Гвидо Кнопп - История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

• Название: История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ
• Автор: Гвидо Кнопп
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-058784-1, 978-5-271-23510-8, 3-442-15067-1

Германия представлена как история ее федеральных канцлеров от Конрада Аденауэра до Гельмута Коля.

Быть канцлером — значит работать на износ. Это наверняка самая тяжелая из всех профессий, что могла предложить послевоенная немецкая демократия. Восемь лет на посту — два стандартных срока — и сильнейшего сделают слабым, но каждый из этих шестерых мужчин стал символом своей эпохи и вошел в историю Германской республики второй половины XX века.

Кнопп предлагает читателю яркие и интересные портреты властителей Западной Германии, историю побед и поражений, падений и взлетов, триумфов и ошибок в борьбе с тяжелым наследием Второй мировой войны за мир, свободу и процветание Германии.

---

Оставив в стороне уничижительное отношение к себе некоторых иностранных коллег, канцлер наслаждался поездками за границу. Он присматривался и подмечал, что во время его прогулок в саду Тюильри и при посещении Лувра и Нотр-Дама французы, которых он встречал, смотрели на него без тени вражды. Его доверенное лицо Герберт Бланкенхорн выяснил, что канцлер неравнодушен к шампанскому и устрицам, поэтому внес эти традиционные галльские деликатесы в программу парижских визитов. Особенно растрогало Аденауэра, когда французская студентка послала ему в знак примирения двух народов Croix de Guerre, полученный ее усопшим отцом еще в Первую мировую войну. После смерти канцлера крест «заклятого врага» нашли у него в ящике стола.

Затем начались переговоры, по окончании которых было образовано Европейское объединение угля и стали, ФРГ вошла в него в качестве полноправного члена, месяцем раньше был сильно смягчен оккупационный режим страны. Самонадеянность, с которой канцлер запоминал эти ранние плоды своей внешней политики, легко можно заметить в замечании, брошенном журналистам немного позже, уже в Рёндорфе: «Если я опять захочу, чтобы Германия стала великой державой — а мы, немцы, должны это сделать, — я должен начать вести себя как канцлер великой державы». Кто из канцлеров, последовавших за Аденауэром, мог с такой же легкостью произнести слова «великая держава»?

В последующие месяцы, после долгих переговоров, результат обрисовался в виде контракта, который, хотя и не воплощал в жизнь мечты о великой державе, но уже представлял собой огромный шаг вперед. Германия в рамках Европейского оборонительного сообщества должна была распустить собственные войска и получить за это значительную часть государственного суверенитета. Оккупационный статус сменялся т. н. Германским договором. Проще говоря, это означало: немецкие войска под западным командованием в обмен на постепенный возврат немецкой государственной самостоятельности. Чудовищный подвох, а именно то, что такой поворот событий означал бы потерю собственной государственной суверенности, Аденауэр понял еще не до конца. Как раз теперь в Федеративной Республике Германия действительно разгорелся спор вокруг набора договоров с Западом, которые должны были быть подписаны летом 1952 года.

10 марта 1952 года Советский Союз вступил в борьбу за общественное мнение, опубликовав ноту, воспринятую как сенсацию. В этой оферте, вошедшей в историю под названием «нота Сталина», Кремль предлагал Западу объединить Германию и провести свободные демократические выборы, но — на неопределенных условиях. Загвоздка была вот в чем: объединенная Германия по условиями СССР должна была соблюдать полный нейтралитет, а это стало бы крахом прозападной политики Аденауэра и чаяний западных стран. Ни один момент в истории канцлерства Аденауэра не был более дискуссионным, чем этот. В постоянном репертуаре критиков появилось утверждение, что Аденауэр летом 1952 года не сделал попытку вступить в диалоге Советским Союзом. Упрек в том, что он «упустил шанс» объединить Германию, так и остался на его совести мертвым грузом. Судя по этим упрекам, на первом канцлере висела известная часть вины за существование двух Германий и угнетение 17 миллионов соотечественников в соцлагере. Это обвинение подкреплялось по сути враждебным отношением Аденауэра к «пруссам». В качестве примера постоянно приводятся его высказывания, в частности, остроумная шутка веймарских времен, что он «занавешивает окно» каждый раз, когда пересекает Эльбу в восточном направлении, или замечание, что «Азия начинается на Эльбе».

