Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2009)

• Название: Новый Мир ( № 1 2009)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Игорь выменивает на голубей курево, консервы и хлеб, и вскоре уже весь батальон сидит около костров и жарит эти лягушачьи тушки. Фиксированной таксы у нас нет, берем сколько дают, не торгуясь. Друзей и земляков, понятное дело, угощаем бесплатно. И все равно за день набиваем под завязку два вещмешка куревом и еще два вещмешка утрамбовываем харчами. Это наш стратегический запас.

Обозники пытаются перебить у нас промысел. Они направляются к свинарнику со скучающим видом, но мы перехватываем их на полпути. Они делают вид, что просто проходили мимо.

— Ага, — говорит Аркаша, — с пустыми вещмешками. А ну валите отсюда, пока не накостыляли.

Вообще-то с обозниками лучше не ссориться, но если дело касается жратвы, то тут не до церемоний.

К вечеру Мутный слегка глохнет. Весь день он стрелял в закрытом помещении, и его барабанные перепонки не выдерживают.

— Фигня! — кричит ему на ухо Игорь. — К утру пройдет!

К утру и вправду все проходит.

Мы недолго живем в этом райском квартале. Вскоре нас отправляют на передовую. Впрочем, понятие “передовая” на этой войне весьма условное. Здесь нет четкой линии фронта, как нет и тыла, враг может быть везде — сзади и спереди, снизу и сверху, и это держит в постоянном напряжении.

Но все же сейчас какая-никакая передовая обозначилась — чехи стоят в городе, мы готовимся его штурмовать, и линия фронта пролегает по железнодорожной насыпи и дороге.

Занимаем дачи. Перед нами дорога, за ней такие же дачи, но там уже чехи. Между нами метров сто пятьдесят. Вот и все, что мы знаем.

На этих дачах теряем одного человека — бэтэр налетел на “монку”, и сидевшему на броне лейтенанту оторвало кисть. МОН — паскудная такая мина в форме изогнутой полукругом пластины. Ее корпус сделан из пластика, но внутри она начинена маленькими стальными цилиндриками, которых может быть до двух тысяч. Кроме того, “монка” дает направленный взрыв. Когда она срабатывает, скашивает даже траву.

Раненый лейтенант — невероятный везунчик. Отделался всего лишь раздробленной кистью. Его перевязывают и отправляют в тыл.

Еще три цилиндрика вошли полукругом в открытую крышку люка, прямо над головой водителя. Один над макушкой и два над ушами.

На дачах, оказывается, пытали наших солдат. Обнаружил это Аркаша, когда залез в один из домов. В подвале он нашел присыпанный кирпичами черный мешок из-под мусора, в нем две ссохшиеся ноги в камуфлированных штанах, обутые в кирзовые сапоги.

Идем впятером — Аркаша, Игорь, Олег, Леха и я. Берем побольше магазинов, карманы набиваем гранатами. Дачи тянутся километра на полтора, и если что-то случится, нам никто не успеет помочь. Аркаша и Игорь идут в первой паре, мы с Олегом — во второй, Леха замыкает. До дома добираемся без проблем.

Солдат высох, словно мумия, и почти ничего не весит. В штанах только кости, обтянутые коричневой затвердевшей кожей. На ногах сохранились волосы. Леха прыгает в подвал и осторожно разбирает рукой мусор. Луч света косо падает через окно, в нем светится пыль. Наконец Леха находит еще два ребра и кость черепа. Больше ничего нет. Мы складываем все это в пакет и идем к следующему дому. Аркаша несет через плечо пакет, сложенный, как лист бумаги, маленький усохший солдат легко раскачивается от его шагов. От солдата осталось не более метра, но он все равно не умещается в пакете, ноги торчат наружу, и кажется, что они сломаются от тяжелых кирзачей.

Мы прочесываем еще с десяток домов, все они оказываются пустыми. Наконец находим сразу двоих. Их даже не закапывали, просто прикрыли листом железа. Тела остались почти целыми, но голов нет. На одном кроссовки, наверное, это был контрактник, второй босой. Когда мы достаем

их из подвала, из бушлата того, кто был убит босым, выпадает смертный медальон на зеленом шнурке. Этого парнишку похоронят дома, остальные, вероятнее всего, так и будут числиться пропавшими без вести. Какое-то время тела пролежат в ростовской лаборатории, потом их захоронят в безымян­ной братской могиле.

Кладем тела вдоль стены, молча курим, сидя на корточках. Два высох­ших тела без головы и ноги в кирзовых сапогах.

— Этим летом убили, — говорит Аркаша. — Жарко было. Тела лежали в сухой земле.

— Откуда ты знаешь? — возражает ему Игорь. — Может, они здесь с девяносто шестого года.

— Может, — пожимает плечами Аркаша.

До войны он работал опером в милиции.

