Сергей Есин - Дневник, 2004 год

• Название: Дневник, 2004 год
• Автор: Сергей Есин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

«В наше время Горький, что ли, заглядывал?»;

«В доме и верный «личарда» — Наталья, играет Зыкова. В этом театре никогда не увидишь проваленных ролей! Девки, дочери — хороши тоже! На материнском родовом чувстве все и держится! А откуда это у Дорониной?»

«С должной неприязнью к еврейству, с которого все и началось» (Рашель Моисеевна — даже отчество классик выписал);

«Рашель, как разрушительница жизни»;

«Хакамада»;

«Рашель, тебе снова революцию надо делать?»;

«Федя, Рашель, расстановка сил, сын богатых в революции. Знал классик: не наше ли время писал, не наше ли время актеры играют?»;

«Как Доронина говорит Рашели: «Мы люди оседлые!..»

«Как я всех вас на сцене (и персонажей и актеров) люблю — собственный внутренний монолог во время спектакля»;

«Опять пьеса: «Мать книг не читает»;

«Хищное молчание зала, он играет и ведет партию вместе с Дорониной»;

«Гениальность доронинского замысла и в выборе пьесы, и в игре современной бизнес-вумен. Телефон, сейф».

«Если обвинение не доказано, это не значит, что обвиняемый не виноват». «Каких это олигархов я имею в виду?»

Отчетливо понимаю, что и десятой части своих переживаний высказать не могу, теперь долго буду перемусоливать увиденное. Если бы только все смогла удержать моя память. И опять удивительное ахматовское: из какого сора? И как быстро. Еще недавно говорили о Вассе, и как Доронина решилась перейти на эту возрастную категорию? Какое мужественное и холодное решение. Артемида! Для меня она прекрасна всегда.

В антракте встретил Валеру Беляковича, поговорили о моих Дневниках, их читают. Валера говорил о разбросе тематики.

3 января, суббота. Весь день читал «Изгоя» и делал выписки. Сначала я делал их с довольно злобным настроением, разбивая на несколько разделов. Во-первых, поразительная пошлость, которая к лицу лишь бульварному роману. Но тут же скажу, что в романе всего намешано, и эти выписки не покрывают всего содержания. Это скорее тенденциозность начального чтения. Потемкин не простой человек и дальше появятся места, где меня захватило. Но пока поговорим о нелучшем. Я разделил все тематически. Красивая жизнь.

«А какой подарок?» — «Вы живете в Лондоне?» — «Да!» — «Тогда последняя модель «Ягуара» класса «Х-8» (стр. 148).

«Вообще-то я предпочитаю вина Бордо всем другим. Могу рекомендовать вам из коммуны Пойак: Латур, Мутон-Ротшильд и Пишон-Лонгвиль-Комтесс-де-Лаланд девяностого года, из Сен-Жюльен: Дюкрю-Бокайо, Грюо-Лароз и Леовиль-Лас Каз восемьдесят девятого года, из Южного Медока и Марго…» (стр. 142).

«24 июня Иверова разбудила мелодия будильника ручных часов «Вашерон Константин». Это была музыка Оливье Мессиана «Пробуждение птиц» (стр. 166).

«У вас вся жизнь впереди, успеете. Впрочем, вы можете взять мой самолет «604-М» или вертолет французской фирмы» (стр. 74).

«…патрон настаивал, чтобы она после работы вылетала к нему в Сен-Поль-де Ванс. Экипаж самолета «Challendger» и три сменных водителя переходили в Лондоне в ее полное распоряжение. Он велел дворецкому в особняке Чаринг-Мелл в Сент-Джеймсе приготовить для Жаклин апартаменты и принять ее со всеми почестями, как хозяйку дома» (стр. 63–64).

Раздел Пошлость:

«Иверов снял очки и внимательно посмотрел на нее. Жаклин показалось, что глубиной и силой своих магических глаз он проникает в каждый закоулок души, в каждую клеточку тела. Она испугалась этих черных проницательных глаз больше, чем прежних своих наваждений. «Кто он в конце-то концов? Что хочет от меня получить? Чего не хватает этому аристократу-богачу в жизни? Смогу ли дать ему то, что он ждет от меня? — лихорадочно размышляла Марч. — До встречи с ним мне казалось, что главный его интерес — это секс… Но он совсем не тот человек. Ему необходимо нечто иное. Что же?» Ей захотелось спрятаться от парализующего взгляда Иверова, но он, словно бесовский магнит, околдовал ее. От сильного волнения перехватило дыхание, кончики пальцев превратились в ледышки, ладони повлажнели. Еще минута — и она упала бы в обморок» (стр. 55).

«Милые сердцу идеи тороватой благотворительности целиком овладели его помыслами. Благочестивые чувства буквально распирали его щедрую натуру и, как коварный допинг, возбуждали сознание» (стр. 99).

