Владимир Набоков - Подвиг

• Название: Подвиг
• Автор: Владимир Набоков
• Жанр: Русская классическая проза

---

IV.

Ни Лидe, ни ея брату онъ не сообщилъ о смерти отца, - потому не сообщилъ, что врядъ ли бы удалось выговорить это естественно, а сказать съ чувствомъ было бы непристойно. Сызмала мать учила его, что выражать вслухъ на людяхъ глубокое переживанiе, которое тотчасъ на вольномъ воздухe вывeтривается, линяетъ и страннымъ образомъ дeлается схожимъ съ подобнымъ же переживанiемъ другого, - не только вульгарно, но и грeхъ противъ чувства. Она не терпeла надгробныхъ лентъ съ серебряными посвященiями "Юному Герою" или "Нашей Незабвенной Дочуркe" и порицала тeхъ чинныхъ, но чувствительныхъ людей, которые, потерявъ близкаго, считаютъ возможнымъ публично исходить слезами, однако въ другое время, въ день удачъ, распираемые счастьемъ, никогда не позволять себe расхохотаться въ лицо прохожимъ. Однажды, когда Мартыну было лeтъ восемь, онъ попытался наголо остричь мохнатую дворовую собачку и нечаянно порeзалъ ей ухо. Стeсняясь почему-то объяснить, что онъ, отхвативъ лишнiя лохмы, собирался выкрасить ее подъ тигра, Мартынъ встрeтилъ негодованiе {19} матери стоическимъ молчанiемъ. Она велeла ему спустить штаны и лечь ничкомъ. Въ полномъ молчанiи онъ сдeлалъ это, и въ полномъ же молчанiи она его отстегала желтымъ стекомъ изъ бычьей жилы; послe чего онъ подтянулъ штаны, и она помогла ему пристегнуть ихъ къ лифчику, такъ какъ онъ это дeлалъ криво. Мартынъ ушелъ въ паркъ и только тамъ далъ себe волю, тихо извылъ душу, заeдая слезы черникой, а Софья Дмитрiевна тeмъ временемъ разливалась у себя въ спальнe и вечеромъ едва не заплакала вновь, когда Мартынъ, очень веселый и пухлый, сидeлъ въ ваннe, подталкивая целлулоидоваго лебедя, а потомъ всталъ, чтобы дать себe намылить спину, и она увидeла на нeжныхъ частяхъ ярко-розовыя полосы. Экзекуцiя такого рода произведена была всего разъ, и конечно Софья Дмитрiевна никогда не замахивалась на него по всякому пустяковому поводу, какъ это дeлаютъ француженки и нeмки.

