Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

• Название: Язык мой - друг мой
• Автор: Виктор Суходрев
• Издательство: Тончу
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91215-010-4

Виктора Михайловича Суходрева по праву можно назвать легендарным, "генеральным" переводчиком. На протяжении почти сорока лет он был личным переводчиком политических лидеров нашей страны: Хрущева, Брежнева, Громыко, Микояна, Косыгина, Горбачева. Во время их переговоров с Никсоном, Кеннеди, Картером, Насером, И. Ганди и многими другими выдающимися политическими мировыми деятелями он персонифицировал собой интеллект, культуру и дипломатическую гибкость советских руководителей. Особенно важна последняя составляющая деятельности "главного переводчика страны", так как от того, что скажет первое лицо государства, от его слов зависело не только решение многих насущных вопросов в международных отношениях, но и в целом мир на планете (например, в эпоху холодной войны, дни Карибского кризиса и т. п.).

Автор предлагает читателю свое видение, так сказать с ближнего расстояния, сильных мира сего той поры. Рассказывает о том, что они были за люди, об их достоинствах и слабостях, привычках, о том, какое они производили впечатление, как вели себя не только в официальной обстановке, но и в неформальной ситуации, что называется за кадром, о том, что их отличает от нас, простых смертных.

---

— Он такое нес… Воображает, что это имеет какое-то значение. Чепуха!

Заканчивал Лайонс свой рабочий день, как правило, в баре «Пи Джей Кларкс» на углу Третьей авеню и 55-й улицы, где в те годы по ночам собирались известные люди. Здание бара внешне ничем не выделяется: старое двухэтажное строение из красного кирпича. Когда-то здесь громыхала надземка и улица считалась малопрестижной. Дома не строились выше пяти этажей. После войны надземку убрали и пустили линию подземного метро. Район моментально преобразился. Выросли высотные дома и заслонили собой все малоэтажки. Впрочем, не все — бар остался. Его хозяину предлагали большие деньги за то, чтобы он отдал земельный участок, занимаемый заведением, под очередной небоскреб, но он упорно сопротивлялся. Он очень любил свой бар, и никто не мог заставить его отказаться от него. Пока в Америке существует закон о частной собственности на владение землей, никто его нарушить не смеет. Так и стоит до сих пор это двухэтажное здание среди собратьев-гигантов.

В 60-е и 70-е годы бар завоевал большую популярность. Лучшие люди Америки считали за честь побывать в нем. Лично я видел там актеров с мировыми именами, известных режиссеров. В «Пи Джей Кларкс» любили выпить виски братья Кеннеди. Там же я видел Онассиса, познакомился с Питером О’Тулом и многими другими представителями сферы политики и искусства. Лайонс в это время, разумеется, был рядом со мной.

Первый зал «Пи Джей Кларкс» — типичный зал американского бара со стойкой и круглыми высокими табуретами. Частенько в него набивалось столько народу, что перед стойкой посетители дышали в затылок друг другу. Далее — средний зальчик и, наконец, после узкого коридора, святая святых — третий зал. Здесь бывали только избранные.

Владелец бара, Денни Лавеццо, царствовал в нем по вечерам. Он выглядел радушным хозяином: плотный, с небольшим «пивным» брюшком. Это был потрясающий собеседник. Его увлекали политика, культура, сельское хозяйство, словом, в мире не было ничего, что не вызывало бы интереса у Денни.

Как-то я привел к нему в заведение нашего академика Г. А. Арбатова. Они побеседовали, и ученый потом сказал мне, что хотел бы иметь такого человека в числе старших сотрудников Института США и Канады, которым он тогда руководил. Денни со знанием дела рассуждал о советско-американских отношениях, о проблемах политической жизни в США, о шансах того или иного кандидата на пост президента.

Как я уже говорил, в этом баре Леонард Лайонс заканчивал свой рабочий день. Меня всегда поражало, что он в течение целого вечера ничего не ел, а неизменно пил только кофе, хотя повсюду ему предлагали на выбор самые лучшие блюда и напитки. После полуночи Леонард покидал бар и шел пешком два квартала к газетному киоску, в котором покупал утренний номер «Нью-Йорк таймс». Лишь потом брал такси и ехал домой. Там он ел и садился за работу. В пять утра за готовым материалом к нему приезжал посыльный из его газеты. А еще через пару часов выходил свежий номер «Нью-Йорк пост» — колонка Лайонса, как всегда, была на своем обычном месте.

Так жил этот прекрасный американец, и не просто жил, а властвовал над умами Америки.

Володя Горовиц

Прибыв как-то в очередной раз в Нью-Йорк, я сразу позвонил Леонарду. Он сказал, что если я выкрою время, то он познакомит меня с пианистом Владимиром Горовицем.

По счастливой случайности тем же вечером я мог располагать своим временем. В назначенный час мы встретились с Лайонсом в районе 90-х улиц и направились к дому, где жила чета Горовиц. Это был один из старых нью-йоркских особняков. Дверь открыла служанка, мы прошли в гостиную, где нас ожидали сам хозяин и его жена. Лайонс представил меня Горовицу. Разговор шел на английском. Но так продолжалось недолго. Горовиц вдруг сказал мне:

— А что же мы, двое русских, на английском разговариваем?

