Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

• Название: Александра Федоровна. Последняя русская императрица
• Автор: Павел Мурузи
• Издательство: "Вече"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1187-7

Документальный роман-биография известного французского писателя, драматурга, поэта, журналиста Павла Мурузи рассказывает о жизни императрицы Александры Федоровны, жены последнего российского императора Николая II. Годы царствования Николая II оказались отнюдь не радужными не только для дома Романовых, но и для всей России. Несмотря на очевидные экономические успехи, страна стремительно катилась в пропасть, подталкиваемая внутренними и внешними врагами. Первая мировая война, Февральский и Октябрьский перевороты привели к гибели империи, жестокой расправе с царской семьей, братоубийственной гражданской войне. На этом фоне писатель показывает жизненный путь Александры Федоровны, ее становление как личности и как монархини, ее женскую судьбу - радости и горести невесты, жены, матери, ее переживания за безнадежно больного сына-наследника и мужа, "хозяина Земли Русской".

---

Узнав о тяжелой болезни наследника, русский народ все больше сплачивался, организовывал большие коллективные богослужения. Специальные молебны за здравие проводи­лись и в больших соборах, и в маленьких церквах, затерян­ных в глуши деревень. Все русские люди желали скорейше­го выздоровления цесаревичу. Перед чудотворной иконой Божьей Матери в Казанском соборе Санкт-Петербурга день и ночь молились верующие.

Царю приносили мешки писем. Солдаты, казаки, сту­денты, купцы, священнослужители, — все писали царю, чтобы выразить ему свои соболезнования. Порой каза­лось, что развязка вот-вот наступит. Царица не отходила от своего сына. Она видела эти его неимоверные страда­ния, и однажды утром даже пожелала ему смерти-избави­тельницы.

Но Алексей еще дышал, и агония продолжалась. Вечером, когда свита настороженно ожидала известий в гостиной императрицы, в дверях появилась принцесса Ирина Прус­ская, сестра Александры. Лицо у нее было бледным как по­лотно. Она попросила всех посторонних удалиться и сооб­щила, что состояние мальчика безнадежно. Николай, по­бледнев, сделал знак доктору Федорову, и они оба вышли из комнаты.

Император решил, что мальчика нужно немедленно причастить, что и было сделано. Царица поручила барону Фредериксу отослать в Санкт-Петербург бюллетень, со­ставленный в довольно осторожных выражениях, но из которого народ мог бы понять, что наследник престола Николая 11 находится на грани смерти. Именно той ночью, когда не оставалось никакой надежды, царица, бунтуя про­тив неумолимой реальности, решила обратиться к Распу­тину. Она попросила Анну Вырубову телеграфировать ему в Сибирь, в Покровское, где он теперь жил в ссылке, что­бы тот помолился за жизнь ее сына. Ответ не заставил себя долго ждать. Через несколько часов в Спале получили от­ветную телеграмму, в которой этот мужик-колдун утешал императрицу:

— Бог увидел Ваши слезы и услышал Ваши молитвы. Не убивайтесь. Мальчик не умрет. Не позволяйте докторам слишком его мучить».

Сумерки опустились на охотничий домик в Спале. На следующий день утром ребенок еще был жив. Александра с большим облегчением говорила сестре:

— Знаешь, я уверена. Я знаю, что Господь не заберет у меня сына. Медики постоянно меня огорчают и говорят об обратном. Ноя держусь...

...Александра с ее громадной верой, которую многие бес­совестно называли «религиозной истерией», оказалась даль­новиднее своих врачей. Она оказалась права. На следующий день ребенок уже довольно легко дышал, и кровотечение пошло на убыль.

Можно ли назвать «чудотворцем» того бесплотного, ти­хого целителя, который приступил к своим действиям после получения телеграммы от Распутина в Спалу? Ме­дики пытались объяснить выздоровление цесаревича раз­личными способами, это чудодейственное выздоровле­ние, которое наступит через несколько дней у них перед глазами.

Может глубокая вера в Бога, укоренившаяся в материн­ском сердце такой его страстной почитательницы, как Алек­сандра, оказалась сильнее науки и спасла маленького уми­рающего?

Прошел почти год, прежде чем Алексей снова смог хо­дить. После своего «воскресения» он перестал быть маль­чишкой. После Спалы Алексей стал совсем серьезным маль­чиком, более задумчивым, более внимательным к другим. Он теперь иначе смотрел на могущество своего отца, само­держца, о котором ему всегда с такой торжественностью в голосе все говорили. Его отец — всесильный монарх, но он был не в состоянии избавить его от болей в ноге, разогнуть ее, сделать здоровой.

Однажды, когда он учился снова ходить и сделал несколь­ко первых, неуверенных шагов в парке Ливадийского двор­ца в Крыму, опираясь на руку матери, он спросил ее:

— Мамочка, а ты веришь в то, что папа может не дать нам умереть?

XXI.