«Брызги от набегавших волн окатывали его с ног до головы. Но он не замечал или не хотел замечать этого» (стр. 97).

«…округлости бедер ерзали, как смычок Ванэссы Мэй, язычок с пьянящей негою облизывал бесподобные губы, словно покрытые нектаром Тобларона» (стр. 145).

«…пурпурное в продольных разрезах платье перекинула через раму картины Арчила Горки «Агония», висевшей на стене. Шелковое бежевое нижнее белье в белоснежных кружевах, желая подразнить князя реальным эротическим аксессуаром, набросила на литографию Гогена «Желтый Христос»» (стр. 143).

«Зеленые глаза излучали влюбленность. На ней был голубой топ, прикрывающий лишь упругую соблазнительную грудь и талию. Вокруг пупка красовалась разноцветная, манящая к поцелуям татуировка — миниатюрная ваза с цветами» (стр. 164).

«Они остались одни. Жаклин Марч увлекла его в спальню, выключила свет, сбросила с себя легкую одежду и стала раздевать князя. Границы между реальностью и виртуальностью стерлись окончательно. Она действовала наяву, он — в грезах, но интрига имела одну-единственную основу — эротическое влечение» (стр. 165).

«… она то и дело нащупывала под подушкой пузырек флорентийки — в него необходимо было собрать сперму для рождения наследника баснословно богатого европейского аристократа» (там же).

Следующий раздел я бы назвал Щегольство и хвастовство начитанностью. Подобная эрудиция всегда выглядит сомнительной.

«Хотел понять, какая тяжесть лежала на сердце Реми Николы, или Николая Ремигия, слои времен Средневековья, по вердикту которого было сожжено около тысячи ведьм» (стр. 84).

«Я не жалую людей, чей эгоизм попирает мое право на одинокое размышление о тайнах бытия и познания» (там же).

«…случайно зацепился взглядом за книгу Луи Ланвиля». — «Членистоногое, жалящее, ядовитое существо, скорпион, оказавшись в безвыходной ситуации, убивает себя смертельным ядом» (стр. 111).

«Перед ним висела литография картины Гогена «Автопортрет с «Желтым Христом»» (стр. 117).

«Подобно Оригену я также считаю, что душа человеческая совершенно неизбежно воссоединится с Богом, и новое существо расселится по всей Вселенной» (стр. 188).

«Мне, как Апулею из Мадавры, — продолжал думать Иверов, — еще, видимо, придется написать выстраданную «Речь в защиту самого себя»» (там же).

«Если Алкмеон из Кротона впервые стал вскрывать трупы и практиковать вивисекцию для точного определения причины смерти…» (там же).

«А впереди ожидаются долгие схватки между долларом и евро. Я рекомендовала членам банковской комиссии Европейского сообщества объединить несколько крупных банков. Например, «АБН Амро», «Дрезднер Банк и «Банк ди Рома», далее — «Ферейн унд Вест Банк», «Агриколь» и «Милано», кроме того — «Барселона Активо», «Комерц Банк» и «Фортис Банк»» (стр. 160–161).

«…в этой истории совершенно незачем давать пояснение таким словам и терминам, как Федеральное агентство ФИКО, маргинальный счет, парижский рынок обращающихся опционов, акулий репеллент, ориентир роста денежной массы в обращении, плакированная монета, косвенная ипотечная ссуда, мультивалютная оговорка и так далее и тому подобное, которыми собеседники часто пользовались в беседе» (стр. 161).

И последний раздел, которым я вполне удовлетворен. Интеллигенция.

«Помимо чиновников самого разного ранжира, вокруг Буйносова крутились многочисленные посредники: народные артисты, именитые режиссеры, космонавты, генералы МВД и КГБ, заслуженные спортсмены, священники, банкиры-неудачники, куртизанки, открывающие доступ к высшим чиновникам. Как тунцы следуют за китом, питаясь царскими объедками, так весь этот московский люд постоянно вьется вокруг новых русских, чтобы при случае отхватить шальные деньги или, по крайней мере, полакомиться за чужой счет» (стр. 207–208).

Вечером ходил в консерваторию на концерт-бал, который давал Эдуард Грач и его оркестр, состоящий из его учеников. Народу много, билеты недорогие. Все легко, непринужденно и без малейшей претензии. Маэстро Грач дирижировал, менял костюмы, оркестр сидел в масках и колпаках. Ребята играли одухотворенно и заводно. Это были студенты — первокурсники и выпускники и, как правило, все уже люди премированные и заслуженные. Играли Штрауса, с него начали, музыку, которую сейчас называют скорее легкой, хотя она не перестает быть серьезной. Это все другое искусство и другое времяпрепровождение, уходишь в каком-то возвышенном состоянии духа. Сама консерватория в страшном упадке, не горят все эти изумительные люстры, плохие полы и серая пыль покрывает лепнину. Нет хозяина, который тыкал бы во все это безобразие мордами обслуживающий персонал и администраторов.