Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

• Название: Александра Федоровна. Последняя русская императрица
• Автор: Павел Мурузи
• Издательство: "Вече"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1187-7

Документальный роман-биография известного французского писателя, драматурга, поэта, журналиста Павла Мурузи рассказывает о жизни императрицы Александры Федоровны, жены последнего российского императора Николая II. Годы царствования Николая II оказались отнюдь не радужными не только для дома Романовых, но и для всей России. Несмотря на очевидные экономические успехи, страна стремительно катилась в пропасть, подталкиваемая внутренними и внешними врагами. Первая мировая война, Февральский и Октябрьский перевороты привели к гибели империи, жестокой расправе с царской семьей, братоубийственной гражданской войне. На этом фоне писатель показывает жизненный путь Александры Федоровны, ее становление как личности и как монархини, ее женскую судьбу - радости и горести невесты, жены, матери, ее переживания за безнадежно больного сына-наследника и мужа, "хозяина Земли Русской".

---

У цесаревича было столько дел, что ему было некогда долго размышлять об этом. К тому же, наделенный харак­тером фаталиста, чрезвычайно славянским по существу, несмотря на его германские корни, он не хотел подгонять Судьбу и охотно отдавался капризам повседневности.

Так прошло пять лет. Скучное, монотонное существова­ние Алике в родовом замке счастливо прерывалось визита­ми к ее доброй бабушке, которая всегда требовательно при­глашала ее к себе. Учеба шла хорошо. Юную принцессу ин­тересовали различные предметы — история, география, немецкая литература. В Виндзорском замке, чтобы понра­виться королеве Виктории, она соглашалась поиграть ей на фортепиано, но с хорошо скрытой большой неохотой, что не укрылось от внимания старой королевы.

— Деточка моя, Солнышко, неужели для тебя это пытка, на которую я тебя обрекаю?

— Ваше высочество ведь может требовать от меня все, что угодно.

Алике вспыхнула, но была все же очень довольна, что Виктория догадалась о ее истинных чувствах.

Ей привели нового учителя английского языка. Теперь она выполняла задания, которые ей давала некая Маргарет Джэксон, которую звали просто Мэджи, и которая просто сходила с ума по политике.

Некоторые из ее биографов полагают, что такая неожи­данно возникшая близость между преподавателем и авгус­тейшей ученицей вызвала у нее ее любовь к политике. Сле­дуя строгой системе английского образования, Алике впол­не справедливо полагала, что политика вовсе не должна быть областью деятельности, предназначенной только для муж­чин. Разве не было у нее перед глазами такого примера? Раз­ве та роль, которую играла ее бабушка в определении судеб Европы, не была достаточным основанием, чтобы убедить ее в этом?

Виктория иногда удостаивала внучку разговорами о сво­их «служебных» обязанностях, для нее почти святых. И де­лала она это без всякого нажима, так просто и доходчиво, чего не могла не заметить девочка.

— Солнышко мое, я совсем не советую тебе в твоей жиз­ни, жизни женщины, взваливать на свои плечи такие обя­занности, которые всегда давили на меня тяжким грузом... Ты еще пока слишком мала, чтобы это понять, но я не же­лала бы ничего другого, кроме как быть такой же, как все женшины, заниматься чисто женскими заботами. От этой Британской короны у меня частые мигрени! К тому же раз­ве женщины призваны Судьбой управлять? Меня порой называют, явно чтобы мне польстить, — Викторией Вели­кой. А враги мои кричат, что я действую, как настоящий тиран. Но есть ли в моем таком положении какой-то иной выбор? Будь я слабой правительницей, то тут же оказалась бы жертвой. До сих пор вижу перед собой своего жениха — моего горячо любимого принца Альберта. Разве он не был также сильно привязан ко мне, как я к нему?

Этот немец, этот уроженец Кобурга, Готы, всегда был мечтателем. Ему лишь нравилось исполнять сонаты Гайд­на... Я поняла, что моя великая любовь к нему возвышала меня до уровня монарха с железной волей, чтобы не быть рабой событий, самой направлять их, чтобы в качестве са­мого убедительного доказательства своей ему преданности добиться процветания королевства, которому угрожали со всех сторон.

Алике внимательно слушала. Ей казалось сей час, что где- то в потаенном, самом далеком уголке ее сердца, творилось что-то неладное, и она видела перед собой его, Николая, взгляд, перехватываемый ее взглядом, она чувствовала слад- кое прикосновение его руки, которая опускается на ее руку... цесаревич... цесаревич, о котором она, в сущности, ничего не знала...

Виктория, перебирая, словно четки, свои воспоминания, удивленно смотрела на нее.

— Дорогая моя, твоя матушка сейчас наверняка нас ви­дит. Ты стала такой красивой, затмила всех остальных деву­шек своей красотой! И тебе уже семнадцать! Не хочу быть нескромной, но разве твое сердечко еще не ощутило тре­вожной сладости? Но не торопись, не нужно. Я желаю тебе такого же большого счастья, какое испытала сама. То есть счастья всего мира...

