Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

==204

и в народных  низах. Рабочий и крестьянин, даже требуя свободной торговли, ненавидит спекулянта. Для парода еврей отвечает вдвойне: и за спекулятивный тип нового капитала, и за коммунистическую партию, которую по традиции, уже устарелой, продолжают считать еврейской.

д) Партия

   Партия, не советский аппарат, представляет правящий  слой в России. Как ни своеобразна эта форма — «единственной государственной партии» — она уже имеет свой  дубликат в Италии. Социологически такую партию нелегко  определить, как большинство переходных форм, к числу  которых она принадлежит. Созданная в качестве частного,  притом антигосударственного союза, она сделалась главным рычагом государственного управления, мозгом и рукой диктатуры. К этому так привыкли, что не удивляются  более. А удивляться здесь есть чему. Государственная партия отличается в настоящее время от всяких иных партий  тем, что она не имеет сама свободного голоса, являясь в  той же мере, как и государство, орудием олигархов, или даже единоличного диктатора. Партийный аппарат разветвляется параллельно с «советским», подчиняясь одной и той  же направляющей воле. К чему этот дуализм, это удвоение  работы, огромный накладной расход? Те, кто смотрит на  коммунистическую партию в России как на чисто бюрократический аппарат, как на содержанку государства, не  смогут ответить на этот вопрос. В действительности, партия есть организация идеи, и, поскольку она жива, она живет остатками былой идейности. В России имеется, может  быть, не один миллион людей, для которых бухаринский  катехизис является священным писанием. Пусть вожди,  или часть вождей, уже не верят в победу. Но монополия  коммунистического слова, монополия школы создали огромные кадры юношей, для которых вне коммунизма нет  ничего в жизни. Наиболее верующие и наиболее чистые,  как всегда, встречаются среди женщин. Среди женщин —  сверстниц Ленина есть окаменелости, напоминающие  многими чертами  былых шестидесятниц. Но верующие  тупицы встречаются и среди мужчин из бывшей революционной среды. Напрасно думают,  что коммунисты  в  России содержатся на государственный счет. Это верно лишь  относительно аппаратчиков. Остальные, напротив,  нередко должны отдавать партии часть своего советского жалованья и почти весь свой досуг безвозмездно. Главная награда, конечно, — в удовлетворении честолюбия. Пар-

==205

тия —  единственные ворота в общественную жизнь. Вот почему она привлекает всех активных или беспринципных, желающих  играть роль, вести толпу или проводить свои идеи, часто не имеющие ничего общего с коммунизмом.  И, наконец, третий — вероятно, самый значительный слой — людей устраивающихся, лишенных честолюбия, но охочих половить рыбку в мутной воде. Если не в партии, то с партийным билетом можно  прокормить себя.

    От нас скрыты подробности внутренних процессов, протекающих  в партии. Общая картина ясна: отчаянная борьба идейного ядра с честолюбивым и корыстным хвостом и не менее отчаянная борьба внутри ядра за потерянный  ленинский путь. Ядро тает с годами, пожирает само себя, хотя остерегается следовать якобинским методам. Подчиняясь диктатуре одного, растрачивая идейный багаж, партия чем дальше, тем больше утрачивает смысл своего существования. Сталинская диктатура лучше охраняется советским аппаратом ГПУ.

    Как складываются отношения  между беспартийной массой и партией? Весьма различно. Они теснее в низах, слабее среди интеллигенции. В Москве большинство интеллигенции давно уже пьет чай с коммунистами. В Петербурге от этого воздерживаются до сих пор. Провинция идет посередине. Несомненно, каждый коммунист давно уже оброс хвостом беспартийных друзей и даже родственников, его разлагающих. Но страх доноса создает вокруг коммуниста холодок, который преодолевают лишь немногие. Незримо присутствующая тень ГПУ деморализует почти все общественные отношения в России, но изолирует партию. Быть может, только последние расколы в ней и кары, обрушившиеся на оппозицию, заваливают ров между обывателем и коммунистом, который ведь почти всегда принадлежит — в глубине души, по крайней мере, — к тому или иному оппозиционному уклону.