Я с удовольствием перешел на родной язык. Горовиц обрадовался русской речи и сразу же предложил обращаться друг к другу по имени: Володя — Витя… При этом он заметил, что вообще предпочитает, чтобы на любом языке его называли Володей.

Выпили немного вина, и Володя повел нас по комнатам своего дома, показывая картины всемирно известных мастеров. Я знал, что он давно уже не дает публичных концертов, и спросил: «Володя, а почему вы перестали выступать?» Горовиц с готовностью ответил, что ему однажды до чертиков надоела вся эта концертная деятельность и особенно то, что с ней связано: необходимость колесить по разным городам, надевать смокинг или, хуже того, фрак, сидеть за роялем до позднего вечера, а потом тащиться на скучный прием и общаться с неинтересными людьми. Затем, помолчав, добавил, что, конечно же, времени он не теряет и часами сидит за роялем и даже иногда выступает, но в обычном костюме и в основном днем, перед молодежью в университетах.

На мой довольно нескромный вопрос о том, на что тогда он живет, Володя усмехнулся и показал рукой на окружающие нас шедевры живописи.

Мы вернулись в гостиную. Я ждал, что же будет дальше. Чувствовал, что мой друг Лайонс не будет самим собой, если вечер закончится просто разговором, даже если это разговор с таким великим музыкантом, как Горовиц. Так оно и вышло. Лайонс пригласил нас в тот же вечер в Гринвич Виллидж, гнездо богемной жизни ночного Нью-Йорка. В те годы там существовали своеобразные коммуны художников, музыкантов, литераторов и актеров. Это были хиппи, «дети цветов». Они потребляли травку и другие наркотики, носили длинные волосы, слушали усиленный могучей электроникой рок-н-ролл…

Мы вскоре оказались в этом богемном районе, где двери ресторанов, кафе, баров и джаз-клубов не закрываются допоздна. Все его улочки кишат туристами и полицейскими. Но порядок, в русском понимании этого слова, американцы особо не нарушают.

Лайонс привел нашу компанию в ночной клуб «Электрический цирк». Хозяин ожидал нас у дверей. Мы окунулись в мир грохочущей электромузыки, множества хиппующих молодых людей, где никто не обращал на нас никакого внимания. Лозунг того поколения американской молодежи: «Каждый должен делать свое дело!» В данном случае нашим делом являлось лишь любопытство, и никто нам не мешал его проявлять. Гремела музыка, юноши и девушки извивались в танце. Володя протискивался между танцующими, глаза его горели восторженным огнем. Со сцены выкрикивали какие-то команды, молодые люди моментально им подчинялись и меняли стиль танца. Мелькал пульсирующий свет. Но я смотрел на мастера-исполнителя классической музыки. Мне казалось, что Володя заворожен этим действом.

В «Электрическом цирке» было несколько залов на разных этажах. В одном из них стоял несусветный грохот, в другом — тишина, молодые люди разговаривали между собой почти шепотом. В следующем зале выставлялись художники. Словом, «Электрический цирк» приносил радость американской молодежи. Это была их любимая «деревня» («виллидж»).

Пробыв там около часа, мы вышли на улицу и направились в небольшой ресторанчик, где нас также ожидали благодаря всемогущему Леонарду. Здесь мы насладились тишиной и уютом. Я спросил Володю, как же он, с его утонченным классическим музыкальным слухом, вынес «Электрический цирк». Горовиц улыбнулся и ответил:

— Витя, я же знал, куда иду!

Сказав это, он демонстративно вынул из ушей резиновые беруши.

Леонард в Москве

Довелось мне однажды принимать Лайонса в Москве. Он приехал вместе с труппой чернокожих американских артистов, привезших на гастроли в столицу оперу Гершвина «Порги и Бесс». И тут, как говорится, у нас не обошлось без накладки. Мы с женой решили пригласить Леонарда на эстрадный концерт Ленинградского мюзик-холла. Наша знакомая, работавшая в Москонцерте, пообещала заказать билеты.

В назначенный час Леонард был у нас дома. Мы посидели, перекусили, поговорили и отправились в Театр Советской Армии, где должен был состояться концерт. Приехали на такси. Я подошел к окошку администратора и представился. Никакой реакции. Волосы на голове моей стали, образно говоря, выпрямляясь, подниматься. Увы, ни в одном списке мы не значились. Я лихорадочно стал объяснять администратору, какого гостя я привел, в Нью-Йорке двери всех бродвейских театров буквально распахиваются перед ним. После продолжительных переговоров мне все-таки дали билеты, однако на самые верхние места.

На галерке я честно объяснил Леонарду, в чем дело. Он сказал, что ничего страшного, бывает и хуже. С тех мест, где мы сидели, такому малорослому человеку, как Леонард, разглядеть что-либо внизу, на сцене, не было никакой возможности, и он простоял, опершись на барьер, весь концерт. Однако к нашему с Ингой удивлению, Лайонс радовался от души и повторял: «Никаких проблем. В Америке такого концерта теперь не увидишь». Когда все закончилось, мы вышли на площадь перед театром — ни одного такси. Правда, от Театра Советской Армии до нашего дома в Каретном Ряду было рукой подать, и я в отчаянии предложил Леонарду поехать на троллейбусе. Благо он тут же подкатил. Мы довольно быстро доехали. Троллейбус, по-моему самый поэтический вид московского транспорта, привел Леонарда в полный восторг.