Алике колебалась, не зная, стоит ли рассказать бабушке о том, что от легкого покалывания в сердце немного убыст­рялось дыхание, когда в Дармштадт приходили письма от ее старшей сестры, письма, от которых приятно пахло Росси­ей, Россией, одновременно такой далекой, такой близкой и такой таинственной... нет, не стоит! Она не осмелилась до­верить ей свою тайну...

В том же 1889 году Алике после возвращения из своей ритуальной поездки в Англию и своего пребывания у бабуш­ки, вдруг к своему большому удивлению, обнаружила в сво­ей почте письмо от старшей сестры. У великой княгини Ели­заветы вдруг проснулось желание увидаться снова с младшей сестрой, что было довольно странно, так как она никогда не отличалась избытком любвеобильных чувств. Среди всего прочего она ей писала: «Солнышко мое, как было бы пре­лестно, если бы в этих северных туманах, которые не имеют ничего общего с туманами лондонскими нашей дорогой Грэни, увидеть тебя, чтобы ты засверкала здесь в расцвете своей юности. Великий князь часто вспоминает о тебе. Нам так хотелось бы увидеть тебя у себя. Ну, решайся же. Когда тебе удобнее? Мы проводим всю зиму в Зимнем дворце... Кажется, наш горячо любимый император с каждым днем сближается с Францией. Поторапливайся, ждем телеграм­мы от тебя о твоем приезде».

Алике, слишком сдержанная, чтобы признаться в возвра­щении «тревожной сладости» в ее сердце, где она и прежде прокладывала для себя долгую и тайную тропку, испытыва­ла большую радость...

И пусть себе идет серый, частый дождь, пусть его упругие струи стучат по пустынным аллеям дворца великого герцога, пусть почивает весь Дармштадт в своей провинциальной зим­ней стуже, ведь в сердце у нее расцветала золотая весна.

Для поездки в Россию нужно было получить разреше­ние отца. Но великий герцог постоянно пропадал на охоте или путешествовал по всей Европе и дома появлялся край­не редко.

Алике любила рисковать. В ней говорил ее энергичный темперамент. В тот же вечер она поговорила со своей гувер­нанткой, добрейшей миссис Орчард.

— Мне нужно ехать в Россию, к сестре, повидаться с ней. Она не поймет моих колебаний.

— Да позволит мне Ваше высочество посоветовать до­ждаться мнения на сей счет вашего отца...

Алике взбрыкнула:

— Папа, вероятно, уже и забыл, что я существую на этом свете...

— Разве можно так говорить, Ваше высочество? Ведь у вашего отца столько забот...

— Да, на охоте, — съязвила возмущенная Алике. Она не могла объяснить себе его поведения. Честно говоря, у ве­ликого герцога Гессен-Дармштадтского не было особой ра­боты. Этим никак нельзя было бы объяснить его небреже­ния семьей. У его долгих отлучек из дома могло быть толь­ко одно объяснение: тот траур по усопшей жене, который он носил в своем сердце до сих пор. Ведь он так сильно ее любил...

Она составила чрезвычайно почтительное письмо отцу, в котором информировала его о том, что никак не может ждать его возвращения домой, — ей нужно поскорее сооб­щить сестре о том, что она с большой радостью принимает ее приглашение приехать в Россию.

Но ей так и не пришлось испытать на себе последствия такого смелого своего поступка. Через день, словно отвечая ее пожеланию, во дворец вернулся Людвиг IV. В этот день он устраивал торжество в честь одного важного итальянца, большого друга Его сиятельного высочества.

Алике даже не стала дожидаться обычного первого завт­рака, чтобы поговорить с отцом.

Она подкараулила его, когда он сидел в своем большом, едва освещенном кабинете, как будто на дворе уже стояла ночь с ее холодными январскими туманами. Она вошла сама, без всякого церемониала, даже не попросила объявить о сво­ем приходе.

Великий герцог был страшно удивлен ее приходу. Его маленькая дочка, его Солнышко, такая робкая, такая неза­метная, вдруг так бесцеремонно входит в его личный каби­нет, не выказывая при этом никакого почтения к церемони­алу,,.

— Вы, Алике, вероятно, заболели, коли приходите ко мне рано утром, не соблюдая должных приличий?

Алике сделала самый глубокий реверанс, чуть при этом не упав на колени.

— Отец, умоляю вас простить меня... но я должна сооб­щить вам одну большую новость, это не терпит отлагатель­ства.

Великий герцог оглядывал дочь довольно холодно, но уже без раздражения.

— В чем дело?

Алике не могла найти нужных слов, чтобы оправдатьсвое неожиданное, смелое вторжение. Она начала бормотать что- то невразумительное. Отец, понимая ее возбужденное состо­яние, жестом пригласил ее сесть в кресло. Пододвинул к ней свое.

— Ну, так что произошло?

Наконец, она, собравшись с мыслями и немного осмелев, решилась:

— Отец! Моя горячо любимая старшая сестра, великая княгиня России приглашает меня к себе, в Санкт- Петербург. Могу ли я принять такое удивительное, просто чудесное предложение?

Великий герцог Людвиг IV не был плохим человеком. К тому же он любил своего зятя. Он медлил со своим реше­нием, чтобы немного подразнить эту такую дерзкую и вмес­те с тем такую восхитительную свою дочку, свое Солнышко.