Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

==211

ют «Очерки смуты» Платонова, по недоразумению, как образец исторического материализма. Наука русской истории (по давней традиции!), не требующая ни иностранных языков, ни филологической культуры, издавна была уделом демократических слоев студенчества. Продолжает она привлекать их и теперь. У стариков можно заметить иногда, как реакцию против духа времени, возрастание интересов к духовной культуре России, но в печати эти интересы находят лишь слабое отражение.

     Как это ни странно, необычайно расцветает изучение русской литературы (только не древней). Эта дисциплина всегда была в позорном загоне в русских университетах. Вместо художественного слова изучались нередко направления публицистической мысли —  «интеллигенциология». Накануне  революции  небольшая, но ярко талантливая группа отдаленных учеников Потебни подняла бунт. «Формалисты» рассматривают идеи и сюжет «как явления стиля». Антигуманизм и антиидеализм новой школы создали для нее известную неуязвимость со стороны академической Чека. Большевики их терпят, хотя предпочитают им пролетарских Венгеровых  с социологическим подходом. Фактически формалисты  господствуют. Они развивают огромную  рабочую энергию, которой соответствует не меньшая литературная продукция.

    И, наконец, искусствоведение. Русская революция, в разрезе со всеми историческими прецедентами, проявила необычайную робость в разрушении памятников искусства. Это объясняется отнюдь не кротостью народной стихии, всегда иконоборческой. Не успел улечься вихрь разрушения, как царские дворцы переименовываются в музеи. Памятники  Николая 1 и даже Александра III пережили крушение  кумиров. Наконец, в обеих столицах существуют высшие  институты искусствоведения, целая Академия истории  искусств (под именем Академии  материальной культуры), и во всех этих учреждениях бьется полноценная научная жизнь. Здесь не пахнет халтурой. Здесь совершаются серьезные научные открытия. Материалы, накопленные, отчасти изученные после революции, так огромны и неожиданны, что историю древнего русского искусства теперь надо писать заново. Невероятно: в стране безбожия существуют иконописные школы и школы  реставраторов иконы. как объяснить  это? Здесь возможны  две догадки. Во-первых, эстетизм, лежащий в основе одной из большевистских формаций. Об этом ниже. Во-вторых, суеверное уважение марксиста к памятникам «материальной культуры». Есть категория марксистов-искусствоведов, которые больше интересуются составом красок и доской, чем картиной (такова первоначальная идея Академии М. К.). За технологией

==212

красок пришлось допустить и фактуру, технику живописи.  А дальше — как с литературой: марксист губит казенную  бумагу классовой интерпретацией, ученый остается в границах формалистического изучения, свежего и плодотворного. Средства, отпускаемые государством для раскопок,  исследований и публикаций чрезвычайно скудны. Но они с  избытком восполняются энтузиазмом исследователей.    Таковы обломки старого. Их, как видим, немало. Некоторые ветви старой культуры пустили свежие, многообещающие побеги. Но  вся эта культурная работа старых направлений остается неорганизованной, необъединённой,  Она не выходит из рамок специальных исследований. Она  всегда в колодках, как и хозяйственная жизнь. Не доверяя  жизненным силам  новой культуры, государство сознательно губит старую. Система цензуры, созданная им, действительно превосходит николаевскую. Ее ужас в том, что она  чувствует свое родство не с полицией, а с богословием: пытается не пресекать, а учить и назидать; дает «социальный  заказ» и печется о «малых сих». Второе ее отличие от николаевской в том, что она нашла в России не первые побеги, а великолепное дерево национальной культуры и поставила себе целью выкорчевать его с корнем. Теперь дело идет не о стихах лишь и романах, а о русской философии, богословии, историографии, социологии. «Поле, усеянное костями» русской мысли,  представляет самое потрясающее  кладбище из театров великой войны. Французская революция, которая, как известно, «не нуждалась в ученых», нашла господствующим  строй идей, в котором коренилась она сама. Русская пришла незваным гостем на чужой пир. Здесь все было ей чужим  и все подлежало гибели. Предстояло планомерно выкорчевать вековой лес и заменить его новой пролетарской посадкой. Не вина (и не заслуга) большевиков, если они лишь наполовину успели в этой неблагодарной задаче.

       ***

   Новая культура (для иных все еще только новое варварство) не чувствует себя хозяином ни в университетах, ни в академиях. Однако к ней мы отнесли бы господствующий в искусствоведении формализм. И средняя школа в значительной мере  является проводником  новых веяний. Но главные органы их — митинг, газета, книга, театр, так называемая  советская общественность. Серьезность новой культуры доказывается ее полной победой в художественной литературе: ей служат стихи, и проза, и театр. Нет «советской» науки, но есть «советское» искусство. Но труднее

==213

создать продажное искусство, чем продажную науку. Значит, гипотеза продажности не объясняет сути нового явления, хотя было бы невозможно отрицать глубокой деморализации литературных нравов.