Со стороны города слышна стрельба. Наш второй батальон уже третьи сутки штурмует крестообразную больницу и никак не может ее взять.

У них двенадцать погибших. Трассера рикошетом взлетают в низкое небо и пропадают в облаках. По садам иногда шлепаются мины. Стреляют наши, для острастки.

На мгновение из-за туч появляется солнце и освещает мокрые стволы кривых яблонь. Вдалеке светятся синевой горы. Здесь красиво.

— Летом плохо умирать, — говорит Леха.

Смерть страшна не всегда одинаково сильно. Сейчас зима, и убийство людей кажется более естественным делом. Зимой воевать как-то… понятнее. Война тогда серая и смерть серая, какой она и должна быть.

Эти сады нужно чистить постоянно, здесь нужно прочесывать каждый дом, каждый подвал. Но никто не ищет.

— Ну что, как понесем?

Сложить всех троих в один пакет у нас не получится, тела рассыплются. Аркаша берет пакет с ногами, Леха с Олегом — тела. Они несут их как манекены, осторожно обхватив за пояс и стараясь не раскачивать, чтобы не переломить посередине. Я несу автоматы.

В роте уже ждет мотолыга. Медики заворачивают тела в серебристые мешки, кладут на носилки и подвешивают на ремешках внутри машины. Ноги лежат отдельно, они коротенькие, и от этого кажется карикатурным, что их везут на носилках как настоящего человека.

Дожди шли еще неделю, а потом показалось солнце, и снайпер убил Мухтарова. В отличие от нас, легкомысленных, Муха всегда носил бронежилет, верил — спасет, если что. Он даже спал в бронежилете. Но снайпер попал в него сбоку, пуля прошла навылет. Славка говорил, что было видно, как бушлат вмялся от удара на левом боку и выгнулся справа. Муха упал, даже не вскрикнув.

Он жил еще минут сорок, но пока искали дымовые шашки, пока затащили его с открытого пространства за угол — метров десять, не больше, — пока бинтовали, Муха умер.

На войне всегда так, расстояние не имеет никакого значения, человек может стоять рядом с тобой, он может прижиматься плечом к твоему плечу, но он умрет, и ты ничем ему не поможешь.

— Слева маленька дырочка такая, — рассказывал потом Славка, — я справа начал бинтовать, а там нет ничего, рука аж провалилась…

Артиллерия уже третий день обрабатывает частный сектор за дорогой. Снаряды рвутся в ста метрах, дом вздрагивает от каждого разрыва, его подбрасывает вместе с землей. Кажется, что огромный великан-ребенок играет нашим домиком и пытается разломать его на части. Подвал трясется, цемент осыпается и хрустит на зубах.

— Пидарасы, — говорит Аркаша.

Сырое дерево никак не хочет гореть, и он поставил в печку миску со смоченной в солярке тряпкой. Она дает сильный жар, но чертовски коптит, сажа оседает в легких, и мы все время отхаркиваемся.

Мы молча лежим на нарах и смотрим, как на его лице пляшут красные отблески. Подвал, какие-то тряпки на досках, плащ-палатка на входе, скукожившиеся или распластанные в неподвижности тела, мрак, освещаемый лишь отблесками соляры, копоть, черные осунувшиеся лица, больше похожие на озлобленных зверьков, ожидание и безумие нервного напряжения в глазах. Это мои товарищи.

Иногда у артиллеристов случается недолет, и снаряд рвется на дороге. Тогда дом подбрасывает особенно сильно. Мы синхронно летим на пол. Осыпается цемент. Где-то что-то рушится. Одна асфальтовая плита проламывает черепицу и падает в комнату на втором этаже. Но дом выдерживает. Молча заползаем обратно на нары.

Мы не знаем, сколько прошло времени, счет дням утерян, наши жизни освещает лишь коптящая соляра, мы перестаем умываться и чистить зубы — нам попросту негде это делать, — не моем за собой котелки и облегчаемся на лестнице, не поднимаясь наверх. Вонь испражнений, темнота, холод и грязь, руки покрыты коростой, гнойные язвы на ногах, всеобщее озлобление и грохот, грохот, грохот снаружи. Этот грохот вытягивает жилы, с каждым разрывом в тело ощутимо вползает безумие. Мы превращаемся в животных. Ни о чем не говорим. Мы привыкли видеть в темноте, и когда мы меняем друг друга на фишке, свет режет глаза. Слух постоянно ловит шелест очередного снаряда. Сто метров — для саушки не расстояние, одно неверное движение наводчика — и на месте нашего подвала будет огромная воронка, так что и собирать нечего. Ожидание промаха слишком велико, мы начинаем ненавидеть друг друга, еще немного — и дойдет до поножовщины. Люди больше не люди, а затравленные кусочки жизни, которым нет дела уже ни до чего, кроме самих себя.