Гвидо Кнопп - История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

• Название: История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ
• Автор: Гвидо Кнопп
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-058784-1, 978-5-271-23510-8, 3-442-15067-1

Германия представлена как история ее федеральных канцлеров от Конрада Аденауэра до Гельмута Коля.

Быть канцлером — значит работать на износ. Это наверняка самая тяжелая из всех профессий, что могла предложить послевоенная немецкая демократия. Восемь лет на посту — два стандартных срока — и сильнейшего сделают слабым, но каждый из этих шестерых мужчин стал символом своей эпохи и вошел в историю Германской республики второй половины XX века.

Кнопп предлагает читателю яркие и интересные портреты властителей Западной Германии, историю побед и поражений, падений и взлетов, триумфов и ошибок в борьбе с тяжелым наследием Второй мировой войны за мир, свободу и процветание Германии.

---

Дело пошло быстрее, чем ожидалось, в первую очередь из-за давления англичан и американцев. Вначале в Лондоне, а затем и в Париже страны НАТО вели переговоры об условиях принятия Германии в Альянс. Сначала все шло по намеченному плану. 22 октября, в предпоследний день переговоров в столице Франции, Аденауэр объявил: «Мы добились соглашения по всем пунктам. Я доволен. Завтра мы санкционируем последнюю формулировку. Переговоры по вопросу Саара ведутся». На самом же деле судьба Саарской области еще не была решена. Париж хотел «европеизировать» территорию, которая со времени окончания войны де-факто находилась под французским контролем, заставив население проголосовать за это решение при помощи плебисцита. Сам Аденауэр в сущности выступал за европейский статус, но вместо народного голосования он требовал провести свободные выборы. Он знал, сколько эмоций вызывает «саарский вопрос» на родине, и поэтому считал необходимым добиться успеха по этому пункту. Но и Мендес-Франс пришел на переговоры, зная, что общественность неотступно следит за каждым его шагом. Так маленькая Саарская область стала «яблоком раздора», о которое рисковал сломать зубы вопрос о интеграции Германии в НАТО. В действительности речь шла о том, чтобы получить все или не получить ничего. Только глубокой ночью удалось принять решение. Выиграли французы. Решать судьбу Саарской области должен был плебисцит. Мендес-Франс допустил только одну оговорку: мирный договор для всей Германии, который, очевидно, должен стать делом далекого будущего, окончательно определит статус Саара.

Аденауэр в своих мемуарах искренне уверял, что в то время он был твердо убежден: «саарцы — хорошие немцы, и они знают, как им голосовать». Но это было скорее его желание, а не уверенность. Эксперты в Париже и Бонне отдали в дни принятия решения, что жители Саара будут голосовать за статус, а, значит, пожелают остаться частью Федеративной республики. Однако оппозиция в Бонне накинулась на канцлера с упреками, что он «бросил» область «на произвол судьбы», чтобы удачно завершить свою прозападную политику. То, что большинство саарцев в конечном итоге проголосовали против нового статуса, то есть за присоединение к Федеративной республике, с полным основанием было названо «невероятным фиаско». Прибыв 1 января 1957 года в Саарбрюкен на официальную церемонию, посвященную присоединению Саарланда к ФРГ, Аденауэр со всей непринужденностью продемонстрировал, что политик может пожинать плоды и там, где ничего не сеял. Тоном глубокого убеждения он заявил в микрофоны: «Это самый прекрасный день в моей жизни».

5 мая 1955 года т. н. Западные договоры вступили наконец в законную силу. В этот день закончился контроль Верховных комиссаров над правительством Германии. Почти день вдень через десять лет после окончания войны Федеративная Республика Германия, хотя и с определенными ограничениями, стала равноправным государством Западноевропейского союза. Если бы это зависело только от Аденауэра, это историческое событие стало бы большим праздником для бундестага. Но поскольку социал-демократы отказались подписывать Западные договоры, в парламенте всего лишь были зачитаны соответствующие заявления. Хотя лидер СДПГ Эрих Олленхауэр говорил: «Германия, как и прежде, разделена!», Аденауэр организовал в саду дворца Шаумбург небольшой праздник. Сотрудник пограничной охраны ФРГ со старым стальным шлемом времен нацистского вермахта на голове поднял флаг ФРГ, а Аденауэр перед камерами и микрофонами обратился с небольшой речью к группе репортеров. И все же праздничное настроение создать не удалось. На следующий год, как на Востоке, так и на Западе Германии будут призваны на военную службу новобранцы, которым будут жестко внушать, что в случае серьезных столкновений они обязаны стрелять друг в друга.

Аденауэр в своей речи обратился к немцам Восточной Германии, «вынужденным жить отдельно от нас, в условиях несвободы и бесправия»: «Вы — часть нас, мы — часть вас. Радость от свободы, вновь полученной нами, будет омрачена, пока она остается недоступной для вас». Многие из собравшихся журналистов наверняка могли бы слово в слово повторить за канцлером эту часть речи. Признание немецкого единства получило в этот день новое звучание. Западная политика Аденауэра, большая цель, которую он определил для себя уже в 1945 году, достигла успеха. В последние восемь лет правления канцлера только что-то новое могло быть направлено на правильный путь в отношении Европы. С позиций «политики силы» это значило, что нужно ждать, пока Восток не пойдет на уступки. И с каждым новым годом, в котором противоположная сторона не была готова вывесить белый флаг, Запад все больше уходил в оборону. Инициатива была теперь в руках противника. Первая атака Москвы не заставила себя долго ждать.