    Трудность в оценке новой культуры, как и всего в России, заключается в сложном соотношении между коммунистическим  и национальным.  Их нужно разделять, но нельзя разделять до конца, ибо, несомненно, идеология коммунизма   была центром кристаллизации  всех новых сил. Лживость, составляющая нормальную атмосферу интеллектуальной жизни в России — оборотная сторона тирании, —  мешает уяснить до конца соотношение между новой культурой и коммунизмом. Коммунисты льстят, курят фимиам  и стараются лягнуть его незаметно, чтобы тут же отпереться от неосторожных  слов. Кадят идолу, чтобы обеспечить свободу служения иным, своим богам. В обстановке всеобщего идоложертвенного культа трудно разобраться в оттенках личных верований.

      Представляется несомненным одно: не марксизм лег в основу новой культуры, хотя он завещал ей некоторые из своих элементов. Огромные средства, потраченные государством на пропаганду марксизма, множество журналов, марксистских институтов и академий не дали ни одного серьезного ученого, ни одного талантливого писателя. Россия изрыгнула из себя все лошадиные дозы марксистского яда, как не оставила почти ни одного из портретов и бюстов злого Карла, украшавших все витрины в 1918-1920 годах. Что осталось от марксизма — так это социальный реализм, вернее, цинизм, классовый примитив  в оценке социальных явлений. Осталось общее достояние — 1 Интернационала, скорее Бакунин, чем Маркс. Большевики сумели обязательным  катехизисом своей политграмоты отбить вкус к марксизму, вызвать ощущение,  близкое к тошноте, у всех, проходящих через ее мытарства. Но не нужно поддаваться иллюзиям: молодые люди, проклинающие  политграмоту, не способны в большинстве случаев ни критиковать ее, ни преодолеть. Она остается в их мозгах непереваренным комом, как куча скучных, пошлых истин — но все-таки истин. Освобождение из духовной тюрьмы совершается не на путях социологической мысли. А религиозное или эстетическое преодоление марксизма все еще оставляет на дне сознания каменный балласт классовых и экономических схем.

    Марксизм  как экономическая доктрина определил сознание лишь первого поколения большевиков (90-е годы). Немногие  из коммунистов читали Маркса. Молодежь гораздо более увлекается естествознанием. Дарвин вытеснил Маркса, и народная Россия переживает свои шестидесятые

==214

годы. Это эпоха наивного просветительства, юношеского  богоборчества — казалось, давно преодоленная русской  мыслью. Воскрешение Базарова после Владимира Соловьева — расплата за вековую беспочвенность русского культурного слоя. Новый натурализм — действительно широкое, народное увлечение, не только коммунистический  ингредиент. В деревне молодежь спорит со стариками о  громе и молнии, о всемирном потопе. Ужас в том, что партии, то есть отсталым, заскорузлым старикам ее, удалось  обмануть эту юную пытливость, подменив науку научным  суеверием, современную биологию почти столетним дарвинизмом. В то время как молодые биологи в России становятся виталистами и христианами, приобщающаяся  к  культуре масса принимает материализм как новую научную веру. В этом реальная почва антирелигиозного движения в России, которое держится не одними партийцами, а  если партийцами, то второго и третьего сорта.

        Марксизм  всегда заключал  в себе технологический  слой, прикрытый у Маркса понятием «производительных  сил». Ученики оставили в забросе эту богатую жилу. В Советской России она разрабатывается впервые не столько по  требованию теоретической диалектики, сколько из практического интереса. Старый марксист, читавший лекции о  фабричном производстве, был не в состоянии разобраться  в самой простой машине. Теперь ему или его выученику  пришлось стать во главе фабрики, обобранной дотла, и  восстанавливать производство. Понятно, что вопросы техники играют в России главенствующую роль, затеняя даже  космологические проблемы. И здесь мы имеем  дело не  только с партийной директивой, но и с широким, низовым  увлечением. Никогда в России не было стольких самоучек- изобретателей, как в наши дни. Над Москвой, почти над  каждым домом, лес антенн и приборы радио, чаще всего  домашнего изготовления. О конструктивных способностях  школьника мы уже говорили выше. Много здесь, конечно,  маниловщины: такова ленинская электрификация, сталинская пятилетка и прочее. Но есть и живой поток народной  энергии, нашедший для себя практическое поле. Интересно, что тут, в техническом восприятии культуры, Россия  встречается с ненавистным Западом, и скорее всего с дальним Западом. Мы имеем право говорить об американизме современной России, который отвечает на предсмертную мечту Ленина. Россия отвергает все глубокие слои западной культуры — от античности до либерализма, —но жадно бросается на последние слова ее нового, «американского» дня. Можно очертить приблизительно   круг тем, актуальных на Западе, которые вместе с тем составляют комплекс «советской культуры». Тейлоризм, фордизм, ра-