Семен Юшкевич - Король

• Название: Король
• Автор: Семен Юшкевич
• Жанр: Драматургия

Юшкевич (Семен Соломонович) - талантливый писатель. Родился в 1868 году, в зажиточной одесско-еврейской семье. Окончил в Париже медицинский факультет. Дебютировал в печати рассказом "Портной", в "Русском Богатстве" 1897 года. В 1895 году написал рассказ "Распад", но ни одна редакция не решалась его печатать. Между тем именно этот рассказ, помещенный, наконец, в 1902 году в "Восходе", создал Ю. известность. После этого он помещал свои беллетристические и драматические произведения в "Мире Божьем", "Журнале для всех", "Образовании", сборниках "Знания" и других. Некоторые произведения Ю. переведены на немецкий и древнееврейский языки, а товариществом "Знание" изданы два тома его рассказов (СПб., 1906). В рассказе "Распад" Ю. показал, как разлагаются устои старой еврейской жизни, городской и буржуазной, распадается прежняя общественная жизнь, теряя сдержку внешней организации, еще оставшуюся от былой внутренней спайки: распадается и сильная до сих пор своим единством, своей моральной устойчивостью еврейская семья, не связанная никаким духовным верховным началом, исковерканная бешеной борьбой за жизнь. Образы этой борьбы - кошмар Юшкевича. В "Ите Гайне", "Евреях", "Наших сестрах" он развернул потрясающую картину мира городских подонков, с его беспредельным горем, голодом, преступлениями, сутенерами, "фабриками ангелов", вошедшей в быт проституцией. Ю. любит находить здесь образы возвышенные, чистые среди облипшей их грязи, романтически приподнятые. Эта приподнятость и надуманность - враг его реализма. Многие его произведения, в общем недурно задуманные (драмы "Голод", "Город", рассказы "Наши сестры", "Новый пророк") местами совершенно испорчены манерностью, которая, в погоне за какой-то особенной правдой жизни, отворачивается от ее элементарной правды. Но даже в этих произведениях есть просветы значительной силы и подкупающей нежности. Особенно характерен для внутренних противоречий дарования Юшкевича язык его действующих лиц, то грубо переведенный с "жаргона", на котором говорит еврейская народная масса, то какой-то особенный, риторически высокопарный. В драмах Юшкевича слабо движение, а действующие лица, характеризуемые не столько поступками, сколько однообразно-крикливыми разговорами, индивидуализированы очень мало. Исключение составляет последняя драма Юшкевича "Король", имеющая сценические и идейные достоинства. Писатель национальный по преимуществу, Юшкевич по существу далеко не тот еврейский бытописатель, каким его принято считать. Его сравнительно мало интересует быт, он, в сущности, не наблюдатель внешних житейских мелочей и охотно схватывает лишь общие контуры жизни; оттого его изображение бывает иногда туманно, грубо и безвкусно, но никогда не бывает мелко, незначительно. С другой стороны, чувствуется, что изображение еврейства не является для него этнографической целью: еврейство Юшкевича - только та наиболее знакомая ему среда, в которой развиваются общие формы жизни. А. Горнфельд.

---

Розенов. Прощайте, тесть. На вас, теща, я еще сержусь, но помиримся, помиримся…

Женя. Прощай, папа, прощай, мама. Я так счастлива… Ах, как я счастлива!..

Гросман (равнодушно). Прощайте, дети, не ссорьтесь больше.

Этель (провожает их до двери). Помиримся. А когда у тебя будет новый сын, тогда и расцелуемся.

Все смеются. Розеновы уходят.

Ну слава богу, все хорошо кончилось. Но хоть натешила свое сердце. Такой мерзавец! Однако пусть будет мерзавцем, лишь бы она его любила и была с ним счастлива.

Гросман. Все это пустяки. Я видел, что они помирятся. Ведь оба стоят друг за друга… А если хочешь сказать — слава богу, то слава богу. Идем спать. Скажи слуге, чтобы нас пораньше разбудили. (Задумчиво.) Почему Яков сказал, что хотят разнести мельницу? (Подходит к окну.)

Отдаленный шум.