Как только улеглись все беспокойства по поводу опасного состояния здоровья цесаревича там, в Спаде, Александра вдруг осознала, что теперь ей следует предпринимать уси­лия в другом направлении, — поддерживать престиж импе­рии, Центральную Европу сотрясала междоусобная борьба. Австрия при поддержке своего главного союзника — Герма­нии — проявляла все большую агрессивность. Вена еще в 1908 году заявила об аннексии Боснии и Герцеговины, ко­торые находились под суверенитетом Оттоманской импе­рии-

Сербия проявляла свой яростный, враждебный настрой. Белград рукоплескал дипломатическим представителям Франции, России и Англии и забрасывал камнями окна ав­стрийской миссии. В то же время Болгария стала независи­мым царством.

Еще туманной осенью царь поставил в известность свое­го кузена Вильгельма II о том, что занятая им позиция мо­жет оказаться фатальной для всей Европы. Россия давно не раз обещала оказать помощь Сербии в случае ущемления ее рационального суверенитета, — а разве такая угроза не ис­ходит от Турции и Австрии?

К тому же двуличие Вильгельма, его упрямое желание убедить всех в том, что Австрия — его самый надежный со­юзник и посему он не может сохранять нейтралитет, разжи­гали аппетиты Франца Иосифа, который мечтал об усиле­нии собственного престижа и экспансии на юге.Несмотря на определенное спокойствие, турки тайно пользовались полной поддержкой Франции и Англии, и это добавляло им агрессивности. И тогда Греция, Черно­гория, Болгария и Сербия, заключив между собой что-то наподобие пакта, развернули против Константинополя враждебные действия, которые напоминали настоящую войну.

Оба великих князя, мужья черногорских принцесс, с во­сторгом подталкивали Россию к участию в этом конфлик­те, который мог бы залить кровью всю Европу.

Великий князь Николай Николаевич, гораздо более во­инственно настроенный, чем царь, не вылезал из его каби­нета* Царском Селе, пытаясь перетащить на свою сторону племянника:

— Ники, долг России поддержать требования балканских стран. Твой отец, об уходе которого все мы скорбим, никог­да не упустил бы такого шанса...

— Война — это вам не шанс, — возразил дяде царь.

— Ты меня должен понять, ведь под угрозой престиж рус­ской короны. Наше поражение в Японии — следствие тру­сости, и русский народ до сих пор из-за этого сильно пере­живает. Впервые народ ощутил все могущество нашего дома, наши армии непобедимы... Ты, наверное, уже забыл о том, как тысячами привозили раненых, как был всем недоволен народ, все эти мятежи, бунты...

— Именно потому, что я ничего не забыл, я и не собира­юсь поддерживать твоих безумных планов...

Великий князь, «военная косточка», как говорят поэты, был безутешен. Он пользовался громадной популярностью в армии. Он отлично знал, что все генералы, все офицеры горели желанием реванша, чтобы отомстить за жестокое поражение от Японии и вернуть себе прежнюю славу, вы­звав небольшую, не столь кровопролитную войну на Балка­нах.

Великие князья в силу семейного задиристого духа, как и сам царь, стремились как можно больше усиливать могу­щество империи Романовых, утверждать господство русских в Восточной Европе, и посему с каждым днем предприни­мали все новые, более вызывающие демарши, взывали ко всем министрам Николая и открыто требовали войны с Тур­цией.

Всю зиму 1912— 1913 гг. Александра каждый вечер ветре - чалась с мужем, разговаривала с ним и терялась в этой пу­чине вопросов.

Нужно ли было отдавать приказ, чтобы отправить моло­дых здоровых людей на страшную бойню, нужно ли разде­лять их с семьями, множить семейные драмы, вызванные смертью и ненавистью?

Александра, возвысившаяся над своим положением в силу печальной материнской любви, думала только о своем сыне. Нужно было во что бы то ни стало сохранить для него эту вековую русскую корону, увенчать во всем величии его голову ею, стяжать тем самым для него еще большую славу. Разве он не заслужил ее, как и любой другой великий князь, хотя бы за те ужасные страдания, которые он испытывал из- за того, что она, того сама не ведая, передала ему худую кровь всех Гессен-Дармштадтских?

Но грохот пушек, отчаяние семей, у которых отнимали здоровых мужей, сыновей, отцов, разве все это не постраш­нее?

Царь, на которого со всех сторон оказывали такое силь­ное давление, предчувствовал, что скоро наступит момент, когда к его личному мнению уже не станут прислушиваться. Ведь не только его дядья, — все профессионалы-военные, — подталкивали его со все возрастающим азартом к объявле­нию войны, но и многие политики, большая часть которых преследовала при этом личные интересы, возможности бы­строго обогащения— особенно в области производства во­оружений или военных поставок в другие страны. Там они все надеялись получить важные, хлебные посты, как толь­ко эти страны будут завоеваны, — чему будет во многом способствовать твердый русский контроль над Дарданел­лами. Все они ежечасно донимали этим теряющего терпе­ние царя. В Санкт-Петербурге по улицам маршировали взволнованные полки солдат с духовым оркестром во главе, и все они с радостью, весело, выражали свое желание немед­ленно идти на фронт.