Гийом Виньо - Ищи ветер

• Название: Ищи ветер
• Автор: Гийом Виньо
• Издательство: ООО «ИД «Флюид»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-98358-008-6 (в переплете) 5-98358-007-8 (в обложке)

Род занятий главного героя, как и его место жительства, — слагаемые переменные: модный фотограф, авиапилот, бармен. Постоянно меняющаяся действительность, поиск точки опоры в вихревых потоках, попытки обрести себя. Эта книга о том, как поймать ветер и что такое сила притяжения, как возникают модные тенденции в фотографии и зарождаются ураганы… как умирает и рождается чувство.

Блуждая по лабиринтам своего внутреннего мира, герой попутно исследует мир окружающий, рисуя перед нами живописнейшие картины современного американского общества.

Второй роман молодого канадского автора, блестяще встреченный и публикой, и критиками, привлекает «мужским взглядом» на жизнь и яркой образностью языка.

---

Я долго созерцал эту сцену, мучаясь немилосердной эрекцией, меня трясло и в то же время будто парализовало, я дышал прерывисто, в том же ритме, что Нуна, в том же ритме, что Тристан. Потом — мне казалось, прошли часы, судя по тому, какой тяжестью налились ноги, — они скатились на пол, Тристан встал на колени позади Нуны и медленно вошел в нее. Теперь она тихо постанывала сквозь стиснутые зубы, голова безвольно моталась, влажные волосы мели по половицам. Их движение убыстрялось, и, когда Тристан задышал со свистом, Нуна вдруг подняла голову и посмотрела в мою сторону. Мои ноги подкосились, хотя она никак не могла увидеть меня или услышать. Там, где я стоял, была густая тьма, почему же ее взгляд направлен точно в приоткрытую дверь, на уровне моего живота? Медленно-медленно я отступил на шаг и могу поклясться, что видел, как по ее губам скользнула улыбка. В следующее мгновение ее локти подломились, плечи стукнулись об пол, и глухой, как сквозь вату, стон вырвался из горла — нет, из нутра, а руки Тристана тискали плоть ее бедер в последнем содрогании. Желудок скрутило спазмом, я отвел глаза, в первый раз за целую вечность, и оперся о стену, облизывая пересохшие губы. Шатаясь, еле доплелся до кровати и упал навзничь, обессиленный, дрожа от озноба. Взялся было рукой за член, но тотчас опомнился, девятый вал досады накрыл меня с головой. Я закрыл глаза, всем своим существом призывая сон. Спать. Забыться, Бога ради. Приди, эрозия.

15

Дней через пять меня посетило то, что называют «дежа вю». Оно было все отчетливей, это ощущение, что я воссоздаю вокруг себя обстановку, которую сам же оставил, впрочем, не совсем по своей воле. Тишина, вода, чуть непривычно, но час от часу это проходит. После нашего загула в пабе я свел до минимума свои контакты с миром, включая Тристана и Нуну. Мы просто жили под одной крышей; у них было свое расписание, у меня — свое. Случалось, мы ужинали вместе, играли партию-другую в шахматы, но не более того. Секрет я узнал: братом Нуны был Хавьер Сарраманга, испанский гроссмейстер. С ней я больше не играл. Она предлагала и улыбалась всякий раз, когда я отказывался. Тешила самолюбие.

Я читал. Романы, журналы, справочники. И стихи тоже; Рембо привел меня в полное изумление и оставил в душе смутную ярость от сознания своей темноты. Его «Озарения» показались мне подвигом безумца: я ничего в них не понял. «Мчаться к ранам — по морю и воздуху, вызывающему утомленье; к мукам — по молчанью убийственных вод и воздушных пространств; к пыткам, — чей смех раздается в чудовищно бурном молчанье»[17].

Я купил себе затычки для ушей. Фантастика — Тристан с Нуной как будто больше не трахались. Иногда я по полдня ходил с затычками, чувствуя себя рыбой в аквариуме; я бы их и вовсе не вынимал, но голова начинала кружиться, а потом и болеть. Я видел проходящую мимо Нуну из-за стекла моего аквариума, она ступала без малейшего шороха. Можно было усомниться в том, что она вообще существует; это всего лишь симпатичный призрак, говорил я себе, безобидный мираж. Если на грех ей случалось на меня посмотреть, иллюзия рассеивалась, и это меня злило. Тогда я вставал и уходил читать в кровать.

Я отлично знал, что делаю. Профилактический аутизм на неопределенный срок. Я сам улыбнулся, когда поставил себе этот диагноз. И записал его. Была у меня такая тетрадь на спиральке, куда я заносил уйму всяких глупостей. Чем бессвязнее, тем больше мне нравилось. Заметки о погоде вперемешку с высоколобыми афоризмами. Я писал, как была одета Нуна и что ел Тристан в тот или иной день. Я играл в душевнобольного — за вычетом свободы. Вооружившись биноклем, записывал марки проезжавших по шоссе машин и зачем-то вычислял процентные соотношения. Сочинял гибриды из поговорок: «Одна ласточка куста боится»; «Не рой другому яму — ни одного не поймаешь»; «Назвался груздем — пожнешь бурю»; «Обжегшись на молоке, не пьют шампанского». Чушь собачья. Время идет, ветер носит. Что я делал — я и сам понятия не имел.

Однажды утром, когда Тристан еще давил храпака после вчерашнего, Нуна вышла из ванной совершенно голая — вся в каплях, с замотанными полотенцем волосами — и уселась рядом со мной на веранде пить кофе. Щекам стало горячо от прихлынувшей крови, я принялся лихорадочно искать, куда девать глаза, а в голове крутился вопрос: чего же я все-таки недопонял? Она положила в чашку два кусочка сахара, старательно размешала и расхохоталась. Сумасшедшая девка.

