Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

• Название: Язык мой - друг мой
• Автор: Виктор Суходрев
• Издательство: Тончу
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91215-010-4

Виктора Михайловича Суходрева по праву можно назвать легендарным, "генеральным" переводчиком. На протяжении почти сорока лет он был личным переводчиком политических лидеров нашей страны: Хрущева, Брежнева, Громыко, Микояна, Косыгина, Горбачева. Во время их переговоров с Никсоном, Кеннеди, Картером, Насером, И. Ганди и многими другими выдающимися политическими мировыми деятелями он персонифицировал собой интеллект, культуру и дипломатическую гибкость советских руководителей. Особенно важна последняя составляющая деятельности "главного переводчика страны", так как от того, что скажет первое лицо государства, от его слов зависело не только решение многих насущных вопросов в международных отношениях, но и в целом мир на планете (например, в эпоху холодной войны, дни Карибского кризиса и т. п.).

Автор предлагает читателю свое видение, так сказать с ближнего расстояния, сильных мира сего той поры. Рассказывает о том, что они были за люди, об их достоинствах и слабостях, привычках, о том, какое они производили впечатление, как вели себя не только в официальной обстановке, но и в неформальной ситуации, что называется за кадром, о том, что их отличает от нас, простых смертных.

---

Незадолго до моего отъезда из Нью-Йорка Ван Клиберн дал концерт. «Нью-Йорк таймс», одна из наиболее авторитетных американских газет, отозвалась о прошедшем концерте весьма нелестно. У нас бы такое только прибавило музыканту славы, но в Америке не так…

Марафон

Ну а теперь я вернусь к рассказу о знаменитом журналисте Леонарде Лайонсе, знакомству с которым обязан Вану Клиберну.

Ежедневная колонка Лайонса в газете «Нью-Йорк пост» называлась «В логове льва». При выборе заголовка он исходил из собственной фамилии: «лайонс» — «львиный». Что же, приятно слыть могучим зверем.

При первой нашей встрече в ресторане, как я уже говорил, меня удивил почтительный переполох в кругу знаменитостей, вызванный появлением Лайонса. Потом мне объяснили, что Леонарда Лайонса знает и уважает буквально вся Америка. На протяжении нескольких десятилетий он регулярно вел свою колонку в «Нью-Йорк пост», которую перепечатывали многие другие местные газеты. Содержание этой колонки можно было бы определить как светские новости, но с определенным креном в мир искусства — кино, театр, литература, живопись. Лаконично, без всяких «художеств» Лайонс сообщал о творческих планах преуспевающих деятелей, да и политики не ускользали от его внимания. Он знал, кто, где, когда и с кем в Нью-Йорке ужинал, моментально выдавал в своей колонке информацию об этом и воспринимался высшим американским обществом кем-то вроде регулировщика в мчащемся потоке машин.

Самые богатые и знаменитые люди Америки считали за честь попасть в колонку светских новостей Лайонса. Он делал им лучшую рекламу. За ним просто охотились. Это общая характеристика деятельности великого журналиста. Я же расскажу о своих личных встречах с ним.

Несколько дней я проносил записку Лайонса («Вы не хотели бы со мной за один вечер побывать на восьми бродвейских мюзиклах?») в кармане, и вот наконец у меня появилось свободное время. Я позвонил Лайонсу, представился его секретарше и тут же услышал его энергичный голос:

— Я все сделаю. Встречаемся на углу Бродвея и Сорок пятой улицы в восемь пятнадцать вечера.

Я приехал в точно назначенное время, но Лайонс уже меня поджидал. Он сразу увлек меня за собой, сказав, что мы идем в театр. На ходу подтвердил: сегодня вечером мы действительно побываем на восьми мюзиклах. И показал мне листок, на котором его секретарша с точностью до минуты расписала наш вечер.

В Америке у входа в театр обычно дежурит помощник режиссера. Узнав Лайонса, помреж с улыбкой распахнул перед нами двери. В зале Леонард шепнул мне, что здесь мы послушаем только увертюру и вступительную арию. А мюзикл был знаменитый — «Кабаре», известный у нас по одному из самых кассовых фильмов с Лайзой Минелли. И когда ария главной героини закончилась, Лайонс схватил меня за рукав и потащил к выходу.

— Пора в следующий театр, — сказал он не останавливаясь.

Не вспомню сейчас всю последовательность нашего с ним марафона по бродвейским мюзиклам, скажу только, что мы успевали на самые выигрышные моменты и слушали самые известные арии.

И так восемь раз. Вот этот букет: «Кабаре», «Хеллоу, Долли!», «Скрипач на крыше», «Человек из Ламанчи», «Никогда в воскресенье», «Смешная девчонка», «Мейм» и «Аллилуйя, бэби!». Иначе как букетом это и не назовешь.

Всюду нас встречали как родных. Лайонс поглядывал на часы, сверял время с графиком, и мы следовали дальше. По сути, он посвятил этот вечер мне.

Свою расположенность ко мне он объяснил тем, что тогда, на ужине, ему понравилась какая-то моя остроумная реплика. Убей бог, не помню какая!

После восьмого мюзикла он пригласил меня в ресторан «Сарди», известный среди театральной общественности.

У входа нас встретил хозяин ресторана, господин Сарди. Лайонс сразу предупредил его, что мы зашли всего лишь на десять минут, и заказал свой неизменный кофе. Я после таких «скачек» решил выпить виски. Леонард, оглядев зал, нашел взглядом какого-то человека, подошел к его столику и, переговорив с ним, быстро записал что-то в блокнот. Вернулся ко мне и, допив кофе, сказал:

— Ну, на сегодня все.

