Джеймс Риз - Досье Дракулы

• Название: Досье Дракулы
• Автор: Джеймс Риз
• Издательство: Эксмо, ИД Домино
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-39616-0

В руки лондонских издателей попадает дневник писателя Брэма Стокера, рассказывающий о его жизни еще до выхода знаменитого романа «Дракула». В этом дневнике, дополненном письмами и другими материалами, отражена история странных и даже сверхъестественных отношений Стокера с таинственным американским доктором Тамблти.

Лето 1888 года. Лондон потрясен серией жестоких убийств, совершенных маньяком по прозвищу Джек Потрошитель. По воле случая главным подозреваемым становится Брэм Стокер, которого обнаружили неподалеку от места, где нашли первую жертву (кстати, убитую ножом, принадлежащим Стокеру). Чтобы снять с себя подозрения, Стокер вынужден лично заняться расследованием, для чего заручается поддержкой своих именитых друзей, входящих в тайное общество — «Орден Золотой Зари». Он присутствует на обряде посвящения, в котором участвует также доктор Тамблти, и во время этого действа происходит нечто чудовищное…

---

О бедный, достойный сострадания Кейн! Как изводили его эти тайны, даже когда он поверял их мне! Ужасная история. И похоже, что в Лондоне дела приняли дурной оборот, ибо телеграмма Губернатора, доставленная в замок Гриба, призывает меня вернуться домой немедленно. Но прежде чем рассказать о том, как я покинул замок и Кейна, мне следует поведать о своем приезде. Записи следует вести соответственно порядку событий.

Итак.

В 8.12 я выехал с Юстонского вокзала на Ливерпуль, ничего не сообщив Кейну, но узнав от Мэри, которая находится сейчас с Ральфом в их доме в Хоторнзе, что Кейн действительно пребывает в замке. Один, насколько ей известно. И я отправился, решив застать его врасплох, припереть к стенке, загнать в угол, как собака кошку, ибо он не оставил мне иного выбора.

Из-за задержек, которые не смог объяснить ни один проводник, мы прибыли в Ливерпуль с двухчасовым опозданием. Еще три часа добавила к путешествию проволочка на переправе в Дуглас, поэтому, когда я наконец увидел с левого борта нанятой мною повозки увитые плющом стены замка Гриба, высившиеся над дорогой из Дугласа в Пил, настроение у меня было весьма скверное.

Свое дурное расположение духа я сорвал на вознице, и извиняло меня только одно: ехали мы так медленно, будто у него в упряжке была лишь половина лошади, а этот пройдоха еще и устроил посреди дороги остановку. Слез с козел, сказав, будто ему нужно занести записку владельцу придорожного паба, хотя подозреваю, что на самом деле он просто хотел промочить горло. Я сидел в повозке, обливаясь потом под палящими лучами полуденного солнца и пристальными взглядами жителей острова. Я был чужаком и потому не обратил особого внимания, когда из вышеупомянутого паба выскочили два юнца и, робко, но внимательно оглядев меня, шустро поспешили к замку.

Так что мне вряд ли стоило удивляться тому, что вскоре у нижних ворот замка Гриба я увидел вроде как управляющего, который холодно осведомился, зачем я пожаловал.

— Это мое дело, сэр, — ответил я, — вас не касается.

И добавил еще несколько слов, суть которых сводилась к предложению убраться с дороги. Он не пожелал. Встал поперек пути, да еще и с длиннющим ружьем в руках, и я еле уговорил его доложить обо мне хозяину, а потом вынужден был ждать под бдительным оком ломового извозчика. Кейн, разумеется, передал свои извинения и приглашение, извозчик удалился, управляющий усмехнулся, и я с красным от злости лицом и сумкой в руке проследовал в замок.

— Дружище, — обратился я к Кейну, который стоял в дверях в деревенском костюме из купленного в Нью-Йорке твида, — похоже, преступникам проще сбежать из тюрьмы Пентонвилль, чем тебе из замка.

Он выглядел усталым, обеспокоенным и ничуть не удивленным моим появлением.

— Живешь под охраной? Неужели тебя приходится оберегать от обезумевших читателей?

Кейн не ответил и не ухмыльнулся, как бывало, более того, моя протянутая рука повисла в воздухе. Воцарилось молчание, но тут Кейн схватил мою левую руку обеими своими. Он задрал мой рукав и принялся трясти руку, выискивая то, что он называл моим «манхэттенским шрамом». От этого осмотра я уклонился, кивнув ему: дескать, все хорошо и покончим с этим.

Глянув сверху вниз в лицо Кейна, что мне волей-неволей пришлось сделать, поскольку мы стояли друг от друга на расстоянии вытянутой руки, я увидел, что все его черты выражают тревогу. Его карие глаза были, как всегда, широко раскрыты, но при этом наполнены слезами. Мешки под глазами выдавали бессонные ночи, так что я, сделав вывод, который, как вскоре узнал, оказался ложным, заметил:

— Похоже, я оторвал тебя от работы.

Он не подтвердил, но и не отрицал этого, вообще ничего не сказал.

— Извини, Кейн, но твое молчание не оставило мне иного выбора, кроме как приехать, ибо ситуация в городе чрезвычайно… осложнилась и тебе следует…

— Тише!