Рано научившись сдерживать слезы и не показывать чувствъ, Мартынъ въ гимназiи поражалъ учителей своей безчувственностью. Самъ же онъ вскорe открылъ въ себe черту, которую слeдовало особенно ревниво скрывать, и въ пятнадцать лeтъ, въ Крыму, это служило причиной нeкотораго мученiя. Мартынъ замeтилъ, что иногда онъ такъ боится показаться немужественнымъ, прослыть трусомъ, что съ нимъ происходитъ какъ разъ то, что произошло бы съ трусомъ, кровь отливаетъ отъ лица, въ ногахъ дрожь, туго бьется сердце. Признавшись себe, что подлиннаго, врожденнаго хладнокровiя у него нeтъ, онъ все же твердо рeшилъ всегда поступать такъ, какъ поступилъ бы на его мeстe человeкъ отважный. При этомъ {20} самолюбiе было у него развито чрезвычайно. Коля, Лидинъ брать, былъ однихъ съ нимъ лeтъ, но худосоченъ и малъ ростомъ. Мартынъ чувствовалъ, что, безъ особаго труда, положилъ бы его на лопатки. Однако, его такъ нервила возможность случайнаго пораженiя, и съ такой отвратительной яркостью онъ его себe представлялъ, что ни разу не попробовалъ вступить съ Колей, съ однолeткомъ, въ борьбу, но зато охотно принималъ вызовъ Владимiра Иваныча, двадцатилeтняго корнета съ мускулами, какъ булыжники, черезъ полгода убитаго подъ Мелитополемъ, который жестоко мялъ его, ломалъ и послe изнурительной возни придавливалъ его наконецъ, краснаго и осклабленнаго, къ травe. А то случилось разъ, что Мартынъ возвращался домой изъ Адреиза, гдe жила Лидина семья, ночью, лeтней крымской ночью, мeстами изсиня-черной отъ кипарисовъ, мeстами же блeдной, какъ мeлъ, отъ неживой бeлизны татарскихъ стeнъ противъ луны, и вдругъ на поворотe узкой кремнистой дороги, ведшей на шоссе, выросла передъ нимъ фигура человeка, и густой голосъ спросилъ: "Кто идетъ?" Мартынъ съ досадой отмeтилъ, что сердце забилось часто. "Э, да это - Умерахметъ", - грозно сказалъ человeкъ и слегка придвинулся сквозь рваную черную тeнь, скользнувшую по его лицу. "Нeтъ, - сказалъ Мартынъ. - Пропустите, пожалуйста." "А я говорю, что Умерахметъ", - тихо, но еще грознeе, повторилъ тотъ, и тутъ Мартынъ замeтилъ при вспышкe луны, что у него въ рукe крупный револьверъ. "А ну-ка, становись къ стeнкe", - проговорилъ человeкъ, смeнивъ угрозу на примирительную дeловитость. Блeдную руку съ чернымъ револьверомъ поглотила набeжавшая тeнь, {21} но точка блеска осталась на томъ же мeстe. Мартыну представлялись двe возможности, - первая: добиться разъясненiя, вторая: шарахнуться въ темноту и бeжать. "Мнe кажется, вы меня принимаете за другого", - неловко выговорилъ онъ и назвалъ себя. "Къ стeнкe, къ стeнкe", - дискантомъ крикнулъ человeкъ. "Тутъ никакой стeнки нeтъ", - сказалъ Мартынъ. "Я подожду, пока будетъ", - загадочно замeтилъ человeкъ и, хрустнувъ камушками, не то опустился на корточки, не то присeлъ, - въ темнотe было не разглядeть. Мартынъ все стоялъ, чувствуя какъ бы легкiй зудъ по всей лeвой сторонe груди, куда должно быть мeтилъ невидимый теперь стволъ. "Если двинешься, убью", - совсeмъ тихо сказалъ человeкъ и еще что-то добавилъ, неразборчивое. Мартынъ постоялъ, постоялъ, мучительно пытаясь придумать, что сдeлалъ бы на его мeстe безоружный смeльчакъ, ничего не придумалъ и вдругъ спросилъ: "Не хотите ли папиросу, у меня есть?" Онъ не зналъ, почему это вырвалось, ему сразу стало стыдно, особенно потому, что его предложенiе осталось безъ отвeта. И тогда Мартынъ рeшилъ, что единственное, чeмъ онъ можетъ искупить стыдное слово, это прямо пойти на человeка, повалить его, буде нужно, но пройти. Онъ подумалъ о завтрашнемъ пикникe, о залитыхъ ровнымъ рыже-золотымъ загаромъ, словно лакомъ, Лидиныхъ ногахъ, представилъ себe, что можетъ быть отецъ ждетъ его въ эту ночь, можетъ быть дeлаетъ кое-какiя приготовленiя ко встрeчe, и почувствовалъ къ нему странную непрiязнь, за которую впослeдствiи долго себя корилъ. Шумeло и черезъ одинаковые промежутки бухало море, заводнымъ звонкимъ стрепетомъ подгоняли {22} другъ друга кузнечики, а этотъ болванъ въ темнотe... Мартынъ замeтилъ, что прикрываетъ ладонью сердце, и, въ послeднiй разъ назвавъ себя трусомъ, рeзко двинулся впередъ. И ничего не случилось. Онъ споткнулся о ногу человeка, и тотъ ея не убралъ. Сгорбясь, опустивъ голову, человeкъ сидeлъ, тихо похрапывая, и сытно, густо несло отъ него винищемъ.

