Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник)

• Название: Картофельная яблоня (сборник)
• Автор: Алена Дашук
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Автор пишет о себе и книге: «Я была каждым из тех, о ком писала. Я смотрела их глазами, трогала кончиками их пальцев тончайшие паутинки их бытия, я ненавидела их врагов, болела их болью, радовалась их радостью. Я любила каждого из них, как самоё себя. Я проживаю множество жизней, принимаю десятки смертей. И я не раскаиваюсь».

---

Алёна Дашук Картофельная яблоня

Картофельная яблоня

С детства робела перед закрытыми дверями. Любыми. Трепет был иррациональным, увещеваниям и аутотренингу не поддавался. Просто казалось, открою, а там…

Однажды так и случилось. Отворила входную дверь и жизнь оборвалась. Точнее, оборвалась прежняя, где всё просчитано и логично. Новая жизнь смотрела раскосыми азиатскими глазами, переминалась с ноги на ногу и бубнила что-то про «познакомиться». Яшар был таким – въехав в девятиэтажку, считал своим долгом представиться всем соседям. Странный. Ко мне его визит затянулся.

Мы отмечали деревянную свадьбу. Я вручила ему расписанную хохломскими завитушками ложку. Ответного презента не получила и дулась. Похоже, Яшар этого не замечал. Он разливал по пиалам зелёный чай и разглагольствовал о каких-то пустяках.

– Всё у тебя не как у людей! – наконец, вскипела я. – Далась тебе эта крыша! Пошли бы в ресторан, посидели.

Яшар улыбнулся.

– Это не крыша, – он похлопал ладонью по ковру, который приволок сюда через чердачное окно. – Это небесный достархан.

– Не иначе, – буркнула я, ёжась от назойливого воя автосигнализации. – А там верблюд орёт?

– Ишак, – уточнил супруг, протягивая пиалу.

Отхлебнув пахнущий мёдом напиток, я пригрозила:

– Вот простыну в твоей тысяче и одной ночи. Октябрь на дворе!

Яшар встал, прошёлся. Остановился неподалёку, глядя в распахнутое навстречу индиговой бесконечности небо.

– Сейчас май, – не оборачиваясь, сказал он. – Неужели не слышишь?

Прозвучало это так веско, что на миг я прислушалась. Из желтевшей фонарями ночи долетал монотонный гуд машин. Где-то в смертельной схватке сцепились два голоса, мужской и женский – семейные разборки. Истерично рыдала сирена. Привычные звуки, которые перестаёшь замечать, живя в бурлящем мегаполисе. Вдруг сквозь белый шум бессонного города пробилось едва слышное иа-иа. Я потрясла головой. Яшар, конечно, непостижим, но получить на годовщину осла…

– Что… это?

– А! Я знал, что услышишь! – Чёрный миндаль глаз радостно сверкнул.

– Ты собой, вижу, доволен, – я закусила губу. – Куда мы его денем? Держать на балконе, выгуливать в наморднике?!

– Кого? – Яшар растерялся.

– Осла! Ты б ещё гюрзу притащил!

Неожиданно мой оригинал расхохотался и, усевшись рядом, обнял меня за плечи.

– А я так старался! Столько всего намалевал! Цикад разве не слышишь? А ручей?

Я вслушалась. Из неуловимых эфиров неслось кудахтанье.

– Куры, – констатировала я, чувствуя, что схожу с ума.

Яшар вздохнул.

– Ясно, даже тут слушаешь только то, что сгодится в хозяйстве. Боишься открыть дверь.

– Какую дверь?

– Какая отделяет рацио от… – он запнулся – от жизни. Иногда дверь, которую мы боимся открыть, это дверь нашей собственной тюрьмы.

Медитации, философия – без меня! Это к Яшару. Он инструктор по восточным боевым техникам, они без этого, как без рук. Мой же мир давно сложился и объяснялся законами физики, химии и физиологии. Заумь Яшара, признаться, пугала – точно с обрыва в пропасть смотришь. И так же, как пропасть, тянула и тревожила… Срочно сменить тему.

– Умствования в подарок, гм. Я-то рассчитывала…

– К тому и веду, – перебил Яшар. – Подарок здесь, но ты упорно не желаешь его видеть. Упростим задачу. – Я с готовностью зажмурилась. Ни хруста фольги, ни шелеста бумаги, в какую пеленают букеты. Только прелый осенний воздух начал наливаться пьянящей свежестью. Духи? Банально. Я разочарованно открыла глаза и… оцепенела. Октябрьское небо, растворённые в темноте хмурые крыши. На одной из них яблоня, окутанная пенной дымкой цветов. Кружево из лепестков и соцветий. – Нравится?

– Очень!

– Она здесь с вечера. Просто не укладывается в привычную схему, поэтому ты её не замечала.

– Почему же сейчас вижу? – Снова казалось – я смотрю с обрыва в бесконечную бездну.

– Мои предки были рисовальщиками миражей. Воспользовался их методикой. Миражи видят все. Но ты-то способна не просто увидеть, ты могла прочувствовать иллюзию в полной мере: видеть, слышать, осязать… – Он осмотрелся и досадливо прищёлкнул языком. – А какие тут чинары! Эх!

