех, кто ему попадётся — а обычно это были нищие. Так он и сделал, из-за чего потом, когда он пришёл в Венецию, у него осталось всего несколько куатринов, необходимых ему той ночью.

41. По пути в Венецию он ночевал в портиках из-за сторожевых постов, расставленных по причине чумы. И вот как-то раз с ним случилось следующее: поднявшись утром, он столкнулся с человеком, который, увидев, что его увидели, в страшном испуге бросился бежать: вероятно, ему показалось, что паломник сильно бледен.

Продолжая путь таким образом, он пришёл в Чосу [88] и вместе с несколькими попутчиками, которые к нему присоединились, узнал о том, что в Венецию их не пустят. Тогда его попутчики решили идти в Падую, чтобы получить там справку (cédula) о здоровье. Он отправился вместе с ними, но пройти такой путь не смог, поскольку шли они очень быстро. Его оставили на просторном поле, <уже> почти ночью.

Когда он был там, ему явился Христос — так, как Он обычно ему являлся, о чём мы говорили выше [89] — и весьма его утешил. С этим-то утешением на следующее утро, не подделав справки (как, вероятно, поступили его попутчики), он подходит к воротам Падуи и вступает <в город>, причём стража ни о чём его не спросила. То же самое произошло с ним и на выходе <из города>, чему сильно изумились его попутчики, пришедшие за справкой, чтобы пойти в Венецию — а он об этой <справке> даже и не думал.

42. Когда они прибыли в Венецию, на лодку пришли стражники, чтобы осмотреть всех, кто на ней был, одного за другим, и лишь одного <паломника> миновали.

Ему встретился некий богатый испанец, спросивший его, что он делает и куда хочет отправиться (§ 42).

В Венеции он кормился, собирая подаяние, и ночевал на площади святого Марка [90]. Но ему никогда не хотелось пойти в дом посланника императора [91], и не слишком он старался найти кого- нибудь, с кем мог бы путешествовать. В душе у него была твёрдая уверенность в том, что Бог даст ему возможность добраться до Иерусалима, и эта уверенность настолько укрепляла его, что никакие доводы, никакие запугивания не могли его поколебать.

Однажды ему встретился некий богатый испанец [92], спросивший его, что он делает и куда хочет отправиться. Узнав о его намерении, он взял его к себе домой обедать, а затем оставил у себя на несколько дней, покуда не было всё готово к отправлению.

Уже с Манресы у паломника установился такой обычай: обедая с кем-нибудь, он никогда не говорил за столом — разве что односложно отвечал. Однако <при этом> он прислушивался к разговору, отмечая то, что давало ему повод поговорить о Боге, а по окончании трапезы так и делал.

43. Это и было причиной тому, что и этот порядочный человек, и вся его семья настолько к нему привязались, что хотели задержать его у себя и принуждали остаться там. Тот же самый гостеприимен доставил его к венецианскому дожу [93], чтобы он поговорил с ним — id est3 выхлопотал ему доступ и аудиенцию.

На этом корабле в открытую творились гнусности и безобразия, которые он сурово пресекал (§ 43).

Выслушав паломника, дож распорядился, чтобы ему позволили сесть на губернаторский корабль, шедший на Кипр [94].

Хотя в том году в Иерусалим отправилось много паломников, большинство из них вернулись домой в силу новых обстоятельств, возникших после захвата Родоса [95]. Тем не менее их было тринадцать человек на паломническом корабле, который отправился первым [96]. Восемь или девять человек остались на губернаторском корабле [97]. Когда он уже собирался отплыть, нашего паломника одолела тяжёлая болезнь с сильной горячкой. Несколько дней его кое- как лечили, потом перестали. А корабль отправлялся в тот самый день, когда он принял слабительное. Домочадцы <испанца> спросили врача, можно ли <паломнику> садиться на корабль в Иерусалим, и тот отвечал, что, если он хочет, чтобы там его похоронили — тогда, конечно, можно. Однако <паломник> сел на корабль и отплыл в то же день. Мутило его так, что он <даже> почувствовал сильное облегчение и начал совершенно поправляться.