Алексей Крученых - 15 лет русского футуризма

• Название: 15 лет русского футуризма
• Автор: Алексей Крученых
• Издательство: Издание ВСП
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1928

15 лет русского футуризма. 1912–1927 гг. Материалы и комментарии:

1) Призыв — Артема Веселого; 2) Конфискованный манифест; 3) 15 лет верности; 4) Неизданные поэмы В. Хлебникова; 5) Игра в аду; 6) Автобиографии: С. Кирсанова, С. Третьякова, А. Крученых; 7) О разложившихся — И. Терентьева

Портреты: Н. Асеева, Э. Инк, В. Кашницкого, А. Крученых, И. Терентьева, С. Третьякова и В. Хлебникова

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Японская война — первые патриотические стихи, писанные на пари с приятелем. Приятель надул; стихи написал гладкие, но не свои.

В будущем этот приятель стал прокурором.

Затем эпоха рукописных журналов, пресных и благовоспитанных, как «Красная Новь».

Писал стихи — главным образом злободневно-гимназические и описания природы.

В это время особенно нуждался в словесных тампонах — «ведь; же; вишь; так; вот».

Словесных кирпичей класть плотно не умел, а пазы затыкать было нужно.

….Только он вот притворился
и ее ведь не пускал….

Потом серия любовных романов —

Это было во сне
Я увидел ее.
Ты явилась ко мне.
Билось сердце мое.

— похожих на стихи, что пишет Гальперин для нужд Заслуженных ГАБТа.

В это время увлекался собиранием марок, двоюродной теткой, спиритизмом, халвой, археологическими раскопками и переводами гекзаметров из Овидия.

7-й и 8-й классы гимназии. Я вдруг вплотную засел за стихи. Началось с —

Воздух чист, ясен день
Под прозрачную тень….

и пошли десятками в сутки.

Над первыми тремя четверостишьями с дактилическими рифмами просидел подряд шесть часов, пока не одолел. Очень победой гордился.

Стихи — смесь Алексея Толстого, Фофанова и отдаленно доносящейся горьковской символятины «Буревестника» и «Песни о соколе». Потом прибавился Саша Черный.

В университете жил сурком — ничего не видя, писал стихи и богомольно пугался, увидев «настоящих» писателей — например, Сергея Яблоновского.

Стихи в те годы откладываются пудами, как морское дно из ракушек мелового периода. Люблю подсчитывать. За три года писаний — 1600 стихотворений, среди которых добрая сотня выше 100 строк.

Никаких шагов к напечатанию не предпринимаю. Еще в гимназии отослал залп гражданственных стихов в адрес Короленко, но ответа не получил. Мысль о что, могу быть напечатан, отсутствует.

Пропускаю сквозь себя Бальмонта, Блока, Кузьмина, немного Северянина.

На какой-то студенческой вечеринке зачитываю мадригальное стихотворение партнерше по танцу. Она протежирует. Добираюсь до одного из литкружков. Встречаюсь там с Борисом Лавреневым, отличие которого в то время было в том, что он фатально улавливал каждый новый поэтический прием через 5 минут по его изобретении.

Лавреневу не писалось. Он завел себе большой стол (как у Шершеневича) и рассыпал по нему бумаги деловым образом (как у Шершеневича). Помогало мало. Начинали грызть семечки. Помню свой экспромт —

Ну и время, Ну времячко.
Соли сотое семячко.
И в животиках вспученных
Забурлюкался Крученых.

1913 год штурм унд Дранг. Футуризм. Зачеркиваю 1600 написанных стихов и ставлю стих на голову. До перелома писал на египетские мотивы —

«На стене фиванского храма
Высекают тебя в одеждах».

После перелома сразу с ощущением дерзостного замирания под ложечкой:

Икнул выключатель
И комната зевнула белым.
Так вы уже были в печати?
Ах, это стихи?
  Ну, где вам!
Покушайте лучше арбуза.
Хорош.
  Неправда-ль?
  На вырез.
Не говорите слова — муза…

А потом услышал в читка Маяковского его вещь «Я» (трагедия):

Граненых строчек босой алмазник,
Взметя перины в чужих жилищах…

— и был расплющен. Но не на смерть. Ходил с — Маяковским и Большаковым дразнить символяков на Б. Дмитровку 15 в Литературно-художественное общество (где теперь МК ВКП (б). Маяковский пугал (у него были специально взрывные для этого стихи). А я радовался, что злятся кругом и негодуют, но сам не читал, ибо взрывных у меня не было.

Потом написал стихотворение, кончавшееся так:

Это всех до конца и навзрыд
Беспощадно целуют нахалы.

