Федор Раззаков - Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика

• Название: Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика
• Автор: Федор Раззаков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-52653-6

Казалось бы, о нем известно все. Советский эстрадный и театральный актер, режиссер, сценарист, юморист. Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии. Целое поколение людей выросло на его сатирических миниатюрах, его выступления мгновенно разбирали на цитаты. Его считали необыкновенно смелым, балансирующим на грани дозволенного. Он был едва ли не единственным из всех советских сатириков, имеющим право критиковать советский строй. И все же в его биографии осталось множество «темных пятен» и недоступных страниц. Великий сатирик пережил и взлеты и падения, он был и на пике популярности, и в суровой опале. И все же ему повезло с судьбой. Аркадий Райкин ушел из жизни вовремя. Ему не выпало «счастье» жить в «Телемском аббатстве» и увидеть те ужасы, которые начались в годы перестройки. И ему не пришлось делать мучительный выбор, отрекаясь от нынешнего узаконенного триумфа человеческих пороков, которые ненавидел всю свою жизнь…

---

Третья ступенька. Фигура на глазах вырастала. Голос становился крикливым, интонации резкими, самоуверенными. «Опять в приемную народ просочился? Скажите, что я сегодня никого принимать не буду. Кто говорит? Боря? Какой Боря? Ах, Борис Николаевич! Послушайте, Борис Николаевич, неужели вы не понимаете, что я занят, у меня дела, а вы… Ну позвоните через несколько месяцев».

Новая ступень. Лицо и фигура артиста становились почти квадратными. В ответ на звонок друга он рычал: «Алло? Кто? Борис Николаевич? Послушайте, товарищ, вы вообще понимаете, с кем вы разговариваете? Все…»

Еще ступенька. Здесь раздавался лишь истошный крик: «Я, как руководитель организации…» В темноте слышался грохот, а когда загорался свет, то у подножия лестницы снова стоял скромный, худой, хотя уже не очень молодой чиновник с телефонной трубкой в руке: «Алло… Боренька? Ты не узнал меня, милый? Нехорошо забывать старых друзей… Я, я… Ну, конечно, я».

Миниатюру Полякова можно считать классикой малой формы. Выстроенность драматургии – завязка, кульминация, неожиданная развязка – придала завершенность композиции, позволила обрисовать характер в движении, в развитии. В самой драматургии предполагалось использование трюка, гротескового преувеличения…»

Не менее острой была и другая миниатюра в спектакле «Смеяться, право, не грешно» – «Непостижимо». В ней речь тоже шла о некоем высокопоставленном чиновнике по имени Петр Сидорович (его играл все тот же Райкин), который утром приходил на работу, усаживался в свое начальственное кресло и внезапно обнаруживал, что у него пропала… голова. Согласимся, намек был более чем прямой.

Отметим, что долгие годы чиновники из цензорских комиссий пили кровь у Райкина, а он, конечно, мог их критиковать со сцены, но весьма осторожно и достаточно мягко. В 1952 году ситуация изменилась: с самого верха было разрешено от всей души ударить по безмозглым и безголовым чиновникам, которые за семь прошедших послевоенных лет успели заплыть жиром и перестали «ловить мышей». Вот Поляков с Райкиным и ударили, изобразив безголового чиновника на сцене своего театра.

Чиновник, обнаруживший, что у него нет головы, вел себя соответствующим образом: звонил домой и спрашивал у жены, не оставил ли он там свою голову. Та, естественно, была в шоке. Потом вызывал свою секретаршу (В. Горшенина) и начинал допытываться у нее: не замечает ли она в его внешности каких-нибудь изменений. Та отвечала: да нет, все нормально. То же самое говорил и ревизор, появлявшийся в кабинете чиновника, чтобы проинспектировать его учреждение. В итоге Петр Сидорович изумлялся: «Да что они, ослепли, что ли?» После чего приходил к следующему выводу: «А! Черт с ней, с головой!» – и принимался как ни в чем не бывало подписывать бумаги.

Заканчивалась миниатюра словами Н. В. Гоголя (впрочем, и сама миниатюра была неким плагиатом его «Носа»). На сцену выходил Райкин, лукаво улыбался и обращался к залу со следующими словами: «Непостижимо! Но кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, редко, но бывают!»

Кстати, у Гоголя была позаимствована и другая миниатюра в этом спектакле – «Наш знакомый». В этом случае Райкин и Поляков вспомнили про «Ревизора», перенеся его главного героя – Ивана Александровича Хлестакова – в современные дни, то есть в первую половину 50-х годов XX века, на территорию СССР. Современный Хлестаков возлежал на сцене на большом кожаном диване и рассказывал зрителям о своей успешной жизни и карьере: начальственный кабинет, секретарша, по воскресеньям футбол, дача, полезные знакомства. «Я с самим Козловским на дружеской ноге! – объявлял Хлестаков, имея в виду знаменитого тенора Ивана Козловского. – Ну что, говорю, брат Козловский? Все еще поешь? Ну пой, пой. Я не возражаю».

