Ларисса Андерсен - Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

• Название: Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма
• Автор: Ларисса Андерсен
• Издательство: Русский путь / Библиотека-фонд «Русское Зарубежье»
• Жанр: Разное
• Год: 2006
• ISBN: 5-85887-127-5

В книгу вошли лучшие и практически неизвестные российскому читателю стихотворения известной поэтессы и танцовщицы восточной ветви русского зарубежья Лариссы Андерсен (1914?-2012), творчество которой высоко ценили ее современники. Воспоминания Л.Андерсен и ее переписка с А.Вертинским, Вс.Ивановым, И.Одоевцевой и др. дают объемное, живое и подлинное изображение целой эпохи русской эмигрантской литературной деятельности в Китае в первой половине ХХ века.

---

«Ветки маются в черном небе…»

Ветки маются в черном небе,
Страшно, страшно — идет гроза!
Мне бы в кресло, к печурке мне бы
И кому-то смотреть в глаза.
Слушать сказку или поверье
С привиденьями, с колдуном
И коситься, ежась, на двери
И на сосенку за окном.
И зарыться в пушистой шали,
Ощутив на спине озноб.»
И чтоб взрослые не мешали,
А боялись бы тоже чтоб!
Потому что на самом деле,
Хоть и страшно, но все мы тут.
Как бы сосны там ни шумели —
Колдуну меня не дадут.
Уж меня-то, меня, такую
Золотую, милую — нет!
Вот о чем я теперь тоскую
После всех пережитых лет.
Нет, бояться теперь опасно:
Забоишься, — пойдешь ко дну.
И «они», я знаю прекрасно,
Отдадут меня колдуну.

НОЯБРЬ

Ноябрь, оборванный и жалкий,
Явился в сад с мешком и палкой.
Шуршит опавшею листвой,
Шурует, роется, как свой!
Что ищет он в пустом саду —
Клад тамплиеров иль еду?
Бесцеремонные дрозды
Давно склевали все плоды.
Вот он скребет ветвями крыши,
Скрежещет дверью, в щели дышит
И ставней лязгает от злости.
Конечно, он не прочь бы в гости…
Он и пытался влезть тогда,
Как я впускала в дом кота.
Что ж, всяк не прочь бы в теплый дом,
Но мне уютнее с котом…
А впрочем, я была бы рада
Такому пугалу для сада:
Наверно распугал бы он
И всех дроздов, и всех ворон.
Ноябрь, ноябрь… Я понимаю,
Уже нельзя вернуться к маю.
Довольно прыгать по лугам
И рвать цветы — то тут, то там.
Пора сложить смиренно руки
И без уныния и муки
(И не страшась ни ведьмы в ступе,
ни что двухтысячный наступит,
но не — прощения грехов,
ни завещанья, ни стихов)
Залечь и прорастать травой,
С цветком, авось, над головой.
Земле — земное… А мечты?
А счастье слез от красоты?
Они ведь я? Они — во мне.
Или посланники извне?
Или те силы, что живут,
Где захотят — тот там, то тут?
Но, может быть, в настигший час
Они сопровождают нас
В те запредельные края,
Где не нужны нам наши «я».
Где первоизбранный родник
По Слову некогда возник,
Откуда льются все ручьи,
Как воздух, свет, как Дух — ничьи…

Конечно, есть простой ответ:
Ноябрь, бессонница и бред.

«Песенки пропеты. Тихо и темно…»

Песенки пропеты. Тихо и темно.
Где же все победы, розы и вино?
Высохшие слезы по утрам у глаз,
Не шипы, а розы разлучили нас.
Убывает сила, красота ушла,
Новая могила к старым прилегла.
Но стоит, как прежде, домик под сосной
В дремлющей надежде потеплеть весной.
Молча ждут ворота. И дорога ждет…
А за поворотом яблоня цветет.
В розовые горы ты ушел по льду:
«Подожди, я скоро за тобой приду!»
Годы пролетают — держится сосна,
Снег. Сосульки тают. И опять весна.
И опять с тоскою вдаль глядит окно —
Ночью над рекою светлое пятно.
Не плывет ли кто-то, веслами стуча?
Скрипнули ворота, дрогнула свеча…
И опять я верю, и опять я жду,
Что открою двери и тебя найду.
Что с водой разлива ты придешь за мной
В долготерпеливый домик под сосной.

В СУМЕРКАХ

Так туманно небо, так тиха земля —
Белая дорога, белые поля.
Разве что ворона прыгнет на пенек
Да в окне забрезжит чей-то огонек.
Слабый, одинокий, сквозь туман и лед
Кто его заметит, кто его найдет?
И кому на радость он блеснет вдали
В этом белом поле на краю земли?

