Сергей Пономареко - Седьмая свеча

• Название: Седьмая свеча
• Автор: Сергей Пономареко
• Издательство: Книжный клуб "Клуб семейного досуга"
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9910-0454-1, 978-966-343-989-1

Верите ли вы в черную магию? Молодой киевский психолог Глеб Костюк, главный герой романа Сергея Пономаренко, не верил: до определенного момента. На похоронах тещи он узнает, что та была ведьмой, а ведьмы просто так из жизни не уходят. С Глебом начинают происходить непонятные, жуткие вещи. В сумасшедший водоворот несчастий вовлекаются все новые и новые действующие лица. Но не черная магия играет их судьбами. Съедаемые завистью, страхом, жадностью, похотью, они сами испытывают судьбу. И каждый расплачивается за это сполна.

---

Глеб замер, так как сразу понял, о ком идет речь — о Зинке из соседнего отдела, имеющей длинные рыжие волосы, пышную грудь и небольшую щербинку между зубами «а-ля Пугачева». «Но откуда старая карга об этом дозналась, сидя в селе за семьдесят километров от нашего дома и ни разу у нас не побывав?» — всполошился он. Тогда он попытался свести все к шутке, но Оля восприняла слова матери серьезно и начала допрашивать его с пристрастием. После этого он старался не испытывать судьбу — не встречаться взглядом с тещей, но та все равно провоцировала его на это, и в итоге многое тайное становилось явным, и каждый раз затем следовала семейная ссора. Поэтому он решил больше не ездить к теще.

Задумавшись, Глеб не заметил, как в комнату вошла Оля, и теперь она рыдала, склонившись на грудь матери. Кто-то принес табуретку, и Олю усадили возле гроба. Приход Оли воодушевил рыженькую старушку-плакальщицу, и она стала особенно усердно, с надрывом, причитать, за несколько минут едва не доведя Олю до истерики. Глебу было жаль жену, но он не решался подойти к ней, чтобы увести от гроба матери. Раздался громкий шепот, который ветерком пронесся по комнате: «Певчие идут! Певчие идут!»

Три старушки в темных одеждах, преисполненные достоинства, важно прошествовали сквозь людскую толпу, словно и не было никого в комнате. Их белые строгие лица, оттеняемые черными платочками, при изменчивом свете свечей казались восковыми и как бы парили в пространстве, создавая ощущение явившихся взорам умерших душ. Они были настолько похожими, будто прошли строгий отбор по росту и телосложению. Сменив у изголовья растаявшую в темноте плакальщицу и словно повинуясь невидимому дирижеру, они все в один и тот же миг запели псалом. Несмотря на то что пели в один голос, их голоса сохраняли индивидуальность и переплетались, то сливаясь, то вновь расходясь. Мелодия слов без музыки завораживала не смыслом, а именно звучанием и уносила мысли в неизвестность, далеко-далеко, откуда не было возврата. И тогда зазвучал в полную силу более высокий голос средней старушки, поражая своей чистотой, заставляя осознать бренность и мимолетность человеческого существования. Пение гармонировало с все более сгущающейся темнотой, молчаливой толпой, множеством крохотных огоньков свечей и даже с запахами увядающих, но еще живых цветов, воска, ладана и человеческого пота.

Глеб почувствовал, как его тронули за рукав. Какая-то женщина, в обязательном черном платочке и неузнаваемая в темноте, знаками показала, чтобы он следовал за ней. На улице, хотя уже совсем стемнело, было лучше видно, чем в только что покинутой комнате. Свежий воздух и холод вывели Глеба из состояния отрешенности, в котором он неосознанно пребывал все это время. Глеб даже потряс головой, чтобы полностью выйти из этого состояния.

— Ой, извините! Я подумала, что вы с дороги и вам надо бы поесть и отдохнуть. В хате Ульяны это невозможно — там певчие будут петь до полуночи, а потом останутся только близкие для прощания с покойной, на всю ночь. По нашим поверьям, нельзя покойника оставлять одного до тех пор, пока его тело не будет предано земле.

— Я вроде бы тоже родственник, — мужественно сознался Глеб, в глубине души не желая провести ночь в одной комнате с покойницей.

— Да, конечно, — торопливо согласилась женщина, в которой Глеб наконец узнал соседку, приносившую в дни их прошлых наездов молоко по утрам, — но обычно остаются дети покойника и бабы. Если вы хотите, то, конечно, можете остаться там.

— Нет-нет, — поспешно возразил Глеб и, чтобы его правильно поняли, добавил: — Я не хочу нарушать устоявшиеся обычаи. Только надо было бы Олю предупредить.

— Можете не волноваться, с Олечкой договорено, она знает, где вы будете ночевать, — успокоила его соседка. — Я живу недалече, через несколько хат. Пойдемте, я сейчас дам вам поесть и вернусь сюда, к Ульяне. Потом приду и постелю, или вы хотите сразу прилечь отдохнуть?

— Нет, спасибо, я так рано не засну, но вот ужинать совсем не хочется.

— Захочется. У меня борщ и пампушки с чесноком. Пирожки с капустой. Картошка с шашлыком.

