Генри Мортон - От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

• Название: От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла
• Автор: Генри Мортон
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-37933-0

«Я с упоением шептал вслух волшебные имена — Тарс, Эфес, Филиппы, Коринф, Антиохия, Иконий, Саламин, Пафос! В моих ушах они звучали небесной музыкой. И я подумал, какое это счастье: стоять на палубе в утреннем сумраке и предвкушать грядущее приключение — долгое путешествие по Древнему миру, где некогда шествовал апостол Павел»

(Генри В. Мортон).

---

В этот миг я разглядел вдалеке некий хребет — более темный и плотный, чем окружающие облака. Я понял, что моему взору предстала Святая Земля.

2

Ранним прохладным утром мы проследовали мимо горы Кармел, на которой стоит кармелитский монастырь. В этот ранний час святые братья, должно быть, собрались над ярко освещенной пещерой для мессы. Моему взору предстал голубой залив, закругляющийся на севере, пальмы на желтом песке и выдающийся в море маленький городок Акра с его бастионами медового цвета в ореоле водяных брызг. За Акрой смутно вырисовывается голубая береговая линия, а вдалеке я разглядел контуры Лестницы Тира[2], похожей на причудливую паутину, пришпиленную к небосводу.

Вскоре мы вошли в порт Хайфы, и на нас обрушились все звуки и запахи растущего портового города. Стоя на палубе, я с любопытством рассматривал бетонные эллинги, толпы арабов-носильщиков в свободных одеждах из ворсистой ткани и конических финикийских шапочках. Десятки арабских гидов поджидали клиентов возле автомобилей с закрытым кузовом, среди них прогуливались палестинские полицейские в голубых мундирах и дочерна загорелые евреи в шортах цвета хаки.

В приподнятом настроении я сошел на берег и влился в эту шумную, многоликую толпу. Я высматривал своего приятеля-армянина, который несколько лет назад, в один из моих прошлых визитов на Восток, провез меня на автомобиле по всей Палестине. А вот и он — стоит у машины и широко, по-детски улыбается, комкая в руках свою велюровую шляпу. Стефан, похоже, действительно рад меня видеть: смуглое лицо так и лучится улыбкой, одновременно он мучительно роется в памяти, пытаясь выудить из своего скудного словарного запаса приличествующие случаю английские выражения. Я решил облегчить ему задачу.

— Стефан, — обратился я к нему, — в своем письме я писал, что планирую посетить Дамаск, а затем отправиться в Антиохию. Так вот, я передумал: мы едем в Иерусалим!

— Как скажете, — легко согласился мой друг.

Через несколько минут мы катили по дороге, ведущей в Иерусалим. Вокруг нас простиралась земля, уже успевшая проснуться от зимней спячки, и в душе моей поднималась радость узнавания. Ах, эти ни с чем не сравнимые приметы палестинского пейзажа: верблюды, неспешно шагающие по белой пыли; крестьянин, настегивающий норовистых быков в конце борозды; многотерпеливые труженики-ослики; смуглые девушки, стайками собирающиеся у сельских колодцев (увы, сегодня на плечах у них не глиняные кувшины, а жестяные канистры из-под бензина); коричневые холмы, усеянные мириадами серых булыжников, и на гребне почти каждого — маленькая белая мечеть, построенная на месте бывшего (да простят мне не ведающие того правоверные мусульмане!) жертвенника Ваала.

Я чувствовал, как росло мое возбуждение по мере приближения к Иерусалиму. Мы мчались по извилистой горной дороге. На западе возвышалась мечеть Неби-Самвил, склоны холмов были изрезаны террасами, на которых лепились темные глинобитные домишки.

Я считаю, что из всех дорог, ведущих в Иерусалим, эта — наименее эффектная. Если вы едете с запада, со стороны Иерихона, или же с севера, от Вифлеема, то рано или поздно наступает момент, когда весь город внезапно открывается перед вами. В первом случае вашему взору предстает изгиб великой Стены и раскинувшаяся под ней Кедронская долина; во втором — впечатляющая панорама Иерусалима, взбирающегося по склону коричневого холма, и южный участок Стены, который вздымается дерзким вызовом ослепительному южному солнцу. На северной же дороге неопытного путешественника ждет разочарование: готовясь к встрече с израильской столицей, он внутренне готовится к потрясению, подспудно ожидает некой кульминации, которая так и не наступает. Представьте: вокруг расстилается суровый, бесплодный край, дорога стремительно взбегает по горному склону, суля дальнейшие трудности. Вы невольно настраиваетесь на приключение, а вместо того минуете часовую башню банка «Барклай» и неожиданно оказываетесь на улицах Иерусалима.