НОЧЬ ПОД РОЖДЕСТВО

Посвящается Ренэ Гера

Потеряли дорогу. Я виновата,
Но… стемнело — и вдруг началась зима.
Все на свете покрыла густая вата:
Фонари, повороты, поля, дома…
И потом заскользили. И Вы устали.
И колеса косило, и снег в стекло…
Продолжать? Кувырком под откос? Едва ли
Одолеть с высоты поворот в уклон.
Ни конца и ни краю — леса, трущобы…
Все в тумане, в мелькающей мгле, во тьме…
Это ж надо придумать нарочно, чтобы
Очутиться в такой снеговой тюрьме!
Деревеньки… Названья мне незнакомы,
Все закрыто и пусто — спросить нельзя.
Что? Крапон? Ретурнак? Мы почти что дома!
Но еще километры вилять, скользя.
Наконец, без увечий и без урона,
Мы и правда у дома, у самых стен.
Я теперь понимаю, что я — ворона:
Проворонила надпись, где в Сант-Этьен.
Не свернули где надо… Зато видали,
Как навстречу, сурово смотря в упор,
Серебристой фатой заметая дали,
По-хозяйски зима нисходила с гор.
Как в долинах туман расстелил волокна,
Как деревья, сутулясь, тащили снег,
Как таились домишки, зажмурив окна,
А продрогший фонарь скрежетал во сне.
Как, сияя сквозь снег посреди поселка, –
Тем, кто может услышать, и тем, кто — нет,
Детским голосом пела хоралы елка,
Чтоб во тьме не забыли про Горний Свет.
Да к тому ж, говорят, что и свет светлее,
Там, где близко прошла, не задев, беда…
Сознаюсь, виновата… Но — не жалею,
Что мы с Вами заехали не туда…

СПУТНИК

В молчании снежном дорогой лесной
Кто-то идет за мной.
Я слышу дыханье и шелест в тиши,
Невидимых крыльев пушистый полет,
То веточка хрустнет, то звякнет лед,
Но обернусь — ни души.
Лишь ели стоят в серебре и парче
Так строго — свеча к свече.
А кончится лес — и в сиянии дня
Мой спутник растает, покинет меня.
Над белой равниной — прозрачен, далек —
Он улетит на восток.
И я возвращаюсь в насупленный дом.
— Так поздно. Когда ж обед? —
Готовлю. Тепло и привычно кругом,
Но спутника больше нет.

ИДИОТ

…Кричи – не кричи…

Мария Визи

Так пусто, темно и скверно.
Такая глухая ночь!
Сам Бог не может, наверно,
Такому миру помочь.
В стихах у Марии Визи —
«…кричи — не кричи…» — так вот,
Над лестницей, на карнизе
Повесился идиот.
Он вырвался из барака,
Метался, и выл, и звал…
К нему ласкалась собака,
Но сторож ее прогнал.
Увидел один прохожий,
Сказал: — Пусть поможет Бог! —
Но ты, Всемогущий Боже,
Как видно, помочь не смог.
А как же понять иначе?
Ведь сам он не виноват?!
Зачат был во зле и плаче,
И выброшен в Жизнь, как в ад.
Иль, может быть, ты доверил
Нам, людям, свои дела?
А мы закрываем двери,
Себя оградив от зла.
Кричи — не кричи: не слышим,
Совсем не до криков нам:
Мы «по веленью свыше»
Тебе воздвигаем Храм.
Пусть испускают крики,
Пусть топчутся у ворот…
Мы славим Тебя, Великий,
И ждем для себя щедрот.

ТОТ ЧЕЛОВЕК

Опять я проснулась так рано
И встала не с той ноги!
Нет, я не больна, но странно —
Все кажется мне другим.
И ветер шумит иначе,
И тополь стучится в дверь,
И кто-то в камине плачет,
Скулит и рычит, как зверь…

Нет, нам выходить не надо!
Давай запремся на ключ.
Смотри, как мечется стадо
Напуганных ветром туч!
Толкаются, как бараны,
А маленький — вон! — отстал…
А тень на холме — как странно —
Похожа на тень креста…

Но это мои тревоги,
И ночи почти без сна,
А засну — все дороги, дороги…
И я средь толпы одна.
В давке вокзальных агоний
Никак не пробраться мне!
А маму зажали в вагоне,
Истошно кричит в окне.

Когда это было? Не знаю.
Давно. Спасена. Повезло.
Так пусть эта память больная
Простит безучастное зло!
Как только рванулись вагоны —
Меня, да с кульком заодно,
Бегом, сквозь толпу, сквозь законы,
Солдат сунул маме в окно.

Уж мама, как звать, не спросила,
Назвав просто — «Тот Человек»,
Молилась, чтоб светлая сила
Спасла его в страшный век.
Какой он был — белый иль красный,
Она не пыталась узнать:
Единственный НЕБЕЗУЧАСТНЫЙ,
Он понял чужую мать.

НОЧЬ