Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

• Название: Маяковский едет по Союзу
• Автор: Павел Лавут
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1978

Автор книги ездил с Маяковским по стране в 1926–1930 гг., помогая ему в организации многочисленных творческих вечеров.

Книга представляет собой воспоминания, освещающие главным образом работу поэта в пути: тут и встречи его с попутчиками по вагону, и беседы с молодыми начинающими литераторами в гостиницах, и публичные выступления в разнообразных аудиториях. Приводится ряд ответов на записки, поступавшие из зала. Очень ценен материал, раскрывающий источники отдельных произведений, созданных непосредственно в дорожной обстановке.

Книга дает представление о кипучей работе поэта и о большом влиянии поездок на творчество Маяковского. Автор подробно пишет о последних днях жизни поэта, приводит факты, позволяющие полнее и ярче воссоздать облик Маяковского — поэта, человека, гражданина.

---

8 июля было опубликовано письмо Маяковского: «Приношу большое извинение всем собравшимся 6 июля на мою несостоявшуюся лекцию, причина срыва лекции — неумелость организаторов и их нежелание не только выполнять заключенный договор, но даже входить в какое-нибудь обсуждение по этому поводу».

Редакции сопроводили это коротенькое письмо примечанием, в котором осудили людей, сорвавших вечер Маяковского.

Через два дня он писал Л.Ю. Брик в Москву:

«…В Севастополе не только отказались платить по договору (организаторы, утверждающие, что они мопровцы), а еще сорвали лекцию, отменили и крыли меня публично разными, по-моему, нехорошими словами. Пришлось целый день тратить на эту бузу, собирать заседание секретариата райкома, и секретарь райкома отчитывал в лоск зарвавшегося держиморду. Моральное удовлетворение полное, а карман пустой. Да еще вместо стихов приходится писать одни письма в редакцию…»

«РАЗГОВОР-ПУТЕШЕСТВИЕ»

Покидая Севастополь, Маяковский облегченно вздохнул: — Все же доказал, что это не мое личное дело, а факт общественного значения.

Настроение заметно улучшилось, и мы едем в столицу Крыма. К нам присоединились два человека, мечтавших послушать поэта: ленинградка (Маяковский называл ее почему-то «архитекторшей») и мой младший брат, ярый поклонник поэта, сбежавший с работы ради такой счастливой возможности. Брата Владимир Владимирович уже знал — они встречались в Севастополе недавно во время двухчасовой стоянки парохода «Ястреб» по пути из Одессы в Ялту. Они обошли тогда книжные магазины, где гость приобрел несколько книг, в том числе и «Цемент» Гладкова. Попутно брат знакомил Маяковского с историческими памятниками. Потом Владимир Владимирович вспоминал добрым словом своего экскурсовода.

Итак, в Симферополе с вокзала на линейке мы направлялись к центру. Пустынны улицы в эти дневные, жаркие часы. Недалеко от Пушкинской у афиши стояла девушка. Маяковский остановил линейку и мгновенно очутился на тротуаре. Указывая на афишу, он стал уговаривать девушку непременно прийти сегодня на вечер:

— Будет очень интересно. Обязательно воспользуйтесь случаем. Я тоже приду. Пока! До свиданья, до вечера!

И, откланявшись, вернулся к линейке.

Озорство? Да, оно было иногда ему свойственно, особенно в минуты повышенного настроения. Возможно, он думал, что здесь, как и в Севастополе, посреди лета зал не заполнится, и каждый «завербованный» слушатель будет очень кстати.

— Как дела? — обратился Маяковский к кассирше Дома просвещения, где должен состояться вечер. — Разрешите помочь?

Та сперва не поверила, что перед ней сам Маяковский, а убедившись, уступила свое место у крохотного окошечка. Маяковский стал продавать остатки билетов «сам на себя». Он вступал в разговоры с подходившими к кассе, давал пояснения, шутил.

— Кому дорого рубль — пятьдесят процентов плачу сам.

Зал полон. Контрамарочники и «зайцы» заняли все проходы.

Настроение у Владимира Владимировича праздничное.

— Так сказать, подарок ко дню рождения, хотя и по старому стилю. Сегодня мне 33.[2] Надо будет отметить первую удачу в Крыму.

Он вышел на сцену. Аудитория, в которой преобладала молодежь, встретила его восторженно.

Маяковский положил на столик книжку (но так и не воспользовался ею), поставил бутылку нарзана, которую принес с собой. (Пил он из собственного плоского стакана). Когда ему стало жарко, он снял пиджак и повесил на спинку стула.

Во время доклада он шагал вдоль рампы, а иногда отступал вглубь и возвращался затем к самому краю, задерживался, чтобы быть поближе к аудитории.

Зазвучал густой бас:

— Товарищи, я хочу рассказать о своем прошлогоднем путешествии в Америку.

Удивительно, что поэт почти дословно повторял книгу «Мое открытие Америки», а ведь он не учил наизусть, запоминал все в процессе работы над прозой (так же, как над стихами). Естественно, отступления от книги бывали, но это — специальные, необходимые отступления. Точнее, сокращения и введение разговорной речи, обогащающей такого рода выступления.