Ранним вечером того же дня, когда хлопоты по устройству в гостинице и разбору корреспонденции были уже позади, я вышел прогуляться по городу. Мой маршрут не отличался оригинальностью: подобно всем приезжим, я направился по Яффской дороге в сторону Старого города. Маленький араб — чистильщик обуви по-прежнему сидел в пыли возле Яффских ворот. В угловом кафе работал все тот же кошмарный граммофон, он оглашал окрестности заезженными арабскими мелодиями. А вот и знакомый продавец лимонада: он, как и прежде, гремит медными стаканами и громогласно нахваливает свой освежающий («холодный, как снег!») напиток. Постукивая посохами по древним камням, шествуют бедуины: на их нечесаных бородах лежит пыль далеких дорог, на лицах застыло пренебрежение ко всему миру — должно быть, они ощущают себя малыми пророками. Подобно черным призракам, мимо скользят женщины в чадрах. Разительный контраст им составляют крестьянки — загорелые, ширококостные, они расхаживают с открытыми лицами, выглядят шумливыми и раскрепощенными; каждая несет на плечах или за спиной ребенка. Городские арабы в своих полосатых одеяниях кучками стоят на тротуарах, ведут нескончаемые разговоры; вид их красных фесок вызывает у меня умиление. В дверях сувенирной лавки застыл хозяин-армянин, я помню его по своим прошлым приездам. Он все так же бормочет скороговоркой: «Добро пожаловать, сэр, заходите, посмотрите… Покупать не обязательно». Привычная круговерть в залитом послеполуденным солнцем городе. А над всем этим высится золотисто-коричневая, уже тронутая упадком Башня Ирода. Она великолепна в своем неизменном высокомерии: ее шпиль устремлен в небо, а основание уходит в пласты многовековой истории.

Я спускался по каменному лестничному маршу под названием улица Давида и с радостью отмечал, что время не властно над этим городом. Здесь ничто не меняется. Взять хоть этих старых толстяков, торгующих овощами. Может, за прошедшие годы они стали еще чуть толще, а лица их слегка потемнели. Но старики по-прежнему восседают за своими овощными бастионами — лиловые баклажаны, рыжие апельсины, огромные кочаны капусты, красный и зеленый перец — и невозмутимо покуривают сигареты в янтарных мундштуках. В переходах все та же разномастная толпа из пропахших пылью людей и животных. Над ней маячат надменные головы верблюдов, мерно вышагивающих с неподъемной поклажей. Нагруженным осликам приходится тяжелее: они с трудом прокладывают себе путь сквозь уличную толчею.

Я шел по Христианской улице мимо многочисленных лавочек, увешанных гирляндами длинных (не менее четырех футов в длину) цветных и позолоченных свечей. Возле храма Гроба Господня, как и раньше, развешено тонкое льняное полотно, разрисованное сценами из Священного Писания: здесь по-прежнему торговали погребальными саванами. Помнится, русские паломники скупали их тысячами и увозили на родину — в ожидании того скорбного дня, когда их души распростятся с бренной землей.

Возле лестничного пролета, ведущего во внутренний двор храма, есть кованые железные ворота. За черными арабесками решетки скрывается маленький, залитый солнцем дворик, а посреди него — действующий колодец. Как раз на моих глазах кто-то вышел из низкой дверцы и, склонившись над колодцем, сбросил вниз ведро, затем начал крутить ворот, чтобы достать ведро обратно.

Так приятно вернуться в какое-нибудь место и обнаружить, что ничего не изменилось, что жизнь идет своим чередом. Крохотная улочка, как и прежде, была наполнена мускусным ароматом. Местные торговцы на протяжении веков жгли здесь фимиам — я хорошо помнил эти черные палочки и маленькие черные пирамидки.

Я спустился по лестнице и прошел в церковь Гроба Господня. Внутри было темно и прохладно. Крохотные лампадки — тлеющие фитильки в стаканчиках с оливковым маслом — перекликались со светом медных ламп, подвешенных на темных цепях. В Ротонде царила тишина. Перед гробницей Христа беззвучно молилась одинокая коленопреклоненная женщина (по виду крестьянка), больше никого не было.

3

Покинув погруженную в тишину церковь, я отправился бродить иерусалимскими переулками и в конце концов пришел к воротам Святого Стефана, иначе Гефсиманским. Это единственные ворота, которые смотрят на Масличную гору. Проходящая под ними дорога уходит в Кедронскую долину.

Стоял тот послеполуденный час, когда солнце щедро заливает своим светом город, ярко сияет на Масличной горе, но оставляет затененной восточную стену Иерусалима. Позже, когда солнце опустится, тень от Стены удлинится, накроет Кедронскую долину, захватит противоположный склон холма, окутав сумраком древние деревья Гефсиманского сада. Но до этого момента еще далеко.

Я шагал по пыльной, словно запорошенной толченым мелом дороге из известняковых плит. Неподалеку от Гефсиманского сада стояла одинокая олива, в тени которой я решил передохнуть. Достав из кармана томик Нового Завета, я углубился в чтение начальной главы Деяний апостолов, однако взгляд мой постоянно отрывался от страницы и устремлялся на иерусалимскую Стену. Сидя на прогретой солнцем земле в двух шагах от Гефсиманского сада, я размышлял о святом Павле и о той эпохе, в которую жил апостол.