Благополучно добравшись до дому, выспавшись и выйдя утромъ на увитый глицинiями балконъ, Мартынъ пожалeлъ, что не обезоружилъ пьянаго шатуна: отнятымъ револьверомъ онъ бы могъ загадочно похвастать. Онъ остался собой недоволенъ, оказавшись, по собственному мнeнiю, несовсeмъ на высотe при встрeчe съ давно желанной опасностью. Сколько разъ на большой дорогe своей мечты онъ, въ баутe и сапогахъ съ раструбами, останавливалъ то дилижансъ, то грузный дормезъ, то всадника, и дукаты купцовъ раздавалъ нищимъ. Въ бытность свою капитаномъ на пиратскомъ корветe, онъ, стоя спиной къ гротмачтe, одинъ отбивалъ напоръ бунтующаго экипажа. Его посылали въ дебри Африки разыскивать Ливингстона, и, найдя его наконецъ - въ дикомъ лeсу, въ безымянной области, - онъ къ нему подходилъ съ учтивымъ поклономъ, щеголяя сдержанностью. Онъ бeжалъ съ каторги черезъ тропическiя топи, онъ шелъ къ полюсу мимо удивленныхъ, торчкомъ стоявшихъ, пингвиновъ, онъ на взмыленномъ конe, съ шашкой наголо, первымъ врывался въ мятежную Москву. И уже Мартынъ ловилъ себя на томъ, что заднимъ числомъ прихорашиваетъ нелeпое и довольно плоское ночное происшествiе, столь же похожее на подлинную жизнь, которой онъ жилъ въ мечтахъ, сколь {23} похожъ безсвязный сонъ на цeльную и полновeсную дeйствительность. И, какъ иногда бываетъ, что, разсказывая видeнный сонъ, мы невольно кое-что сглаживаемъ, округляемъ, подкрашиваемъ, чтобы поднять его хотя бы до уровня нелeпости реальной, возможной, точно также Мартынъ, репетируя разсказъ о ночной встрeчe (который, однако, оглашать онъ не собирался), дeлалъ встрeчнаго болeе трезвымъ, револьверъ его болeе дeйственнымъ и собственныя слова - болeе остроумными.

V.

И въ слeдующiе дни, перекидываясь съ Колей футбольнымъ мячемъ или выискивая съ Лидой въ прибрежномъ галечникe мелкiе морскiе курьезы (круглый камушекъ въ цвeтномъ пояскe, маленькую, зернисто-рыжую отъ ржавчины подкову, отшлифованные моремъ блeдно-зеленые осколки бутылочнаго стекла, напоминавшiе ему раннее дeтство, пляжъ въ Бiаррицe), Мартынъ дивился ночному происшествiю, сомнeвался, было ли оно, и все прочнeе продвигалъ его въ ту область, гдe пускало корни и начинало жить чудесной и самостоятельной жизнью все, что онъ выбиралъ изъ мiра на потребу души. Наростала, закипала пeной и кругло опрокидывалась волна, стелилась, взбeгая по галькe, и, неудержавшись, соскальзывала назадъ при глухомъ бормотанiи разбуженныхъ камушковъ, и не успeвала втянуться, какъ уже новая, съ тeмъ же круглымъ, веселымъ плескомъ, опрокидывалась и прозрачнымъ пластомъ вытягивалась до предeла, положеннаго {24} ей. Коля подальше зашвыривалъ найденную дощечку, и фоксъ-террьеръ Лэди, поднимая вразъ переднiя лапы, прыгалъ по водe и напряженно пускался вплавь. Его подхватывала очередная волна, мощно несла и за тeмъ въ полной сохранности выкладывала на берегъ, и фоксъ-террьеръ, уронивъ передъ собой отобранную у моря дощечку, круто отряхивался. Лида, - купавшаяся только по утрамъ, спозаранку, вмeстe съ матерью и Софьей Дмитрiевной, - отходила налeво, къ скаламъ (прозваннымъ ею "Айвазовскими"), пока купались мальчики. Коля плавалъ по-татарски, кувыркомъ, а Мартынъ гордился быстрымъ и правильнымъ кролемъ, которому его научилъ англичанинъ-гувернеръ въ послeднее лeто на сeверe. Ни тотъ, ни другой мальчикъ, впрочемъ, далеко не уплывалъ, - и одной изъ самыхъ сладостныхъ и жуткихъ грезъ Мартына была темная ночь въ пустомъ, бурномъ морe, послe крушенiя корабля, - ни зги не видать, и онъ одинъ, поддерживающiй надъ водой креолку, съ которой наканунe танцевалъ танго на палубe. Послe купанiя было удивительно прiятно нагишомъ лечь на раскаленные камни. А смотрeть, запрокинувъ голову, на черные кинжалы кипарисовъ, глубоко вдвинутые въ небо. Коля, сынъ ялтинскаго доктора, прожившiй всю жизнь въ Крыму, принималъ эти кипарисы и восторженное небо, и дивно-синее, въ ослeпительныхъ чешуйкахъ, море, какъ нeчто должное, обиходное, и было трудно завлечь его въ любимыя Мартыновы игры и превратить его въ мужа креолки, случайно выброшеннаго на тотъ же необитаемый островъ.