Грасе д'Орсе - Язык птиц. Тайная история Европы

• Название: Язык птиц. Тайная история Европы
• Автор: Грасе д'Орсе
• Издательство: Издательство СПбГУ
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: 978-5-288-04857-9

Грасе д'Орсе — удивительный автор, создавший одну из самых захватывающих конспирологических теорий. На долгое время его работы оказались забытыми. Теперь читатель имеет возможность познакомиться с одной из самых головокружительных трактовок истории Франции со времен друидов до XIX в. Расшифровывая Язык птиц, известный лишь посвященным, Грасе д'Орсе приоткрывает завесу тайной истории Европы, и прочитывает по-новому книги Франсуа Рабле, историю Жанны д'Арк, события Французской революции. Его трактовки могут быть спорны, но они, несомненно, увлекательны и в чем-то провокационны.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Эта книга была опубликован анонимно, как и большинство книг такого же жанра, и лишь гораздо позже она была приписана брату Франческо Колонна, тревизанскому монаху, потому что заглавные буквы каждой части образуют хорошо известный латинский акростих: POLIAM FRATER FRANCISCUS COLVMNA PERAMAVIT. Считается, что он полюбил прекрасную девушку из Тревизы, которая послужила ему прототипом Полии, подруги Полифила. По этому поводу я могу лишь отослать читателя к мудрому предисловию г-на Попелена. Он сам мимоходом замечает, что Рабле, у которого все книги являются пародией на «Полифила», дважды цитирует Колонну, называя его Пьером вместо Франческо. Однако издатель приписываемой ему книги не говорит об этом ничего, даже не указывает, что когда-либо у них были общие отношения, а сам Пьер или Франческо Колонна никогда не претендовал на авторство, несмотря на то, что эта книга почти на протяжении двух столетий пользуется блестящим успехом.

Поэтому весьма вероятно, что настоящим автором был Леонардо Крассо, по словам его современников, в высшей степени образованный человек, и что выражение брат Франческо Колонна — не подпись, а один из самых высоких масонских градусов, градусом брата Франш, наблюдающего за золотой колонной, упоминание о котором встречается уже в церквях одиннадцатого века.[13]

Следовательно, этот акростих — подпись не Пьера Колонны, а самого Леонардо Крассо. Рабле, несомненно, мог ее прочесть, как он мог прочесть и подпись Леже Ришара, скульптора из Лотарингии, который обозначал геральдические цвета тем же способом, что и Леонардо Крассо; однако профессиональный секрет не позволял ему разглашать эти тайные имена, и уж тем более так никогда и не было переведено имя Алькофрибаса Назье, которое буквально с древнееврейского переводится следующим образом:

Аль — ни один

Кофр — город

Ибас — не воняет

Назье — шерстью.

Раньше я уже говорил, что древнееврейский (l'hebreu) переводится в тайнописи как свободный (libre).

Следовательно, подпись Рабле: Maitre libere rien ville puera poilu, то есть Maitre libere renouvel parpoli, Свободный мастер возрождается совершенным.

Парполи, или совершенный человек — это масонский градус, название которого породило слово парпелот, гугенот, безбожник, а возрождение, как и весна — это слова, обозначающие французскую революцию, которую ждали еще за тысячу лет до того, как она произошла. За этой революционной подписью следует еще одна, гораздо короче первой: постник с острова Жалкий. Постник — это греческий монах (gremoine), а в моем масонском словаре это выражение записано как germain, жермещ у Ариосто оно пишется как агреман, король сарацинов. Это термин из тайнописи портных, обозначающий того, кто делает украшения (agrements) для одежды. Выражение Остров Жалкий (Не Hiere) можно прочитать как королевский (hierile = royal). Следовательно, Рабле подписывался: Франсуа Рабле, королевский портной (grement royal), и должен был принадлежать к корпорации книжников, в которой его друг, печатник Гриффе из Лиона, был одним из посвященных. Эти маленькие загадки, которые всеми образованными людьми того времени легко расшифровывались, едва ли могли способствовать успеху его книг.

Не раз обращали внимание, что добавленные к книге иллюстрации не сочетаются гармонично с текстом. Предположение, что эти иллюстрации должны существовать, принадлежит Гюставу Доре, потому что он сам использовал свои собственные при составлении приписываемой Рабле книги «Озорных песен»; но это было лишь искусное подражание; иллюстрации Рабле, как и сам текст, могли быть составлены только на языке тайнописи.

В «Сне Полифила» единственный текст, на который всегда обращают внимание, является частью глиптики, поскольку очевидно, что письменный текст, история, как называет его Бероальд де Вервилль, был изначально составлен ради гравюр и, следовательно, представляет собой лишь послесловие к этим последним. Принадлежали ли они Франческо Колонне? Это маловероятно. С уверенностью можно лишь сказать, что мягкость стиля и исполнения не позволяет приписать их ни Мантенье, ни какому-либо другому великому итальянскому художнику конца пятнадцатого века. Если сам Леонардо Крассо не является их автором, он должен был купить их у какого-нибудь второстепенного художника, разбирающегося тем не менее в искусстве тайнописи, и составить к ним комментарий.

