Кеннет Роуз - Король Георг V

• Название: Король Георг V
• Автор: Кеннет Роуз
• Издательство: АСТ, Люкс
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-028082-3, 5-9660-1444-2

Георг V.

Последний из английских королей, чье правление было озарено отблеском Викторианской эпохи.

Тихий, мягкий человек, сумевший удержать страну от хаоса и во время Первой мировой войны, и во время политических кризисов 1920-х гг. и экономических катастроф 1930-х…

В бурную эпоху исторических перемен, когда империи Европы рушились одна за другой, династия Виндзоров смогла сохраниться на троне лишь благодаря Георгу V.

Как ему удалось совершить это?

Ответ на этот вопрос вы найдете в великолепной книге Кеннета Роуза «Король Георг V», удостоенной престижнейших премий Великобритании.

---

Такую заботливость король проявлял до конца дней. Почти перед самой смертью король из Сандрингема направил письмо в Форин оффис с просьбой, чтобы одному переутомленному работой чиновнику, Роберту Ванситтарту, дали «хорошо отдохнуть, в чем, как понимает король, он очень нуждается».

Гарольд Ласки однажды определил роль личного секретаря суверена как «почетное рабство». Этими словами можно охарактеризовать и личную жизнь королевы Марии. Более сорока лет она верно охраняла покой мужа, защищая от всего, что могло бы вызвать у него тревогу и раздражение. Ради этого она пожертвовала собственными интересами, удовлетворяя любую его прихоть без возражений и даже без вопросов. Ее рабство, хотя и добровольное, было тем не менее абсолютным.

Наиболее очевидно это проявлялось в ее внешнем облике. Надев в 1914 г., во время государственного визита во Францию, платье, фасон которого к тому времени уже вышел из моды, она и десятилетие спустя не рассталась с длинными и пышными юбками, шляпами без полей и старомодными зонтиками. Вскоре после войны она, правда, пару раз попыталась соответствовать веяниям моды, надев летнюю шляпу с широкими полями и чуть-чуть приподняв подол платья, чтобы были видны ее элегантные лодыжки. Однако король, такой же тиран, как и его отец, когда дело касалось гардероба, был недоволен подобными переменами, и королева снова вернулась к величественному стилю, не связанному ни с одной конкретной эпохой. Нельзя, правда, сказать, чтобы это ей не шло. Вернувшись после десятилетнего отсутствия в Лондон, Менсдорф писал: «Она выглядит гораздо красивее — с седыми волосами женщины в возрасте, но с молодым и свежим цветом лица. Она не прибавила в весе и сегодня смотрится более привлекательно, чем когда-либо раньше».

Косметику королева отвергала и осуждала, когда ею пользовались другие. Одна юная герцогиня, которой велели поцеловать на балу королеве руку, сделала это с таким рвением, что на лайковой перчатке остался четкий багровый отпечаток. «Она одарила меня испепеляющим взглядом, которым было сказано все, — пишет „преступница“, — и я с позором удалилась». Одежда, которая на других выглядела бы нелепо, на ней лишь казалась упреком напрасному беспокойству модельеров. На завтрак королева обычно надевала очень большой меховой воротник, окрашенный в пурпурный цвет, и ток, шляпу без полей, целиком сделанную из искусственных анютиных глазок; однажды во время приема на открытом воздухе она показалась господину Шэннону «настоящей Юнгфрау,[119] белой и сверкающей на солнце». Леди Памела Берри, ошеломленная вечерней демонстрацией драгоценностей, среди которых было пять бриллиантовых колье, воскликнула: «Она захватила все самое лучшее!»

Так же, как и в вопросах моды, в планировании семейного отдыха королева всецело полагалась на вкусы мужа. Ей очень хотелось порой отправиться на экскурсию по музеям и замкам Европы, которая, несомненно, обогатила бы ее познания в истории и искусстве! Вместо этого она без разговоров отправлялась в скучный Балморал. Правда, в 1925 г., по совету докторов, король неохотно согласился совершить круиз по Средиземному морю. Королева, естественно, его сопровождала, однако, к ее сожалению, с ними отправилась и принцесса Виктория, которую пригласили, чтобы дать неделю-другую отдыха от ухода за королевой Александрой в Сандрингеме. Поездка получилась весьма неудачной. Любовь королевы к красотам природы и древним монументам только распаляла врожденное мещанство ее невестки, которая не только сама откровенно насмехалась над ней, но и подстрекала короля делать то же самое. «Я так рада, что вернулась», — записала по возвращении домой несчастная королева.

Скромная по натуре, она не желала демонстрировать свое вмешательство в государственные дела, потому выработала собственный метод помощи королю в случаях замешательства и при скверных предчувствиях: королева просила Стамфордхэма или иных доверенных лиц короля выдавать ее советы за свои. От одной напасти супруга защищала его совершенно самостоятельно: она не любила, чтобы ему противоречили, особенно за столом и тем более женщины. Любая нарушительница этого табу встречала с ее стороны яростное осуждение; редкая демонстрация темперамента королевы запоминалась еще больше. Говорили, что она единственная, кто внушает благоговение бесстрашной Нэнси Астор. Даже окружающий ландшафт должен был держать перед ней дистанцию. Однажды, когда королева инспектировала новые сады в Виндзоре, ее шляпу задел низко висевший сук дерева. Королева сурово посмотрела на бесстыдную ветку, но ничего не сказала.