7 июня 1955 года Бонн был взбудоражен известием, что Кремль передает канцлеру приглашение посетить Москву. Газета «Зюддойче Цайтунг» комментировала это сенсационное событие. На худой конец в июле предстояла одна из тех конференций четырех держав, которая пробуждала как обычно обманчивые надежды на конец разделения Германии. Итак, действительно ли жаждал Кремль встречи с Аданауэром, чтобы «обсудить проблемы, касающиеся “немецкого вопроса”»? Канцлер с самого начала смотрел на это более реалистично. Желание СССР «нормализовать отношения обоих правительств» означало не более чем налаживание дипломатических отношений. Но поскольку в Москве уже было одно немецкое посольство — посольство ГДР — обмен послами означал также и признание Москвой второго немецкого государства. Поэтому специалисты по международному праву в консультационном штабе канцлера советовали ему отказаться от поездки. Ведь Бонн настаивал на праве «исключительного представительства» всех немцев, а поездка поставила бы такую идею под угрозу. Несмотря на это, Аденауэр все же хотел отправиться в пасть ко льву, в первую очередь из-за военнопленных, все еще находящихся к СССР. Сколько из них выжило в советских лагерях, было доподлинно неизвестно, некоторые газеты спекулировали такими цифрами, как 100 000 бывших солдат вермахта, ставших заложниками в «холодной войне». Их судьба кровоточила болезненной раной на теле «страны, свершившей экономическое чудо», поэтому ожидания немецкого народа были важнее, чем всевозможные юридические тонкости.

8 сентября 1955 года самолет Аденауэра Super-Constellation приземлился в аэропорту Внуково, в 30 километрах от Кремля. На краю летного поля после неожиданно дружеского приветствия канцлера ожидал его шофер Клокнер и хорошо знакомый автомобиль «мерседес-300». Аденауэр приказал взять этот лимузин с собой из Германии, опасаясь, что в другом могут быть установлены «жучки». На следующее утро начались переговоры в одном из московских княжеских дворцов. Атмосфера была напряженной. Когда советский премьер-министр Николай Булганин предложил некурящему Аденауэру сигарету, тот холодно улыбнулся: «Тут у Вас преимущество, господин Булганин. Тут Вы всегда сможете пустить своему противнику пыль[8] в глаза». В такие моменты монгольские черты его лица были каменными. Переводчик перевел ответ канцлера. Шутки закончились.

Довольно быстро оказалось, что обе делегации были совершенно непримиримы. Советы требовали установления дипломатических отношений «безо всяких условий», канцлер наслаивал на том, чтобы переговоры о военнопленных были связаны с вопросом об обеих Германиях. Вскоре тяжесть ужасных страданий, выпавших на долю обеих сторон во время войны, опустилась на плечи переговорщиков невыносимым грузом. Булганин постоянно упрекал немцев за прошлое. Когда речь зашла о военнопленных, он выпалил: «В Советском Союзе не существует военнопленных. Здесь находятся лишь военные преступники из гитлеровской армии. Это люди, потерявшие все человеческое». Немцы, конечно, были информированы о том, что среди заключенных в действительности были такие проблемные фигуры, как, например, камердинер Гитлера Линге, но большая часть военнопленных была так же виновна или невиновна, как и все бывшие солдаты вермахта. Аденауэр взял слово и подчеркнул, что он приехал в Москву не каяться: «Все это правда. Произошло очень много плохого. Но правда также и в том, что русская армия в качестве самообороны — это я признаю — проникла на территорию Германии. В Германии во время войны тоже произошло много ужасных вещей». Это была соль на еще не зажившие раны. Хрущев вскочил с места и потряс кулаками. Канцлер тоже поднялся со стула. Задыхаясь от ярости и мучительно подыскивая слова, они стояли друг напротив друга. Переговоры были на грани срыва.

Аденауэр заказал самолеты компании «Люфтганза» по телефону, не защищенному от прослушивания. Ставки были высоки, ведь на родине ему трудно было бы объяснить, почему посол важнее, чем свобода военнопленных. Для Кремля на кону стояло гораздо меньше. Уже 14 июля СССР проинформировал своего наместника в Восточном Берлине, Вальтера Ульбрихта, что все заключенные будут вскоре оглушены. Уже началась перевозка пленных и накопительный лагерь под Москвой. Если Аденауэр будет упорствовать — военнопленных получит Ульбрихт. Это стало бы неплохо для репутации восточного берлинца. То, что дело все-таки приняло благоприятный для Аденауэра оборот, можно списать не только на знаменитую его сноровку при переговорах, но и на его трезвое понимание действительности.