Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2009)

• Название: Новый Мир ( № 4 2009)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Олег Кириченко. Уход в женский монастырь: условия, обстоятельства, мотивы. — “Вопросы истории”, 2009, № 2.

У разных сословий были свои особенности: своя картина проводов, подготовка, особенности открепления от местожительства и среды. “Дворянское общество особенно держалось за общественное мнение, правила хорошего тона, свои представления о красоте и норме. Вот почему именно в дворянской среде больше примеров крайних отношений: от категорического запрета своему чаду покидать отчий кров до восторженного отношения к известию об уходе дочери в монастырь”. Выдержки из документов поражают воображение. Кстати, читать “крестьянские” источники интереснее, нежели “светские”.

Игорь Клех. Зачем и отчего замолчал Сэлинджер? — Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература” (Издательский дом “Первое сентября”), 2009, № 1 (664) <http://lit.1september.ru> .

“Примерно через десять лет после неслыханного успеха любимой книги всех подростков и юношей, уходящих во взрослую жизнь, Сэлинджер, кажется, сообразил, что за книгу на самом деле он написал и какая бомба в ней заложена. Прямая линия в американской литературе может быть проведена между тремя героями на протяжении немногим более полувека: марк-твеновским Гекльберри Финном, фолкнеровским Квентином из великого романа „Шум и ярость” и сэлинджеровским Холденом Колфилдом. В психическом и речевом отношении эти герои очень похожи, по-человечески симпатичны и катастрофичны в равной степени для окружающих и самих себя. Тонкий и проницательный Сэлинджер догадался, какой ящик Пандоры он распечатал, какое оружие вручил убийцам и самоубийцам (если юноша благороден). Главный мотив его последующей самоизоляции, думается, этот. Потому что уже пятнадцать лет спустя, вооружившись его книгой „Над пропастью во ржи”, молодые люди взялись за пистолеты”.

…Сжимая заветный томик, стреляли в Джона Леннона и Рональда Рейгана.

В следующем номере И. Клех — пользуясь юбилейной датой — ярко пишет об Эдгаре По (“Криптограмма по имени „По””):

“Зачем же читать нам этого ненормального жуткого писателя в нашем „новом бравом мире”?!

Ну, во-первых, чтобы понимать, что нормальность является не врождённым свойством, а результатом усилий и труда — лёгкое помешательство и скорая смерть в любой момент поджидают нас на расстоянии вытянутой руки.

Во-вторых, По — повелитель древних ужасов и страхов, не чуждых всему живому. Он сумел придать им безупречные визионерские формы: океанский водоворот, маятник-секира, оживающие трупы и пробуждение в могиле, замурованный кот с окровавленным ртом, обезьяна-убийца (образ, докатившийся до Кинг-Конга и диснеевских мультяшек), пугающие маски и помещения и т. д. и т. п. Кому другому, кроме алкоголика и опиомана По, под силу было вывести все эти пугала на свет? Это — как прививка, самому писателю стоившая горестной жизни и смерти в сорок лет”.

Наталья Ключарёва . “Моё писательство — из невозможности утешить, накормить...” Беседовал Сергей Дмитренко. — Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература” (Издательский дом “Первое сентября”), 2009, № 2 (664).

Интервью постоянного автора “Нового мира”, лауреата литературной премии имени Юрия Казакова и сотрудника газеты “Первое сентября”.

“ — Ранняя профессионализация — это хорошо или есть проблемы? В чём они? Как Вы их преодолеваете?

— У меня нет ощущения, что она ранняя. Есть ощущение огромного потерянного времени, растраченных сил, упущенных возможностей, которые надо поскорее навёрстывать.

— Есть мнение — устойчивое и, на мой взгляд, справедливое: Москва — это ещё не Россия. Но и Москва кое-что в жизни России значит. Что для Вас, человека, много ездящего по стране, — Россия и что — Москва?

— Москва — это интеллектуальная среда. Здесь я впервые встретила людей, говорить с которыми мне так же интересно, как читать книги. Всё остальное меня в ней не привлекает. Этот город, на мой взгляд, не пригоден для жизни. Про Россию я не смогу ответить коротко, так как это постоянный предмет моих мыслей, писаний и боли.

— О чём Вы хотите написать, а пока не удаётся, не получается?

— Я всё время пишу о тех, кто ищет. Мне бы хотелось когда-нибудь написать о тех, кто нашёл.

— Что ещё, кроме литературы, относится к Вашим главным жизненным ценностям? Если, разумеется, литература для Вас — безусловная ценность.