Королева Мария непреклонно защищала достоинство монарха и величие, даже божественность монархии. Тем не менее она не была лишена чувства юмора, хотя при жизни мужа, возможно, его подавляла. Принцесса Алиса говорила о своей невестке: «В юности она была веселая и забавная, на нее часто нападали приступы смеха. Будучи королевой, она сделалась такой уравновешенной, такой posee.[120] Но после смерти короля она снова расцвела, и стали видны все ее личные достоинства».

Юмор королевы Марии иногда находил проявление в тех немного злых розыгрышах, которыми, вероятно, во всем мире отличаются королевские особы. Собак королева не очень любила, однако, находясь в гостях в Бадминтоне, у своей племянницы герцогини Бофор, к одной из них прониклась такими теплыми чувствами, что каждый вечер после ужина торжественно давала ей собачье печенье. Однажды вечером на ужин приехал местный епископ, которому королева и делегировала свои полномочия, вручив кусок печенья и в нескольких словах объяснив суть дела. Однако прелат был несколько глуховат и решил, что это своеобразный знак королевского внимания. С подозрением оглядев угощение, он все же съел его. Присутствующие, давясь от смеха, даже не попытались объяснить ему его ошибку. Смеяться начали только после ухода прелата. История получилась не очень красивая.

Надо признать, что чаще королева демонстрировала более мягкий юмор. Когда одна подруга упомянула о некой скандально известной леди, которая в связи с многочисленными замужествами семь раз меняла фамилию, королева заметила: «Что ж, мне тоже пришлось сменить много имен: принцесса Мэй, герцогиня Йоркская, герцогиня Корнуоллская, принцесса Уэльская, королева. Но если у меня так получилось случайно, то у нее — исключительно благодаря собственной предприимчивости».

Лорд Маунтбэттен часто рассказывал о тех необычных обстоятельствах, при которых узнал о смерти отца. Принц Людвиг Баттенберг так полностью и не оправился от вынужденной отставки с поста 1-го морского лорда, став в 1914 г. жертвой своего немецкого происхождения. Однако в очередную годовщину начала войны, 4 августа 1921 г., он в качестве запоздалого признания его заслуг перед Королевскими ВМС получил звание адмирала флота. В следующем месяце его сын, служивший на корабле его величества «Репалс»,[121] добился разрешения от своего командира пригласить принца Людвига (теперь уже маркиза Милфорда Хейвена) в короткий круиз по Северному морю на дредноуте. От этих впечатляющих жестов у старого адмирала вновь поднялось настроение; высадившись на берег в Данробин-Касл, он на поезде отправился в Лондон. Проводив отца, Маунтбэттен вернулся на корабль, но через день или два сам отправился в Данробин-Касл — погостить у герцога и герцогини Сазерлендских.

Почти через сутки он узнал, что его отец умер от сердечного приступа. Не выдержав, Маунтбэттен расплакался. Утешить его попытался другой гость, принц Уэльский. «Завидую тому, что Вашего отца можно было любить, — сказал он. — Если мой отец умрет, мы не почувствуем ничего, кроме облегчения».

В словах, какими принц выразил сочувствие, есть нечто типичное для Ганноверской династии, напоминающее о тех временах, когда монархи и их наследники отчаянно враждовали, скрывая свои истинные отношения под маской внешнего уважения и привязанности. Тем не менее эта традиционная отчужденность с питающими ее причинами как личного, так и политического характера не имеет никакого отношения к той напряженности, что существовала между Георгом V и его старшим сыном. Принц Уэльский был весьма далек от желания поскорее занять трен и с ужасом относился к перспективе стать королем, приняв на себя все связанные с этим ограничения. Подобно многим пережившим войну людям его поколения, он желал получить некоторую свободу от жестких условностей, связанных с его происхождением. Отец ему в этом отказывал. «Образцовым, — писал Логан Пирсалл Смит, — является тот король, который не уклоняется от исполнения своей важнейшей функции: воплощать перед подданными широко известный идеал недостойного поведения, целиком находящийся вне их досягаемости». Этот странный парадокс не лишен смысла, по крайней мере он позволяет, например, объяснить популярность короля Эдуарда VII у подданных. Его сын, однако, предпочитал следовать примеру королевы Виктории, считая, что выживание монархии зависит от соблюдения жестких нравственных норм и хороших манер — тех характеристик человеческой личности, которым он придавал равное значение. Таким образом, противоречия, существовавшие между непоколебимым королем и своенравным наследником — по крайней мере в первые послевоенные годы, отнюдь не носили принципиального характера и являлись, скорее, столкновением двух темпераментов, бессмысленными стычками по поводу стиля одежды и манеры себя вести — мелкими проблемами, которые оба не были способны обсуждать в духе доброй воли или разрешать к обоюдному согласию.