Далее Хлестаков рассказывал о том, как он руководит своим учреждением. На словах это выглядело следующим образом: «Засучим рукава, поднатужимся – и выполним план не на двести процентов, а на восемь тысяч восемьдесят шесть». Далее он признавался, что спуску никому не дает: «Я ведь и на себя не посмотрю! Я в случае чего сам на себя анонимку хлоп – и все!» Таким образом авторы интермедии бичевали очковтирателей, клеветников, работников, использующих свое служебное положение.

Впрочем, одними безголовыми руководителями и чиновниками-очковтирателями дело в спектакле «Смеяться, право, не грешно» не ограничивалось. Были там и другие объекты высмеивания: например, некий лектор – большой «ходок», любитель дамского пола (интермедия «Любовь! Любовь!»). Он с большим воодушевлением читал с трибуны лекцию о моральном облике советского человека, когда в разгар выступления к нему подходил организатор мероприятия и сообщал, что к нему пришла жена. Тут же из другой кулисы выходил еще один человек, который объявлял то же самое: дескать, и к нему пришла женщина, которая назвалась женой лектора. Уличенный в многоженстве, «борец за нравственность» тут же сворачивал лекцию по «техническим причинам».

Итак, спектакль «Смеяться, право, не грешно» вышел в свет в самом начале 1953 года. Как раз в то самое время, когда вся страна обсуждала так называемое «дело врачей»: арест большой группы кремлевских эскулапов, которых советские власти обвинили в том, что они виновны в неправильном лечении, повлекшем смерть отдельных кремлевских руководителей, в частности А. Щербакова и А. Жданова. Отметим, что это дело принято называть антисемитским, поскольку часть арестованных врачей были евреями, которых обвинили в еврейском буржуазном национализме и сотрудничестве с еврейской антисоветской организацией «Джойнт». На самом деле из 37 арестованных большая часть были русскими: П. Егоров (бывший начальник Лечебного управления Кремля), В. Виноградов, В. Василенко, А. Федоров, Г. Майоров, А. Бусалов, Б. Преображенский, Н. Попова, Р. Рыжиков, М. Егоров, В. Закусов и др. Однако, как это обычно бывает, даже наличие одного еврея в любом списке пострадавших от репрессий (а в «деле врачей» их было больше десятка) приводит к тому, что подобные дела тут же выдаются за антисемитские. Например, когда в начале 60-х советские власти начнут аресты подпольных «цеховиков», среди которых тоже было много евреев, эти аресты на Западе также будут преподноситься как антисемитские.

«Дело врачей» привело к возникновению в еврейской среде слухов о том, что власти готовят широкомасштабную акцию – выселение евреев из Центральной части России за Урал. Якобы уже готовы тысячи железнодорожных вагонов, в которых евреи должны были отправиться к месту своей ссылки. На самом деле ничего подобного не планировалось, да и не могло планироваться ввиду бредовости этой акции. Впрочем, это был не единственный бред в этой «утке» – там вообще все было доведено до абсурда. Как говорил когда-то мастер подобной пропаганды – нацистский министр Геббельс: «Чем больше лжи в информации – тем больше вероятность того, что она западет людям в души». Как пишет Г. Костырченко:

«Утверждается, что эта акция (депортация евреев. – Ф. Р.), уже детально подготовленная – по всей стране домоуправлениями и отделами кадров предприятий были вроде бы составлены миллионы листов списков евреев (ни один из этих списков потом так и не был найден), – намечалась Сталиным на март 1953 года… Говорят также, что депортация будто бы должна была сопровождаться публичным повешением «врачей-вредителей» на Красной площади в Москве и массовыми казнями евреев в других крупных городах страны, а также специально организованными властями крушениями составов с евреями на пути их транспортировки в концлагеря по Транссибирской магистрали, кстати, единственному и потому стратегическому железнодорожному пути, связывавшему центр с Дальним Востоком. Причем, по версии авторов этих холодящих душу сценариев, пригодных разве что для постановки триллеров, устраивать диверсии на железной дороге, а также творить самочинную расправу над депортируемыми должны были сформированные властями летучие отряды «народных мстителей»…

Думается, что масштабы антисемитизма, которые имели место в СССР в начале 1953 года, были предельно допустимыми в рамках существовавшей тогда политико-идеологической системы. Дальнейшее следование тем же курсом, не говоря уже о проведении еврейской депортации, поставило бы страну перед неизбежностью радикальных политических и идеологических преобразований (легализация антисемитизма, а значит, и введение расовой политики, отказ от коммунистической идеологии, освящавшей государственное единство советских народов, и т. д.), чреватых самыми непредсказуемыми последствиями. Ибо зверь стихийного антисемитизма мог вырваться на свободу, и тогда страна погрузилась бы в хаос национальных и социальных катаклизмов. Подобная перспектива, разумеется, Сталина не устраивала. Да и по складу своего характера он не решился бы открыто выступить против евреев, хотя в душе, особенно в последние годы жизни, мог быть, что называется, патологическим антисемитом. Поэтому вождь, ревностно оберегавший свой революционный имидж большевика-ленинца, был обречен пережить муки психологической амбивалентности, которая, возможно, и ускорила его конец…»