Этель (останавливается). Где-то кричат…

Гросман (у окна). Пусть кричат! (Говорит в окно.) Шумите, рабочие? (Рассмеялся.) Шумите, дети, шумите!.. Гросман спокойно будет спать.

Этель (потушила электричество, оставила горящей одну лампочку). Ну и день сегодня. Ты спрятал ключи от кассы?

Гросман (весело). Спокойной ночи, рабочие!.. (Грозно.) Прощайте, мерзавцы!..

Гросман тушит последнюю лампочку. Оба без шума выходят. Входит горничная со свечой, закрывает ставни, расставляет стулья по местам и выходит. Пауза. Возвращается Гросман. Он в халате, в туфлях, в руках свеча. Бродит по комнате. Проверяет, заперта ли касса, хорошо ли ставни закрыты. Входит Александр.

Гросман (испуганно). Кто там?

Александр. Папа…

Гросман. Вон!..

Александр. Папа…

Гросман. Вон!..

Александр. Я уйду, но смягчись. Сотни людей останутся без хлеба, если ты уедешь. Надо быть человечным. Уступи, я прошу, папа. Папа, они в отчаянии. Они готовы на безумство…

Гросман. Какие-то люди шляются по ночам и не дают покоя. Человеку заснуть нужно, а они стучат, ходят, пугают…

Александр. Зачем ты притворяешься? Смягчись, смягчись. Они в отчаянии…

Гросман. Как будто здесь обыкновенная комната — столовая, передняя, — а не кабинет, где моя касса. Разве трудно ее разбить ломом и забрать деньги. (Тушит электрическую лампочку. С криком.) Кто здесь? Вон!..

Александр. В первый раз я почувствовал ужас от мысли, что я твой сын… (Быстро уходит.)

Гросман со свечой в руке стоит и долго смеется. Медленно уходит. Кабинет во мраке. Пауза. Входит Маша. Зажигает электричество. Она в белом платье, на ней ротонда, в руке дорожная сумка. Садится на кушетку и прислушивается. Входит Вайц. Озирается. Он бледен от испуга.

Маша. Наконец-то… Вайц. Мне показалось, что вы уже не придете.

Вайц (робко). Я долго колебался.

Маша (не слушает его). Как тихо, очаровательно!.. Сейчас мы выйдем отсюда, и лошади унесут нас далеко, далеко…

Вайц (несмело). Маша!..

Маша. Осмотрим эту комнату. В последний раз. Вот касса. (Останавливается перед ней.) Отсюда исходило наше несчастье. Мне хочется проклясть ее. Вайц, бедняки называют отца королем… Вот гнездо короля. Железная касса, счеты, письменный стол… Бедные люди!.. Ах, Вайц, мы-то, мы уедем от этой проклятой власти. Я вздохну глубоко. Сейчас на улице я скажу торжественно: я человек!..

Вайц. Позвольте мне сказать вам одно слово, Маша.

Маша (быстро оглядывает его). Опять о действительности? Нет, не говорите о ней. Я умоляю… Как страшно думать о действительности. Вайц, вы будете сильным, я хочу. Выпрямитесь!.. Почему вы не в пальто?

Вайц. Милая Маша, не сердитесь на меня, я весь день страдал. Мы не можем бежать.

Маша (тихо). Мы не можем бежать!..

Вайц. Вы не сердитесь, и это хорошо. Не могу! Я, Маша, ничего не мог в жизни… Я, Маша, всегда остаюсь позади… Я человек за флагом…

Маша (задумчиво). Я это раньше знала. Человек за флагом. Почему же я пришла? Вайц, сказать правду? Я люблю вас за слабость!..

Вайц (грустно). Я хотел быть сыном своего народа, милая Маша, и вот я репетитор-гувернер. Я хотел быть гражданином — вся сила его негодования бушует во мне, и радость его предчувствий живет во мне, — и вот я гувернер. Маша, для моих радостей, для моего утешения осталось одно: Европа!.. Я беру ее. Я остаюсь здесь во тьме, среди ужасов, но думаю: есть свободная Европа, когда-нибудь она коснется и меня своим благословенным крылом. Не горюйте, Маша. Вы теряете Вайца, только Вайца!..

Маша. Вернусь в свою комнату, и мне будет немножко стыдно. Подойдите, я обниму вас.