— С шашлыком? — удивился Глеб.

— Ну да, свеженина, в обед на сковороде пожарила. Вчера кабанчика зарезали, сегодня утром, когда узнала про Ульяну, отнесла мяса на поминки. Баба Наталка и Варька уже куховарят на завтра.

«Шашлык — это просто свежее мясо, жаренное на сковородке», — понял Глеб местное значение известного блюда и вдруг почувствовал, что очень голоден — не в силах терпеть даже минуты, так у него засосало в желудке.

— Ну, если вы настаиваете, — промямлил он, еле сдерживая себя, чтобы не броситься бегом к обещанному ужину.

Соседка ступала тяжело, с трудом передвигая натруженные ноги. Глеба начало тошнить от голода, и в какой-то момент ему захотелось схватить ее на руки и пробежать оставшееся расстояние. Но, во-первых, она была уже немолода, во-вторых, имела не только натруженные ноги, но и лишний вес, причем в избытке, в-третьих… Впрочем, Глебу и первых двух причин было предостаточно.

За стол он садился в полуобморочном состоянии и первую ложку борща поднес ко рту дрожащей рукой. Он не мог припомнить, чтобы когда-либо возникало такое дикое желание есть. Уже твердой рукой держа ложку, он добрался до дна тарелки. Напротив, на сковородке, аппетитно шкварчало только что снятое с огня жареное мясо. Тут он вспомнил, как его товарищ по институту, вегетарианец по убеждению, агитировал их в столовой не употреблять мяса, ибо оно есть мертвечина, а он и другие ребята смеялись и поедали шницели, заявляя, что в них мяса нет, не было и не будет, пока их готовят в студенческих столовых. В памяти всплыло бледное лицо мертвой тещи, и ему показалось, что в помещении запахло мертвечиной. «Мяса я есть не буду», — твердо решил про себя Глеб.

— За упокой души Ульяны, — неожиданно раздался над головой голос соседки, которую, как он теперь знал, звали Маней, и Глеб поперхнулся борщом.

Закашлявшись до слез, он дождался, пока Маня двумя мощными ударами по спине не вернула ему возможность дышать. Лишь сейчас он заметил, что на столе появился графин с прозрачной жидкостью, а рядом с тарелкой — стограммовая стопка, наполненная до краев. Убедившись, что с Глебом все в порядке, соседка стоя, не присаживаясь к столу, выпила такую же стопку, только налитую до половины, и, не закусывая, выжидающе уставилась на него.

— За упокой души, — пробормотал Глеб, опрокидывая стопку, и тут же огнем ожгло горло, разлилось в желудке, заставило выпучить глаза, так что он на мгновение даже перестал видеть.

Но вскоре на смену огню пришло приятное ощущение, и Глеб обнаружил, что в руках держит вилку и жует кусок мяса со сковородки, а мертвечиной больше не пахнет. Соседка быстро налила по второй. После третьей она покинула Глеба.

Глеб от безделья слонялся по комнате, выходил в коридор и, глотнув холодного воздуха, в котором чувствовалось приближение заморозка, в тоске возвращался обратно, стараясь не смотреть в ту сторону, где за ним насмешливо наблюдал потухшим оком экрана старенький цветной «Электрон». Человечество изобрело телевизор для того, чтобы отдельные индивиды не так сильно чувствовали одиночество, но, с другой стороны, это изобретение разъединяло людей, заменяя живое общение изображениями на экране. Сейчас он был лишен и телевизора, и общения. Выяснилось, что Маня была дальней родственницей тещи, как говорится, седьмая вода на киселе или еще дальше, и на его просьбу после ужина включить телевизор она, погрустнев, ответила отказом, не вдаваясь в объяснения. Уходя, она пообещала вскоре вернуться. По всей видимости, душа тещи сильно опечалилась бы, увидев зятя уткнувшимся в голубой экран. Поискав что-нибудь почитать, он обнаружил в коридоре стопку старых газет периода перестройки, приготовленных, видно, для растопки, и среди них детскую книжку без обложки. Книжка оказалась для совсем маленьких, но была написана в стиле Кафки, то есть полной абсурда. Маленький бумажный кораблик, который по странной прихоти автора был назван степным, плывет среди луж и представляет, что это бескрайний океан. Содержание газетных материалов было еще хуже — трубили о радужных планах, о близком безоблачном будущем, когда у каждой семьи будет отдельная квартира, в стране — изобилие продовольствия и материальных благ при бескрайнем океане демократии. Оказавшись теперь в будущем, было смешно читать все это. «Какими глупыми мы были, как верили мы им», — попробовал он переиначить слова популярной в прошлом песни, но вышло чересчур коряво и настроения не улучшило.

Хмель постепенно улетучивался, и на смену ему пришли головная боль и такая тяжесть в теле, что даже веки с трудом поднимались. Глеб все чаще стал поглядывать на графин с жидким огнем. «Лечить подобное подобным», — вспомнил он неувядаемые слова из романа «Мастер и Маргарита», и лишь прирожденная скромность не позволила ему реализовать греховные намерения.