Впрочем, я должен признаться, что этот вопрос интересует меня лишь постольку поскольку. Никто никогда не читал «Полифила» ради удовольствия, даже в элегантном переводе г-на Попелена; однако ученым еще предстоит использовать огромную эрудицию, аккумулированную на страницах этой книги, а что касается гравюр, то восхищение, которое они вызывают, может только возрастать, прежде всего, в наши дни, когда ничто больше не препятствует разглашению тайны двойственной причастности короля к работе Филибера Делорма, которому мы обязаны иллюстрациями к французскому переводу 1546 года. Что касается перевода, добавленного к этому изданию, его тайна уже давно раскрыта, и известно, что он принадлежит, по крайней мере, частично, кардиналу Ленонкуру, что убедительно подтверждает тайнопись фронтисписа. Но совсем иначе дело обстоит с рисунками, давшими повод для большого количества как древних, так и современных споров, с благоговением воспроизводимых г-ном Попеленом; в такую эпоху коллекционирования, как наша, эта часть его книги всегда будет привлекать интерес читателя.

Гравюры итальянского издания приписывали Рафаэлю, что совершенно неправдоподобно, затем Карпаччио, затем Беллини, затем Мантенье. Все эти предположения были абсурдны; эти гравюры должны были быть произведены на свет одним человеком, одинаково хорошо владевшим как искусством композиции, так и техникой исполнения, и ничто не мешает предположить, что это был либо сам Фрациско Колона, либо сам Леонардо Крассо. Что касается французских гравюр, мы увидим, что король Рене был не единственный, кто приложил к ним руку, и что в следующем столетии многие занимающие более высокое, чем Леонардо Крассо, положение люди не опасались публиковать свои композиции, скрывая их вуалью полуанонимности.

Их приписывали Жоффре Тори, Жану Гужону, Жану Кузену, Этьену Делольну: но уже в своем первом исследовании монограммы, приписываемой Жаку Керверу, издателю этой книги, и на основе сравнения рисунков «Полнфила» с рисунками «Новых изобретений для того, чтобы больше строить и с меньшими затратами, Филибера Делорма, ординарного канцлера покойного короля Генриха и аббата Сен-Элуа ле Нуайе», я отдал предпочтение Филиберу. Моя смелость пробудила у г-на Попелена сомнения, возможно, законные. Тем не менее, это не помешало ему серьезно изучить такую точку зрения и поставить вопрос, кому принадлежали гравюры этой книги — Жану Гужону, или аббату из Сен-Элуа?

Однако не недостаток ли смелости заставил Жана Гужона обратиться к такому художнику, как Филибер Делорм, несомненно, одному из самых изысканных в эпоху Ренессанса, что доказывает, или — увы! — доказывал Тюильри? Не обратился ли он к нему с просьбой изготовить эти восхитительные гравюры? Жан Гужон был человеком Дианы Пуатье, непримиримым врагом Екатерины Медичи, любовницы и покровительницы Делорма, который не оставлял ее ни в Сен-Бартелеми, ни после смерти любимого художника Дианы, хотя официальная история не говорит об этом ни слова. Следовательно, нет никаких оснований приписывать Жану Гужону гравюры из книги по архитектуре, составленной художником высшего класса, который, к тому же, не был его другом. Можно быть уверенным, что это были гравюры Делорма, и аналогия между гравюрами «Полифила» и «Трактата» Филибера, которую проводит г-н Попелен, это уже сильный довод в пользу такого утверждения.

«Кому же принадлежат эти французские рисунки? — спрашивает, тем не менее, г-н Попелен. — Только счастливый случай позволил их однажды обнаружить». О случае можно здесь не упоминать. Масонство всех стран и народов всегда хранит молчание в подобных случаях, и если Шампольон сумел расшифровать египетские иероглифы, если позже были расшифрованы иероглифы Ассирии и Кипра, то случай здесь ни при чем. Древние не оставили после себя ничего такого, что легко поддавалось бы расшифровке. Секрет тайнописи Египта, Ассирии и Кипра был погребен вместе с этими странами.

К счастью, секрет тайнописи шестнадцатого века не был утерян окончательно, и я обладаю тем преимуществом перед моими знаменитыми предшественниками, что мне приходится иметь дело с более широким распространением современных языков.

То, что я прочитал на фронтисписе французского «Полифила» 1546 года, Рабле читал еще до меня и упоминал об этом на языке тайнописи в одной фразе из четвертой книги своей шутовской эпопеи, опубликованной, как известно, в 1548 году. Филибер Делорм охарактеризован там как архитриклин короля трисмегистпа. Начнем с замечания, что Филибер — это единственный художник того времени, которого упоминает Рабле, и уже это обстоятельство вынуждает предположить, что его репутация была выше репутации Жана Гужона и Жана Кузена и что какое-то из его произведений вызвало большой резонанс в мире искусства и науки.