Дмитрий Морозов - Дваждырожденные

• Название: Дваждырожденные
• Автор: Дмитрий Морозов
• Издательство: Эльф
• Жанр: Эпическая фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-900891-13-5

Д.В. Морозов - историк-востоковед, журналист, создатель общины для детей-сирот «Китеж».

Роман посвящен истории таинственной цивилизации дваждырожденных, отрывочные сведения о которой сохранил священный для всех индусов эпос Махабхарата, на основе свидетельств которого создана эта трилогия. Древнейшая цивилизация оставила потомкам уникальные знания о свойствах человеческой психики, о полетах в космос и контактах с иными цивилизациями. Прозрения древнеиндийских мудрецов, воспоминания о великих битвах и пророчества, позволяющие нам надеяться на возвращение Золотой эры...

---

Удивительно, что, несмотря на долгий путь, ее лицо оставалось чистым и безмятежным, а дыхание — спокойным и благоухающим. В таких обликах являлись простым смертным небожители.

— Но как ты узнала, где я?

В Хастинапуре по-прежнему знают немало.

Брахма вернулась?

В мире много других способов получить известие. Митра сообщил нам, — потом, помолчав, добавила. — Мы были поглощены делами империи. Потом я пустилась в путь. Но тебя действительно нелегко отыскать в этих лесах.

Лата говорила нарочито безразличным тоном, но не было покоя в ее душе. Под гладкой кожей округлой шеи билась, пульсировала синяя жилка.

Странным узором ведет тебя карма, — сказала Лата, удивленно оглядывая хижину.

Пусть будет вечно неведом мой путь, — ответил я, так как надо же было что-то ответить. Время для настоящих разговоров еще не пришло.

По обычаю отшельников я поднес ей кокосовую скорлупу с ключевой водой и лесные фрукты. Мы сели в тени хижины, ведя неспешную, осторожную беседу.

Как течет жизнь в Хастинапуре? — осведомился я. — По-прежнему ли Юдхиштхира и его братья восседают на высоких тронах?

Я рада, что эти имена еще что-то значат для тебя, — отозвалась Лата. — Ты только уехал, а войска Пандавов вошли в город. Их было так мало, что любое празднование казалось святотатством. Юдхиштхира сразу приказал устроить пышные похороны всех павших в битве. Слуги и горожане помогали нам готовить погребальные костры на Курукшетре. Юдхиштхира сказал, что отрекается от царства и уходит в леса для покаяния. Но Бхи-масена с Арджуной воспротивились. "Достойно ли теперь обращаться к бездействию? Если бы отречение имело смысл, то неподвижные горы и деревья были бы первыми во всем", — сказали они. И патриарх Вьяса убеждал Юдхиштхиру: "Не отрекайся от царства. Никакое покаяние не облегчит твоей кармы. Все, что тебе осталось — это пытаться прожить как можно дольше, чтобы благими делами искупить содеянное".

Так Юдхиштхира одел диадему царей Хасти-напура. В тот же день нас покинул Кришна. Он вернулся в Двараку вместе с Субхадрой, оплакивающей Абхиманью. Но перед этим царь ядавов предсказал, что сын Абхиманью и Уттаары будет править страной, когда придет его срок. Кришна непостижим. Даже Арджуна оказывал ему почести, как живому воплощению бога. А ведь до битвы они были просто друзьями. Так или иначе, Кришна покинул нас, и что-то говорит мне, что навсегда. Вслед за Дхритараштрой и его супругой ушли в лесную хижину его брат Видура и Кун-ти. Я часто думаю, что если бы Кунти открыла тайну рождения Карны Юдхиштхире, то битва могла не состояться. Юдхиштхира уступил бы трон старшему брату.

Какой смысл гадать, — вздохнул я. — Дурьодхана все равно бы не смирился. Битва была неизбежна так же, как беды, которые еще ждут царство Хастинапура.

О да, — с горечью сказала Лата, — в этом мы убедились в последующие годы. Юдхиштхира пытался утвердить закон дхармы на всех подвластных землях. Думаю, он имел планы вновь устремить сердца лучших к Высоким полям. Но потери нашего братства оказались невосполнимыми. Тысячи внешних обстоятельств постоянно размывали тонкие нити связи: кшатрии ждали наград, мелкие раджи утаивали дань. Я была в свите Юдхиштхиры и восхищалась тем упорством, с каким он пытался утвердить новый порядок. Сын Дхармы не уставал наставлять и вразумлять тех, от кого зависели покой и благоденствие всей страны. Ему внимали с почтением, молились как на бога. Враги трепетали перед его братьями. Но кроме горстки дваждырожденных, никто не был в силах вместить мечту властелина Хастинапура. Применять силу Пандавы не хотели. Даже неистовый Бхимасена не мог поднять руку на тех, кто ничтожен и неспособен к сопротивлению. Арджуна почти не покидал своих покоев. Смерть Абхиманью и убийство Карны тяжелым бременем легли на его сердце. Накула и Сахадева неизменно выполняли все приказы старшего брата, но их тяготило безнадежное величие его замыслов. Только тогда я по-настоящему поняла, о каком искуплении говорил Вьяса, убеждая Юдхнштхиру принять трон Хастинапура.

Потом царь собрал всех дваждырожденных, что оставались подле него, и снял оковы долга. Поэтому я здесь.