Не рассматривая сейчас вопрос о том, насколько серьезным было предложение Сталина — об этом можно спорить бесконечно, — мы полагаем, что упрощение и стилизация фигуры Аденауэра как врага объединения скорее всего является продуктом внутриполитических войн, а не серьезного исторического исследования. Обманчивое представление, что канцлер, решивший объединить Германию, запросто смог бы обуздать и обезвредить тектонические силы «холодной войны», будь на то его воля, всего лишь мечта. На самом же деле федеральное правительство летом 1952 года не имело никакой свободы действий, чтобы самостоятельно «примерять» предложения СССР. Оккупационное положение было еще в силе. Чаще всего из Вашингтона, но также и из Лондона доходили отчетливые сигналы, что в переговорах нет никакой заинтересованности. Министр иностранных дел Дин Ачесон настаивал на том, что нельзя затягивать подписание западных договоров. В чем великие люди Запада были полностью согласны с Аденауэром, так это в том, что Западная Европа без Западной Германии оставалась беззащитной. Так чло Верховные комиссары с удовольствием могли видеть, что уже во время своего первого высказывания относительно предложения СССР канцлер ответил ясным и четким «нег»: «Кремль желает, чтобы все германское пространство стало гигантским вакуумом, на который Советский Союз смог бы оказывать решающее влияние благодаря своей географической близости и с помощью различных средств принуждения». Следует упомянуть, что до разжигания внутриполитических страстей СДПГ реагировала так же сдержанно. 11 марта, через день после опубликования ноты, депутат Герберт Венер намекал Верховному комиссару МакКлою, что и сам он не ожидает никаких результатов от переговоров с Советами.

Ответ Запада, к которому и обращался Сталин, заключался в отправке комиссии ООН для проверки возможности проведения свободных выборов в ГДР, что не значило ничего другого, кроме завуалированного отказа. Наблюдатели ООН, призванные проверить готовность СССР принять принципы демократии, были, конечно же, тонко рассчитанным оскорблением. На вторую советскую ноту тоже был лат отрицательный отпет. В ураган страстей вмешалась и немецкая общественность. После письма Курта Шумахера канцлеру, где он умолял последнего вступить в переговоры с четырьмя крупнейшими в стране политическими силами и использовать, вполне возможно, единственный «шанс», направление действий бундестага стало понятным. Однако действия Аденауэра осуждала не только оппозиция. Рупором национал-консервативной группы стала газета «Франкфуртер Альгемайне» во главе со своим издателем Паулем Сете, позднее он поплатился за это своей должностью при незаметном содействии канцлера. Он вместе с летописцем немецкой истории, Герхардом Риттером, ожесточенно пытался подвигнуть «канцлера, идущего на поводу у Америки» изменить политический курс. Их аргументы звучали еще более резко, чем дебаты в бундестаге. Сете обвинял значительную часть немецкой прессы, которая упорно не желала разделять его мнение, в молчании, за которое «уплачено американскими кредитами».

Аденауэр противостоял всем нападкам, даже в своем собственном кабинете министров, где больше всех выступал за изменение политики берлинец Якоб Кайзер. Канцлер с облегчением заметил, что, судя по опросам общественного мнения, число немцев, поддерживающих его политику, неуклонно возрастает. Он очень хорошо запомнил, какой волнующей темой является тема воссоединения Германии. Через год самым популярным плакатом из напечатанных к предвыборной кампании ХДС был плакат с изображением руки, поднятой вверх как для присяги, и с надписью: «Эту клятву я приношу перед всем немецким народом. Мы не остановимся и не отдохнем, пока Германия не будет воссоединена в мире и свободе». Аденауэр повторял эту формулу на манер надписи на молитвенном барабане: «В мире и свободе». Но объединение ни в коем случае не должно было быть сопряжено с нейтралитетом, поскольку в таком случае вся Германия рано или поздно окажется под влиянием социалистического блока во главе с Советами. Западу нужно просто накопить достаточно сил, тогда СССР придется когда-нибудь добровольно отдать свою зону. Доброжелательно настроенные аналитики называли эту теорию «магнитной». В ответ недоброжелатели выбрали свое название: «пожизненная ложь молодой республики». Независимая «Нью-Йорк Таймс» уже в 1952 году трезво замечала, что стратегия канцлера и стран Запада — курс, «который положит конец всем надеждам воссоединить Германию мирным путем в ближайшее время».

Были клятвы Аденауэра всего лишь коллективной риторикой федеративного немецкого «союза потребителей», который попросту хотел облегчить свою совесть, как считал Рудольф Аугштайн? Или канцлер и в самом деле верил в возможность воссоединения Германии посредством «политики силы»? И являются ли, таким образом, падение Берлинской стены и объединение Германии в 1989–1990 годах запоздалой победой «великого канцлера»? Если да, то он как минимум чудовищно просчитался Когда в апогее кризиса вокруг советских нот английские журналисты язвительно спросили его, когда стоит ожидать отступления СССР из ГДР — через 25 или 100 лет, Аденауэр ответил с серьезным выражением лица, что, по его мнению, это произойдет в период «от пяти до десяти лет».