Он подходит.

Я целуюсь с гувернером. (Смеется.) В последний раз, Вайц. (В забытьи.) Завтра мы уедем. Я увижу Швейцарию. Вайц, видите ли вы эти высокие зеленые горы? Внизу блестит озеро… Спускается ночь, спускается ночь… Как явственно пахнет водой. Вайц, мы сидим над озером!.. Я целуюсь с гувернером…

Вайц. Милая Маша, позвольте мне сказать вам. Вы плачете, но, может быть, через двадцать лет вы скажете: Вайц поступил хорошо.

Маша (смеясь и плача). И все-таки мне тяжело расстаться с вами. Вы жалкий, может быть, презренный, но что-то есть хорошее в вашей душе, что-то прекрасное. Ах, Вайц…

Вайц. Не плачьте, Маша. Завтра вы проснетесь в прекрасной Европе…

Маша. Я проснусь в прекрасной Европе… А вы?

Вайц. Я? Если бы я был ребенком, то стал бы молить вас: Маша, возьмите меня отсюда, покажите мне улицу без рабов… Покажите…

Маша (вдруг). Так не хотите бежать со мной?

Вайц. Нет-нет! Вайц? Нет! Маша, вы увидите Европу, поклонитесь ей от Вайца. Поклонитесь каждому памятнику от истинного гражданина Вайца. Скажите всем, что я душой с ними, что я тоскую о них. Обнимите первого встречного и скажите: гражданин Вайц кланяется тебе…

Маша. Обнимите меня еще раз. Так нет?.. Нет!..

Вайц. Нет, Маша!

Маша. Прощайте, Вайц.

Вайц. Прощайте, Маша.

Маша (уходит; у дверей). Нет?..

Вайц. Нет, Маша, нет. (Пауза.) Нет, Маша, нет…

Вайц и Маша расходятся. Темно. Долгая пауза. Доносится шум голосов. Во всей квартире нетерпеливые звонки. Вбегает горничная. Быстро раскрывает ставни. Видно огромное зарево. Горит мельница. Всплеснула руками, убежала. Снова голоса. Вбегают рабочие. Все старые, оборванные. Среди них ни одного молодого… Ропот.

Старый рабочий. Где господин Гросман, где господин Гросман?

Этель (вбегает. Увидев зарево, приседает от ужаса. С криком и воплем). Боже мой, боже мой!.. (Подбегает к окну. Всплеснула руками. Плачет.) Я же ему говорила: Давид, не имей, дело с этими разбойниками. Не хотел он меня послушать!..

Голоса. Мадам Гросман!

— Хозяйка!..

— Я сам видел, как эти черти подожгли мельницу…

Ропот толпы. Быстро входят Вайц и Маша.

Маша. Что это такое? Мама, пожар? (Подбегает к Вайцу.) Вайц, это прекрасно!..

Вайц. Какой ужас!..

Этель (плачет. Вайцу). Я говорила, я просила мужа: уступи, Давид, уступи…

Вбегает Гросман. Он в ночной сорочке. Как раненый, оглядывается. Страшная тишина.

Гросман. Что? Пожар!.. Что? Мельница!.. (Подбегает к окну и ударом кулака раскрывает его. Застывает в неподвижности).

Тихий ропот толпы. Гросман отступает на шаг. Складывает руки на груди и смотрит. Зарево растет. Старый рабочий осторожно подходит к Гросману и раболепно целует его рукав.

Гросман (вздрагивает. Оглянулся и тяжелым взглядом обводит рабочих. Отрывисто). Что надо?

Голоса. Господин Гросман… Они подожгли!

— Хозяин, мы не виноваты.

— Я сам видел.

— Господин Гросман, господин Гросман!..

Гросман (передразнивает). Господин Гросман, господин Гросман!.. А где вы были?.. Молчать!.. Мерзавцы, подлецы, скоты, черная сволочь… Где вы были? Почему допустили?.. Не подкупали вас, не бегали за вами, не заглядывали в глаза?..

Умоляющий ропот толпы.

Молчать, холопы, черви, подонки, черные, голодные, каторжники, ослы… Гросман остается Гросманом. Он смеется над вами… Что он потерял?.. Он плюет на вас! (Наступает на них.)