Но с меня хватило и яблони.

– Что рисовальщики, говорил, но миражей…

– Да, тысячи лет рисовали в пустынях иллюзии.

– Зачем?!

– Пустыня – это безысходность. Небо белое, песок белый. День идёшь, два – всё то же. Словно на месте стоишь. Белизна и пустота. А человек так устроен – ему в пустоте идти трудно, обязательно видеть надо, к чему идёт. Надежда. Сил прибавляется. Поэтому и рисовали. То оазис, то город…

Я глянула на яблоню.

– Не напьёшься из того оазиса, в городе от жары не спрячешься. Хотя… красиво, конечно.

– Не хлебом единым… – Яшар полюбовался на своё творение. Цветки на яблоне приобрели сиреневатый оттенок и стали напоминать картофельные. Видно, так ему показалось эффектней. – Сила у тебя есть, да разбудить её ты побоялась. Могла бы таких яблонь целый лес натворить.

Вспомнилось – в окно ломится седой от пурги ветер. Я у постели умирающей. В груди – тот самый иррациональный ужас, являвшийся всякий раз, когда требовалось открыть незнакомую дверь. Открыть и войти в погружённое во мрак пространство. Всего-то и требуется прошептать за прабабкой какую-то абракадабру. Сплетням суеверных сельчанок я не верила. Я верила в науку. Но отчего-то повторять бред уходящей родственницы поостереглась. Дверь осталась закрытой.

– Забавно, – пробормотала я. – Чего же раньше молчал?

– Нельзя, если человек сам не спрашивает. И не ради любопытства. Но я понял, ты не спросишь. Боишься. Вот решил подарок сделать, – Яшар невинно моргнул в сторону яблони. – Чтобы видела, чего лишаешься… и других лишаешь.

Я подошла к дереву. Акварельные соцветия туманились в синей ночной взвеси. От тонких, утонувших в белом пару, листьев исходило неуловимое тепло, какое излучает всё живое. Невольно я протянула руку, чтобы коснуться этого майского чуда застывшего посреди октября. Пальцы скользнули сквозь лепестки и ветви.

– Мираж…

– А радость настоящая, – ввернул Яшар.

Внизу стихла так раздражавшая меня перебранка.

– Глянь, яблоня на крыше! – заорал нетрезвый, судя по голосу, мужик и восторженно матюгнулся. Потом почему-то захохотал.

– Допился! – взвизгнула женщина.

Зазвенело открываемое окно. Через мгновение полуночные скандалисты бурно обсуждали увиденное и строили предположения одно другого чудовищней.

Я собралась с духом.

– Попробую…

* * *

Заклинаний, шипящих зелий и чёрных кошек не было. На кухне, как обычно, кастрюли, да поварёшки – ни летучих мышей, ни жабьего яда. Тоска! Зато мы теперь частенько выбирались за город. «Старайся уловить не то, что привыкла, а что действительно видишь и слышишь. Вселенная ничего не скрывает, бери, пользуйся. Мы сами отщипнули крошку знаний, и большего не хотим» – говорил Яшар.

Сначала эти походы казались мне утомительными и бессмысленными. Сколько ни пыталась, деревья и травы молчали. Небо безмолвствовало. Солнце оставалось источником ультрафиолета. Мы часами сидели у ничем не примечательного валуна, не проронив ни слова. Когда вставали, Яшар светился, как ёлочная гирлянда (болтливый попался камень); я же лишь уныло расчёсывала комариные укусы.

– Научи лечить, – ныла я – а иллюзии твои мне ни к чему!

Яшар разводил руками.

– Всё равно к ним придёшь. Пророчество – иллюзия будущего. Врачевание – изгнание иллюзии, что человеческое тело несовершенно. Наше дело – работа с иллюзиями, а сила в том, что мы способны иллюзию создать или развеять.

И я покорно бродила по полям и лесам, медитировала у воды и огня, обнималась с деревьями, пыталась разговорить камни.

Что-то стало получаться. Пока мои яблони напоминали растрёпанные мётлы, а снег сыпался вперемешку с солью, но кривоватые чудеса начались.

Первое полноценное чудо помню до мелочей.

В то утро у двери кабинета я не обнаружила своего верного рыцаря, деда Аркашу. В пансионате (так деликатно величают теперь дома престарелых), где я работала геронтологом, он был старожилом. Когда я, врач-ординатор, здесь только появилась, дедок взял надо мной шефство. Семенил рядом, знакомил с обитателями, рекомендовал, как «всамделишную докторшу». Каждое утро дед Аркаша норовил под благовидным предлогом пробраться в кабинет, чтобы излить на мою голову ушат местных новостей. Старики подтрунивали: «Опять на рандеву попёрся. Нашкандыбает тебе Яшарка! На дуель вызовет!». За всё время деда Аркашу на посту я не застала дважды: три года назад – криз; и второй – визит внучки, не упомню уж когда.

Обеспокоенная, я пошла в комнату, где жил «рыцарь».

– Собирается, – тихо сообщил сосед.

Аркадий Матвеевич лежал на спине, уставив острый нос в потолок. Я тронула сухонькое запястье старика. Тахикардия, наполнение слабое.