Я поинтересовался насчет завтрашнего его материала в газете. Он улыбнулся и ответил с улыбкой:

— А в завтрашний номер колонка уже готова, только что получил недостающий штришок.

Лайонс не имел машины. Он пользовался такси. Диктофон ему заменял маленький блокнотик. Но он все успевал делать вовремя. В ресторанах его поили и кормили бесплатно, в театрах — двери открыты. Я думаю, что половина таксистов Нью-Йорка тоже с него не брала денег.

Деятельность Лайонса чем-то напоминала охоту. Кстати об охоте… Я вспомнил, что впервые имя Леонарда Лайонса встретил в очерке Хемингуэя «Рождественский подарок», который переводил для «Огонька». В нем писатель, рассказывая о своей знаменитой поездке в Африку на сафари, несколько абзацев посвятил Лайонсу. Хемингуэй вспоминал, что когда он покупал себе крупнокалиберную винтовку для охоты на слонов, то затащил в подвал знаменитого нью-йоркского магазина «Эйберкромби и Фитч», где находился тир для пристрелки охотничьего оружия, своего друга Леонарда Лайонса. Хемингуэй предложил Леонарду выстрелить первым. Тот, не раздумывая, согласился. Невысокого Леонарда после выстрела отдачей отбросило далеко назад, и он больно ударился о стенку. Мне, как переводчику, пришлось в очерке сделать сноску, поясняющую, кто такой Леонард Лайонс. Кто бы мог в ту пору подумать, что он станет моим другом!

Видимо, охотничье оружие Лайонс с тех пор в руки не брал, предпочитая «охоту» на «слонов» из высшего света, «охоту» с авторучкой.

В тот, «бродвейский», вечер я сделал Леонарду комплимент по поводу его работоспособности. Он сказал, что если у меня есть время, то я могу провести с ним еще и следующий вечер и поближе познакомиться с его работой, а заодно и с Нью-Йорком.

Несколько раз, в разные годы приезжая в Нью-Йорк, я сопровождал Лайонса на его «охоте».

Во время поездки Хрущева по Америке я появлялся рядом с нашим лидером в качестве переводчика на экранах телевизоров, на фотографиях в прессе, и меня потом многие узнавали, заговаривали, задавали вопросы. Леонард этим пользовался и делал записи в своем неизменном блокнотике. Бывало, за один вечер мы объезжали с ним около десятка ведущих ресторанов Нью-Йорка, а также и ночных клубов, задерживаясь везде ровно настолько, чтобы успеть получить нужную информацию. Всюду его встречали как желанного, уважаемого гостя.

В России таких журналистов в те годы не было.

В американском обществе публичный человек как бы не имеет права на тайну личной жизни. Он — объект всеобщего внимания. Если, например, жена какого-либо деятеля общается в ресторане с политическим противником мужа, то всей Америке уже ясно, что происходит. Если Лайонс сообщал о том, что в том или ином ресторане встретились такая-то кинозвезда и такой-то продюсер, стало быть, другие продюсеры больше не строили в отношении этой звезды никаких планов.

Лайонс ежедневно совершал круг «охоты» по Нью-Йорку. Во время нашего общения он иногда записывал мои высказывания. Но, правда, всегда спрашивал меня, можно ли, если он опубликует их в своей колонке, упомянуть мою фамилию. Если я не давал согласия, он тут же выбрасывал эти записи в мусорную корзину.

Бар «Пи Джей Кларкс»

Своим вниманием Леонард не обходил и метрдотелей. В популярных ресторанах Америки это уважаемые и высокооплачиваемые люди. Они должны обладать умением расположить к себе посетителей, правильно рассадить гостей, особенно именитых, чтобы каждый из них чувствовал себя комфортно.

В американских ресторанах зал условно делится на две части: престижную, которая находится ближе к входным дверям, и соответственно, по мере удаления от них, — менее престижную. Так что столы в глубине зала издавна здесь называются «Сибирь». Почему престижно сидеть у входа? Потому что все входящие вас видят — реклама. Мне многие американцы рассказывали, как в молодые годы, когда они только начинали свою карьеру, в ресторанах их отправляли в «Сибирь», даже если «престижные» столики были свободны. Рос их авторитет в обществе — и они уже сидели ближе к входу. А вот у нас все стремятся расположиться в самом центре или где-нибудь поукромней, у окна.

Метрдотели часто поставляли Лайонсу интересную информацию. Но иногда, выйдя из ресторана, он с саркастической улыбкой говорил мне:

— Он такое нес… Воображает, что это имеет какое-то значение. Чепуха!

Заканчивал Лайонс свой рабочий день, как правило, в баре «Пи Джей Кларкс» на углу Третьей авеню и 55-й улицы, где в те годы по ночам собирались известные люди. Здание бара внешне ничем не выделяется: старое двухэтажное строение из красного кирпича. Когда-то здесь громыхала надземка и улица считалась малопрестижной. Дома не строились выше пяти этажей. После войны надземку убрали и пустили линию подземного метро. Район моментально преобразился. Выросли высотные дома и заслонили собой все малоэтажки. Впрочем, не все — бар остался. Его хозяину предлагали большие деньги за то, чтобы он отдал земельный участок, занимаемый заведением, под очередной небоскреб, но он упорно сопротивлялся. Он очень любил свой бар, и никто не мог заставить его отказаться от него. Пока в Америке существует закон о частной собственности на владение землей, никто его нарушить не смеет. Так и стоит до сих пор это двухэтажное здание среди собратьев-гигантов.