***

   Таковы классы современного  русского общества. Его строение стало много беднее, чем в дореволюционное время. Нельзя думать, конечно, что социальная кристаллизация приняла окончательные формы. Напротив, формы эти поддерживаются и в то же время уродуются непрестанным нажимом  государственного пресса. Легко представить себе, что, с устранением механического давления, буржуазия получит несравненно более значительное развитие, возро-

==206

дится интеллигенция, в смысле профессий свободного умственного труда, произойдет расслоение деревни. Но, с другой стороны, немыслимо,  чтобы 12 тяжких лет, младенческих лет новой России, прошли бесследно для будущего. Сейчас закладывается фундамент, на котором будет строить не одно поколение.

    По сравнению  с императорской, революционная Россия поражает однородностью своего состава. Крайности сблизились, расстояния между классами сошлись — конечно, ценою обезглавления всего стоящего выше среднего уровня. Но новый средний уровень проходит гораздо выше былых низов. Низы  поднялись если не экономически, то культурно — во всяком случае, социально. На улице русского города вы не всегда отличите по одежде и по лицу рабочего от служащего или торговца. И, что гораздо важнее, не отличите и по речи. В культурной борьбе классов победительницей оказалась «новая демократия», то есть низы интеллигенции. Это она навязала рабочему, а частью и крестьянину свойгалстук, пиджак или толстовку. Давно прошло время, когда европейский костюм был  признаком барства. Если остатки старой интеллигенции чем и отличаются от «народа» по внешности, то лишь тем, что они хуже одеты. Во всяком случае, это верно относительно женщин. Работница носит шелковые чулки, и в ее костюме сказывается отдаленное влияние Парижа. Недаром в эпоху голода и ужасов гражданской войны выпиской модных журналов из Парижа кормились многие из бывших людей. В языке полуинтеллигенция тоже одержала победу, хотя здесь очень сильно и пагубно отразилось армейское  влияние. Люди стали вежливее, извиняются беспрестанно, и к старой «барышне»  прибавилось «дамочка», отнюдь не означающее буржуйку. Народ в городе говорит полулитературным языком, хотя и сильно замутненным войной и революцией. Зощенко верно схватывает его слабые места, но пародий Зощенки нельзя принимать  за этнографическую запись. Народ перестал ненавидеть интеллигенцию с тех пор, как сам стал производить ее. Современные студенты летом косят и жнут со своими братьями и односельчанами и ни в быту, ни в речи не отличаются от них. Можно жалеть о гибели старонародного быта, языка и фольклора, но нельзя не видеть, что общество после революции приобрело гораздо большую устойчивость и цельность. Как это ни странно, оно стало более похожим на Западную  Европу некоторой общностью междуклассового культурного фонда и самым содержанием новой культуры. Впрочем, типом социального строения оно скорее напоминает русский XVIII век. Заполнение пропасти между классами, с одной стороны, и между обществом и государством (не «партией») — с другой, создает предпосылки дня нового национального сознания.

==207

НОВАЯ КУЛЬТУРА

   Говоря о новой культуре, нельзя не задать себе вопроса  о судьбах старой: на чем держится преемство традиции,  без которого культура вообще невозможна? Зрелище вулканических разрушений не должно закрывать от нас сложных процессов жизни. Основной факт современной русской культуры —  ее экстенсификация. Исполинский  резервуар, искусственное озеро, наполняемое столетиями,  вдруг прорвало плотины и затопило страну. Но среди этого мелководного, подчас болотистого разлива так редки  глубокие воды. Россия кишит полуинтеллигенцией, полузнайками, но в ней редко встретишь «культурного» человека в старом смысле слова. Новая школа его уже не дает.  Старые человеческие запасы иссякают. «Недорезанные»,  но задушенные теряют культурный облик. На советской  службе, как на заводе Рено, не до книжки; а газету русский  интеллигент читать отвык, презирая советские «Правды».  За этим презрением — законным —  к газете скрывается  часто презрение ко всему тому политическому миру, которым газета питается. Когда на улицах Москвы и Петербурга появились,  впервые после блокады, «Berliner  tageblatt» и «Temps», их почти никто не читал: отвыкли.  Едва ли многие из представителей старой интеллигенции  могли бы назвать фамилию французского президента. Но  гораздо страшнее: вместе с поверхностной политической  пленкой из сознания вчерашнего интеллигента выветриваются и более глубокие слои, дававшие ему некогда право на социальную избранность.