— Литература для меня не безусловная ценность. Безусловная ценность — человек. И связи между людьми, скрепляющие мир, не дающие ему распасться на атомы.

И литература, как и любая другая человеческая деятельность, имеет смысл лишь настолько, насколько она обращена к человеку, насколько она протягивает мосты между людьми, не даёт им окончательно замкнуться в себе”.

В этом же номере главные редакторы “Звезды” и “Нового мира” отвечают на новогоднюю анкету “Литературы”.

Сергей Круглов. “Вернись по чёрным рекам, венами…” — “Знамя”, 2009, № 2.

Виктору Кривулину

Смысла этой иконы не постичь, не смочь:

Мимо не миновать, нажитого не сберечь.

Даже если Ты, Мать, Своему Сыну — Дочь,

Так о нас грешных какая речь.

Осень мягко стелет, выслаивает прелью дно,

Повивальным скользким аиром, разорви-травой, —

Уцепиться памятью не за что — всё прощено.

Срок закрутит в рог — и вперёд головой.

Как отчаянно, в смертный захлёб, как не дыша, —

О, не праведностью, светом горним горя! —

Как впервые, разлепляет глаза душа

Новорожденной куколкой в руках сентября.

(“Успенье”)

…Мне тут же захотелось, чтобы читатель стихов этого автора, независимо от своей религиозности, познакомился с ним и в другой его ипостаси. Когда он, например, в журнале “Нескучный сад” (2008, № 1) — в числе других священников — отвечает на письма в рубрике “Вопросы веры” (“Зачем Церковь, если Бог в душе?” или “Надо ли учить неправославное стихотворение?”).

Сергей Кучеренко. Гольды из рода Уза. — “Дальний Восток”, Хабаровск, 2009, № 1, январь-февраль.

Воспоминание о недавно умершем друге автора мемуара — коренном нанайце-гольде Федоре Узе, “родиче” Дерсу Узала. Естественно, тут идет бесконечное сравнение с арсеньевским персонажем, и, как правило, не в пользу Дерсу. Особенно Федя удивлялся тому, что Узала не ловил рыбу — “ведь каждый патрон на счету”. Современный гольд предполагал, что, видимо, сам Арсеньев ничего не смыслил в этом промысле, — потому и герою своему удочку не доверил. Потомок Узала, похоже, вообще считал своего знаменитого предка — чистым вымыслом.

Владимир Легойда. О движении корабля Церкви. — “Фома”, 2009, № 2 <http://foma.ru>.

“Еще об одном нужно сказать особо: о почитании нашим церковным сообществом новомучеников и исповедников Российских. Общецерковное прославление состоялось, продолжают выходить книги и публикации, касающиеся памяти новомучеников. Во всем этом справедливо отмечают безусловную заслугу почившего Предстоятеля. Однако, увы, мы сегодня не можем говорить — о чем много раз писал и наш журнал — о сложившемся общецерковном почитании новомучеников, а значит — о понимании важности их подвига для нашей жизни, жизни во Христе”.

Евгений Мороз. “Еврейский вопрос” в творчестве Александра Солженицына. Опыт подведения итогов. — “Народ Книги в мире книг”, Санкт-Петербург, 2008, № 76.

Рубрика “In memoriam”. Это такие как бы проводы. “Что же касается еврейской темы, на свете было немало талантливых людей, недоброжелательно относившихся к евреям, и я не вижу в этом какой-то особой проблемы”. То есть не взыщите, господа-товарищи, он все равно умер антисемитом и клеветником. Попутно еще раз подвергнув сомнению “с помощью” Шаламова (“Солженицын ла2геря не знает и не понимает”) и солагерника А. С. — С. Бадаша — солженицынский “опыт зэка”; попутно процитировав, великодушно присоединившись , Шимона Переса (“Да хранит Господь душу его”), — Е. М. полузагадочно пишет: “Действительность не вписывается в однозначную черно-белую гамму, и во многих случаях достоинства человека органически связаны с его недостатками. Без готовности играть в чужие игры и прибегать к разного рода хитростям Солженицын не смог бы донести до западного мира свое послание о преступлениях сталинского режима. Шаламову, при всем его таланте, сделать подобное не удалось. Он был для этого слишком бескомпромиссен — не мог напечататься в Советском Союзе и получить необходимую известность. <…> При всех его тактических хитростях [Солженицын] был исключительно самоотвержен, просто маниакально одержим своими идеями (рассказать миру о лагерях? — П. К. ). Всю жизнь бодался с дубами и один раз даже победил”.