Лата замолчала и опустила голову. Апсары не плачут. Доспехи их духа неодолимы для тоски и отчаяния. Впрочем, в чем можно быть уверенным, лишившись способности читать мысли любимого человека, сидящего на расстоянии вытянутой руки?

* * *

Так я на время вернулся в ашрам домохозяина. Пусть лесная хижина мало походила на дом, подаренный мне в Кампилье, зато не маячил передо мной черный призрак неизбежной войны. Нас окружали не грозные властелины и смиренные слуги, а разноцветные попугаи и любопытные обезьяны. Бремя долга больше не отягощало наши мысли.

Но тягуче-сладостному потоку безвременья пришел конец. Присутствие Латы волей-неволей выводило меня из состояния отрешенности, не принося радости и удовлетворения.

Лата вела себя скромно и скованно. После нашего первого разговора, мы больше не возвращались к событиям в Хастинапуре. Отбросив мысли о прошлом, я против своей воли отрекся от всего, что связывало меня с Латой.

Прорубаясь сквозь ряды врагов к Хастинапу-ру, я думал, что открываю дорогу к Лате. Но достиг иного. Эти ничтожные восемнадцать дней наделили меня новым знанием, заставили прозреть. Прорвавшись сквозь мрак ненависти и ужаса, я вынырнул на новом плане бытия иобнару-жил, что незримая пропасть отделяет меня от любимой. Мы не поняли друг друга в Хастинапуре. Мы боялись говорить об этом сейчас, ибо слова бессильны перекинуть мост через пропасть жизненного опыта. Раньше благодаря искусству воплощения мы легко принимали открытия и прозрения друг друга. Но именно этой способности и лишили нас боги, погасив поток брахмы.

Понимать — для дваждырожденного означало вмещать. Без этого разум отказывался искать истину в словах и внешнем облике людей. Только теперь я понял, насколько слепо и глухо отдельное "я" непробудившегося человека.

Невещественная пелена майи мешала мне приблизиться к подруге, а нежные слова и прикосновения казались пустым ритуалом, доставшимся в наследство от иной жизни. Ее сущность пребывала в оболочке прошлых страданий, открытых без меня истин, не ясных мне угрызений совести и чуждых стремлений.

Время от времени я ловил на себе внимательный, напряженный взгляд апсары. Казалось, она силится понять, что скрывается за моими словами и жестами, но опасается сделать ошибку или испытать боль. Прежняя улыбка больше не озаряла бледное лицо той, кого я привык почитать как воплощение лунной богини. Мои слова, вопросы часто встречали ответное молчание.

Мне начинало казаться, что мы просто мучаем друг друга. Однако воспитание дваждырожденных помогало нам оставаться в строгих рамках, хотя бы внешне не нарушать гармонию друг друга. Мы много медитировали и редко разговаривали.

К исходу второго месяца я почувствовал неодолимое желание побыть подольше в одиночестве, а заодно и пополнить запасы провизии.

— Я должен оставить тебя на некоторое вре мя для того, чтобы спуститься в деревню. Там я достану сыр и лепешки, а, возможно, и что-нибудь более достойное прекрасной гостьи из Хастина– пура, — сказал я Лате, — сам я привык доволь ствоваться малым, но долг главы семьи велит мне позаботиться о тебе.

Утро было солнечным и тихим. Трели птиц возносились торжественным гимном. Я говорил радостно и беззаботно, наслаждаясь одновременно и своим внутренним состоянием, и красотой весеннего мира. Молчание подруги заставило меня опустить взор с неба на ее лицо. Глаза, подобные лотосам, изучали меня с немым укором. Радостно приподнятое настроение, только что изливавшееся из меня на весь мир, испарилось, как влага на раскаленном песке.

Что ты молчишь? — спросил я.

Я потеряла смысл вопроса, пытаясь понять, что скрывается за учтивыми словами, — весьма холодно ответила Лата.

— Ничего, кроме искренней заботы о твоем благополучии, — все еще весело проговорил я, но теперь это чувство было показным. Горячий су хой песок поглощал капли радости. — Я не пони маю, что тебе не понравилось в моих словах.

Лата передернула прямыми плечами, словно сбрасывая мои руки:

— А я не понимаю, почему эти два месяца ты связан со мной только долгом и жалостью. Только что ты назвал меня гостьей из Хастинапура, кото рая к тому же нуждается в особой еде. Апсара не принадлежит никакому городу и нуждается в осо бых яствах не более, чем ты сам. Все, что ты ска зал, способно только унизить меня.

Так мы с Латой не разговаривали никогда. Откуда мне было знать, что мой легкомысленный тон, незначащие слова могут быть понятыми так превратно. Раньше мы обходились почти без слов и только теперь я остро ощутил нехватку привычного простым людям ритуала разговора. И все-таки что-то в словах Латы было истиной. Я не знал, как себя вести с ней, ибо не понимал степень обиды, оставшейся в ее сердце после моего ухода из Хастинапура. Сомнений в собственной правоте у меня не было. Но признала ли это Лата? Может быть, в глубине сердца она все еще осуждает меня за "предательство" Пандавов. Я так привык считать ее своей неотъемлемой частью, что одна лишь возможность потери таила угрозу моей сущности. Чувство в сотни раз более острое, чем ревность к сопернику, когтистой лапой ракшаса скребло мое сердце. Какой теперь была моя Лата? Той, что оставила меня в Хастинапуре ради не понятного мне теперь долга? Может, она уже забыла то время, когда признала меня Учителем и защитником?