Рассказ чередовался с чтением стихов из «американского цикла».

— До Кенигсберга я добирался на самолете. А затем поездом через Берлин в Париж. Здесь пришлось задержаться для оформления документов. Из Парижа в Сен-Назер и через Испанию в Мексику на пароходе «Эспань».

Ярко, образно передавал свои впечатления от восемнадцатидневного морского путешествия:

— Будни пароходной жизни давали ощущение общества, нас окружавшего. Классы — самые настоящие. Четко разграниченные. В первом: купцы, фабриканты шляп и воротничков, крупные представители различных областей искусства и даже монашенки. Этим чудовищным монашенкам у меня посвящено стихотворение. Если сам не увидишь — не поверишь, что такие существуют в природе. Стихотворение называется «Шесть монахинь». Здесь встречается не всем понятное слово «квота». «Квота» — это норма, по которой американцы впускают к себе эмигрантов…

Вообще люди в первом классе попадаются странные. Например, турки по национальности, говорят только по-английски, живут всегда в Мексике, представители французских фирм — с парагвайскими и аргентинскими паспортами. Разбери, кто может.

Во втором классе — мелкие коммивояжеры, начинающие искусство и стукающая по ремингтонам интеллигенция.

Третий класс — начинка трюмов. Боксеры, сыщики, негры, ищущие работы.

Первый класс играет в покер и маджонг, второй — в шашки и на гитаре, третий — заворачивает руку за спину, закрывает глаза, сзади хлопают изо всех сил по ладони: надо угадать, кто хлопнул из всей гурьбы, и указанный заменяет избиваемого. Советую вузовцам попробовать эту испанскую игру.

Зал ответил громким смехом.

— Риск небольшой. Уверен, что будете меня благодарить, — добавил Маяковский.

И продолжал:

— Телеграфист орет о встречных пароходах. Библиотекарь, ввиду малого спроса на книги, занят другими делами: разносит бумажку с десятью цифрами. Внеси десять франков и запиши фамилию. Если цифра пройденных миль окончится на твою — получай сто франков из этого морского тотализатора…

Утром, жареные, печеные и вареные, мы подошли к белой — и стройками и скалами — Гаване. О Гаване у меня есть стихотворение «Блэк энд уайт»[3]. (Читая «Блэк энд уайт», Владимир Владимирович переводил все английские слова, как он это делал и при чтении других стихотворений «заграничного цикла»).

В центре богатств — американский клуб, десятиэтажный Форд, Клей и Бок[4] — первые ощутимые признаки владычества Соединенных Штатов над Северной, Южной и Центральной Америкой.

Кубой также фактически завладели американские империалисты.

Говоря о рабском положении негров, он резюмировал:

— Американский «демократизм» привел людей всех цветных рас к рабству. На каждом шагу эксплуататоры показывают рабам свой увесистый кулак!

Может статься, что Соединенные Штаты станут последними вооруженными защитниками безнадежного буржуазного дела. — И добавил: — Поэтому не выпускайте из рук винтовки! Он прервал рассказ о путешествии по океану:

— Я вам прочту сейчас стихотворение, которое называется… — И подчеркнуто громко объявил: — «Атлантический океан».

Начал он медленно и немного растянуто. Затем, говоря «за океан»: «Мне бы, братцы, к Сахаре подобраться… — покряхтывая, покачиваясь, создавал впечатление неуклюжей громады. К концу же снова замедлял и чеканил все громче и громче: По шири, по делу, по крови, по духу — моей революции — и, резко оборвав последнюю строку, поднял вверх руку: старший брат».

Читая песенку из стихотворения «Домой», которая приведена и в «Моем открытии Америки»: «Маркита, Маркита, Маркита моя, зачем ты, Маркита, не любишь меня…» — он намечал мелодию.

Стихотворение, которое на афише значилось «Как собаке — здрасите», Маяковский объявил: «Испания» (по книге). Он не хотел, вероятно, чтобы эта веселая последняя строчка стала известна аудитории до того, как он ее произнесет. Удивительно в нем было развито чутье «доходчивости», неожиданности воздействия на слушателей. Он любил короткие, броские, интригующие названия. Афиши позволяли ему менять названия, разнообразить их, что не всегда можно было сделать при переиздании книг.

— Я должен сказать вам несколько слов по поводу этой самой Испании. Ко мне часто обращаются, особенно девушки: «Ах, какой вы счастливый, вы были в Испании, какая очаровательная страна! Там тореадоры, быки, испанки и вообще много страсти». Я тоже был готов к тому, чтобы увидеть что-нибудь в этом роде. Но ничего подобного. Пароход подплыл к испанскому берегу, и первое, что мне бросилось в глаза, это довольно прозаическая вывеска грязного склада «Леопольдо Пардо». Правда, веера у испанок есть — жарко, вполне понятно. А так ровно ничего примечательного, если не считать, что по-русски — телефон, а по-испански —  телефонос. Вообще, особенно останавливаться на Испании не стоит. Они нас не признают и нам на них плевать![5]