— специально для пугни женских клубов, которые были очень охочи до лекций о футуризме.

Стихотворная кульминация — в момент объявления войны 1914 г. В стихотворении «Боженька» строю первый марш —

«…вот барабаны мерят дороги».

Ибо слышал незадолго, как деревенские футболисты, ходя на матчи горланили строки:

«стара баба дегтем, дегтем, дегтем,
стара баба дегтем, табаком…»

Отсюда пошли мои марши.

Война и первые годы революции — до 1919 года — стихотворно-глухой период. Редкими взрывами работает стиховезувий и работает, по совести говоря, паршиво, больше по линии внутреннего потребления.

Книга «Железная пауза», намеченная к выпуску еще в 1915 году, ложится на полку и издается с опозданием в 4 года, уже во Владивостоке.

Па Дальнем Востоке два учителя научили меня работать на социальный заказ в жестких условиях задания и в отчетливом социальном политическом плане — японцы-интервенты и красные партизаны Приморья.

Только оттуда пошла моя работа над агитстихом, лозунгом, фельетоном, критическим этюдом, очерком, статьей, репортажем, частушкой.

Редко после того писал вне задания, и не любил этих внезаданьевых вещей. Приятно было работать лозунги к революционным дням.

Из сотен сделанных лозунгов, особенно ценю свой клубный лозунг — на тему «Быт и клуб» —

Быт глуп.
Быт спит.
Рабклуб.
Бей быт.

Затем, 7-го ноября перед германской революцией (1923), когда рабочие с Симоновки предложили дать им лозунг на 20–22 буквы, ибо таково количество простенков между окнами по фабричному фасаду, я сделал —

«Германия, даешь Октябрь.»

Эта строка пошла запевом, в «марше — плакат».

В это же время начинается театральная работа.

«Земля, дыбом» делается из «Ночи» Мартинэ в «порядке подчистки» текста — стихотворную труху надо подпрессовать.

Дал название «Земля дыбом». Мейерхольд согласился на это название не сразу, сказал — «не совсем нравится. Подумайте, может, еще что придумаете».

Я не стал придумывать.

Через 4 года Федоров (постановщик пьесы «Рычи, Китай») попросил — нельзя ли название «Рычи, Китай» заменить, скажем — «R 303», как называют в Англии миноносцы.

Я знал, что отец этой просьбы — привычка к «Д. Е.» и уперся на «Рычи, Китай».

Меньше стихов, — больше журналистики —
Меньшее камерщины в читке, — больше радио.
Меньше театра, больше кино.
Меньше лирики, — больше утилитарики.

Вот те рельсы, по которым идет работа последних лет.

С. Третьяков.

1927 г. Ноябрь.

Алексей Крученых

Автобиография дичайшего

Считаю бесцельным верхоглядством биографии и автобиографии на одной страничке. Но, угрожаемый тем, что другими будет написана такая моя биография, исполненная даже фактических лжей, — вынужден таки написать «оную».

Во-первых, как это ни странно, у меня были родители (потомственные крестьяне). Родился я в 1886 году 9 февраля в деревне Херсонской губернии и уезда, и до 8 лет жил в ней и даже пытался обрабатывать землю, но больше, кажется, обрабатывал об нее свою голову, падая с лошади (не отсюда ли тяга к земле в моих работах?!).

8-ми лет переехал в Херсон, где и получил первоначальное образование.

16-ти лет поступил в Одесское Художественное Училище, каковое и окончил в 1906 году (сдав экзамены по 20 с лишком предметам!) и получил из Академии Художеств диплом учителя графических искусств средн. учебных заведений, который и эксплоатировал в «минуты трудной жизни»: был сельским учителем в Смоленской губернии и учителем женской гимназии в Кубанской области, откуда извергался за футуризм и оскорбление духовных и светских начальственников.

В 1905 году применял и другие свои таланты: работал вместе с одесскими большевиками, перевозил нелегальные типографии и литературу, держал склад нелегальщины против полицейского участка, в какой и попал в 1906 году.

В том же году, в Одессе и Херсоне, началась моя общественно-художественная деятельность: нарисовал и выпустил в свет литографированные портреты Карла Маркса, Энгельса, Плеханова, Бебеля и др. вождей революции.

Эту художественную деятельность я продолжал и в Москве, куда прибыл в 1907 году.

В 1908-10 г., навестив многообразно прихварывающий Херсон, издал там 2 литографированных альбома «Весь Херсон в каррикатурах», сильно взбаламутивших мою скушноватую родину.