— Видел бы ты свою физиономию, Джек! — фыркнула она.

— Видела бы ты свою…

Я поперхнулся последним словом. Но моя реплика все равно рассмешила ее еще сильнее.

— Но что ты… почему… я… объясни же… — промямлил я с нервным смешком.

— Ну, слава Богу, — произнесла она серьезно.

— Что-что?

— Знаешь, я уж думала, что до тебя никак не достучаться. Ну вот, я удостоилась твоего внимания, теперь ты мне скажешь, наконец, почему уже который день на меня дуешься.

— Я… я на тебя дуюсь?

— Дуешься.

— A-а… я… да нет… ты тут ни при чем.

— Нет, Джек, послушай. Я не хочу становиться между тобой и Тристаном, не хочу быть «той самой девушкой», понимаешь? Я сейчас же уеду, если ты скажешь, и ни капельки на тебя не обижусь. Я же чувствую, тебя грузит, что я здесь, да еще мы с Тристаном, все такое, да еще, чисто гипотетически, может быть… ну, не знаю… треугольник… Тебе это на фиг не надо в твоем… поле зрения — так и скажи. Я уеду, о’кей? Я не хочу мешать, понятно же, что ты не затем сюда ехал, чтобы получить лишние проблемы на свою голову.

— Черт побери, Нуна, никому ты не мешаешь, не говори глупостей… Ты зря принимаешь это на свой счет, со мной бывает. Я просто… отключаюсь.

Я чувствовал себя полнейшим идиотом, сознавая, на кого был похож: на страуса, который удивляется, что его укусили в зад, когда он так хорошо спрятал в песок голову.

— Ты уверен? Или это так, из вежливости? Знаешь, давай без этого, вежливость — ну ее на фиг, договорились?

— Честное слово, ты тут совершенно ни при чем… только очень тебя прошу, прикройся…

Я протянул ей большую вышитую подушку, продолжая смотреть на море, — я только на него и смотрел с той самой минуты, как она села. Открывавшийся вид еще никогда меня так не утомлял, как в то утро. Нуна взяла подушку, озадаченно наморщила лоб.

— Тебе неприятно?

Я схватился за голову.

— Ты спишь с Тристаном, — вырвалось у меня.

— И всего-то… А иначе?

— Что — иначе?

Разговор принимал нехороший оборот. Опасный.

— А иначе — ты бы смотрел?

— Ты красивая… А я гетеросексуал, во всяком случае, был таковым в последний раз, когда проверял.

— А… а что, такие вещи нужно периодически проверять? И когда же в последний раз ты… проверял?

— Тебя-то это каким боком касается?

— Не знаю… Каким боком это меня касается, Джек?

— Ты очень красивая. Больше я ничего не говорил.

— Ух ты! Комплимент! От тебя! Я польщена. Жаль только, что он касается моих… физических данных. Свиньи вы все…

— Ну, знаешь!.. Естественно, это первое, что приходит в голову! Еще ты замечательно играешь в шахматы. Довольна?

— Продолжай.

— Э-э… Ты… у тебя отменное чувство юмора?

— Мало…

— О’кей, получай: ты яркая, блестящая девочка. Чуткая, смелая, ты… — Я осекся, чтобы не наговорить лишнего. — И мне очень приятно твое общество, — закончил я. — Удовлетворена?

— Еще б тебе было неприятно мое общество, мы с тобой едва знакомы, а я уже в чем мать родила, — сострила она и первая расхохоталась.

— Идиотка.

— Ну, еще.

— Нет уж, хватит с тебя.

Когда ты кончаешь, меня слеза прошибает, мог бы я добавить, если бы был полным придурком.

Я встал и прошелся по веранде. Нуна свернулась по-кошачьи на плетеном диванчике; подушку она прижала к груди, зато открыла мне обзор на розовое, перламутровое естество между ног. Я отвернулся — резко, как от пощечины, ощутив странную дурноту от безнадежно запутанных чувств, сильных и противоречивых, словно невидимая рука пошуровала у меня в грудной клетке и перемешала жизненно важные органы. Нуна все видела и посмеивалась. Нет, все-таки, если ей нужно было просто мое внимание, она хватила через край.

— Если ты оденешься, я, так и быть, сыграю с тобой партию в шахматы, — сказал я по какому-то наитию.

— Ты, так и быть, сыграешь со мной?

— Вот именно. И выиграю.

— Скажите пожалуйста, мы сегодня в ударе! Ты выиграешь? У меня? У Сарраманги?

— Точно. Я сделаю сестру гроссмейстера.

Это я неудачно ляпнул и тут же пожалел. Думал, она прицепится к слову, но ничуть не бывало.

— Жаль будет испортить тебе настроение, в кои-то веки ты был в духе! Но раз ты так настаиваешь…

Она встала и пошла наверх одеваться. Я налил себе еще кофе и подумал, что тактику Нуна, пожалуй, выбрала правильную. Она здорово выбила меня из колеи, и вот ведь парадокс — не столько ее нагота была тому виной, и даже не насмешливое бесстыдство так меня смутило, а то, что она, кажется, действительно хотела пробиться сквозь мою летаргию, достучаться до меня во что бы то ни стало. Я был где-то даже тронут. Нахальная чертовка, но тонкий психолог, что есть, то есть. В порядке шоковой терапии набить морду Тристану или полюбоваться на Нунины сиськи — понятно, что предпочтительнее.