Затравленно озираясь по сторонам, как лисица, за которой гонятся псы, он шепнул:

— Больше ничего не говори, не здесь… внутри, внутри! — и чуть ли не силком затащил меня в замок.

Построенный всего полвека тому назад замок Гриба высился на холме, весь оплетенный плющом. Мэри терпеть не могла замок и из-за его облика, и по причине удаленности от ее любимого Лондона, зато сам Кейн, пользуясь новообретенным богатством, обновлял комнату за комнатой, сад за садом. При этом он играл роль коренного островитянина в пику самым упорным и цепким представителям Налоговой службы Ее Величества, которые настаивали на том, что он англичанин, поскольку родился в Ливерпуле, и налоги должен платить по законам Англии. Все глубже увязая в недоимках, Кейн вел войну богача против государства, войну, в которой я давным-давно отказался участвовать и как барристер, и как друг.

В молчании, которое последовало за странным приветствием Кейна и его настойчивым пожеланием войти в замок, я призадумался, как давно я не слышал его голоса, на удивление глубокого для столь миниатюрного мужчины, отчетливого и весьма ласкающего слух. Не подкачай телосложение, Кейн с таким голосом вполне мог бы завоевать признание на сцене. Знаю, он мечтал об этом, скрепя сердце отказался и во многом именно по этой причине боготворил Генри Ирвинга. Человека мелкого такое крушение надежд сделало бы завистником, но Холл Кейн был не таков.

Когда мы вошли, Кейн закрыл дверь и задвинул уйму засовов. В замке было тепло, душно и все, что только можно, закрыто. Чувствовалось, что даже выходящие на море окна давно не открывались, хотя погода этому явно благоприятствовала. Лязг засовов еще отдавался эхом, когда Кейн извлек из кармана маленький револьвер с отделанной перламутром рукояткой и положил его на столик рядом с дверью.

— В чем дело, дружище? — спросил я, гадая, уж не доконала ли Кейна вконец его хандра.

Он подошел поближе, задрав подбородок, поросший рыжей бородкой, и обратил на меня свой затуманенный взор. Я сразу проникся к другу сочувствием, простив ему молчание, столь сильно меня раздражавшее.

— Говори, старина, — попросил я. — Что стряслось?

Кейн вздохнул.

— Брэм, я должен извиняться перед тобой с этого дня и до последнего вздоха, может быть, мне придется умереть с мольбой о прощении на устах, и все равно я никогда не смогу…

— Господи, Кейн, ты словно цитируешь страницу из Скотта.[141]

Моя шутка не достигла цели: Кейн лишь смотрел на меня не отрывая взгляда. Я понял, что лучше всего дать ему возможность говорить, не перебивая, даже если при этом он ударится в слезы.

Нервно кружась по холлу, обшитому темными панелями, Кейн продолжил:

— Боюсь, Брэм, что иногда я веду себя как самый тупой из смертных, обретающихся под небесами. Безусловно, никому не дано было видеть так же отчетливо, как мне порой, и вместе с тем быть — одиннадцать часов из двенадцати! — таким слепым и безмозглым.

— Сдается мне, Кейн, ты несколько преувеличиваешь, — заявил я, хотя, честно говоря, не совсем искренне — разве не он напустил на меня Тамблти?

И, видимо поняв, о чем я умолчал, Кейн прошептал:

— Тамблти.

Произнес так быстро и с таким презрением, что казалось, будто он выплюнул это имя.

— Верно, Тамблти, — подтвердил я. — Выходит, именно в нем вся загвоздка, — я кивнул на револьвер, чтобы лишний раз не говорить о наглухо задраенном замке, — не только в Лондоне, но и здесь?

В ответ Кейн показал глазами на притолоку над широкой дверью холла, где, как мне запомнилось с прошлого посещения, была вырезана цитата из Барда, если не ошибаюсь, из «Как вам это понравится»: [142]

В лесной тени
Враги одни —
Зима, ненастье, осень.[143]

Кейн вздыхал, пока не стало казаться, что он вот-вот выдохнет свою душу, и наконец уныло произнес:

— Увы, похоже, эти слова больше не верны: тот, кого я имею основания опасаться, вполне может… О, Брэм, я сделал моего врага твоим.

Наверно, простить друга за это непросто, хоть бы он извинялся целую вечность.

— Не бойся, дружище, — сказал я, добавив слово, сорвавшееся с моих уст, как вздох: — Тамблти…

Кейн отреагировал так, словно само это имя было заклинанием и этот человек мог неожиданно появиться. Увы, кто я такой, чтобы сомневаться в том, что он это может?

— Весьма опасаюсь, Брэм, что наш враг объявится здесь, но я принял меры предосторожности, приложил немало усилий.

К таковым, очевидно, относились повышенная бдительность островитян и ружье в руках управляющего. Однако я все же в довольно резкой форме попросил друга растолковать мне, что к чему.

— Я прочитал твои письма, Брэм, все до единого, и твои телеграммы. Я знаю, что происходит в Лондоне.

— Почему же тогда ты не отвечал? Ужасно неучтиво с твоей стороны, Кейн, ужасно.